– Ну, что с тобой сделать? – шипел парень, характеризуя такими эпитетами, что бедные мои уши сворачивались в трубочку. – Сейчас я тебя по асфальту размажу!

Я молчала, мысленно подсчитывая, во сколько обойдутся услуги дантиста и пластического хирурга. Парень грубо схватил меня за руку. И тут я разозлилась. Как и в детстве, злость накатила волной, сменив страх. В такие минуты мне становится все равно, и уже ни кровь, хлещущая из носа, ни заплывший глаз не могут меня остановить.

– Давай, – процедила я со злостью, выдергивая руку из его железных пальцев, – давай, размажь меня по асфальту, рискни. Сможешь собой гордиться, нашьешь еще одну полоску на свой Адидас. – И уставилась на него с вызовом, представляя, как я сейчас вцеплюсь ему зубами в…ну, куда дотянусь, а там уже как получится.

– Какие еще полоски? Сдурела, коза? – парень явно не мог делать два дела одновременно – думать и размазывать, кого бы то ни было.

Я скривилась и, указывая пальцем на полоски его фирменных кроссовок, пояснила:

– В войну летчики рисовали звезды на фюзеляже – по числу сбитых самолетов. Фильмы-то про войну смотрел, ну хоть в детстве?

Процесс думанья был не привычен и отнимал слишком много энергии – парень застыл, уставившись на свои ноги. Считает до трех, догадалась я.

– Ну, помнишь, фильм про летчиков «…раскудрявый, клен зеленый, лист резной», – напела я, пытаясь облегчить ему задачу.

Вероятно, до трех парень все-таки считать умел, потому что загоготал и чему-то обрадовался:

– Точно, клен зеленый, лист резной, Смуглянка. Вован, помнишь, как он кузнечиков ловил?

Вован молча наклонил бритую голову, что, очевидно, означало согласие.

– Мужик там в подштанниках бегал, га-га-га, – вдруг заржал он. Меня передернуло. Лучше бы он молчал – смеющийся Вован, зрелище не для слабонервных.

Парни отсмеялись и уставились на меня – совместное песнопение, как-то не укладывалось в намерение расправиться со мной немедленно.

– Ты это… зачем меня об асфальт приложила? – с укором потрогал он свой затылок.

Я пожала плечами – риторический вопрос.

– Извини, испугалась очень. Мы ж думали маньяки какие. Сейчас так страшно по улицам ходить, ужас! – И я улыбнулась одной из своих самых невинных улыбок и взяла его за рукав. – Нет, правда, мне жаль, что так получилось. Я ж не думала, что ты так сильно ударишься. Последний раз я это проделывала в детском саду, в песочнице.

Парень улыбнулся. –

– В песочнице-то, конечно не больно. – От улыбки его лицо уже не казалось таким страшным – обычный парнишка с веселыми глазами.

– Ладно, – вздохнул он, то ли с облегчением, то ли с сожалением, протягивая мне руку, – меня Толяном зовут, а это вот, Вован. Только больше так не делай, а то ведь и … – он красноречиво мотнул головой куда-то вверх и в сторону.

Руку я пожала и, чувствуя, как немеют пальцы в железной ладони, решила, что именно так и не иначе поступлю в следующий раз, буде таковой будет иметь место. А еще лучше, сегодня же запишусь в секцию каратэ, дзюдо, бокса и начну бегать по утрам.

– Матильда-а-а! – раздался вдруг дикий крик. Через дорогу, прямо сквозь несущиеся автомобили, мчалась Вилька, размахивая сумкой. Взвизгнули тормоза, Вилька отскочила в сторону и застыла.

– Сдурела, мать твою! – раздалась отборная брань водителя. Выскочивший мужик был готов растерзать несчастную нарушительницу ПДД, застывшую в двух шагах от тротуара, но, оглядев крепеньких мальчиков в кожаных тужурках, залез обратно и укатил, громко матерясь.

– За тобой что, привидение гонится? – я увела ее с дороги и прислонила к машине парней. Вилька громко икнула, переводя глаза с них на меня и обратно. – Вот, познакомься, это Анатолий, а это – Владимир. А это Вильгельмина, моя подруга. А меня Матильдой зовут. – Вилька опять икнула.

– Имена у вас, как кликухи у путан, – подозрительно прищурился Толян. – И выглядите точно, как из борделя.

Вилька громко заикала и замотала головой.

– Что ты, Толечка, – замахала я в ужасе руками, – мы не… не того… Мы студентки, у нас спектакль был. Это мы в гриме, а так-то мы, вообще…

Толик расплылся в улыбке, то ли от радости, что мы не того… то ли что я его Толечкой назвала.

– Ладно, ребята, мы пойдем. Надо первую помощь оказать, – я кивнула на все еще икающую Вильку. – Было очень приятно познакомиться.

Мы попрощались. Причем Анатолий оставил мне номер телефона, наказав звонить, если возникнут какие проблемы. Номер я старательно занесла в телефон, хотя и уверяла, что проблем у нас, в принципе, не бывает. На что тот с сомнением покосился на бледную Вильку, на меня, и обнадежил: «Будут». И они уехали. А Вильку я с трудом перевела через дорогу – она упиралась и отказывалась идти – а потом долго отпаивала кофе с коньяком в ближайшем кафе.

В общем, этот учебный год запомнился нам надолго, тем более, что для меня он стал последним.

Весной я сообщила Вильке, что бросаю институт.

– Ты с ума сошла? – вытаращилась она.

– Тетя Ира, сестра мамина в больнице с инсультом. Кроме нас никого нет. Везти ее сюда из Новгорода  – это кучу бумаг оформить, а ей уход нужен. Жора, сама понимаешь, магазин не может оставить, мама только-только на приличную работу устроилась. Придется мне ехать. Я уже и заявление в деканате написала на академический отпуск. Ничего. Через год сдам.

– Дела! – посочувствовала Вилька. – Обидно, конечно. Чтобы звонила мне каждую неделю, поняла?

Я пообещала звонить, на том мы и расстались.

Глава 3

Глава3


Если подумать, то жизнь человеческая причудливо складывается из каких-то кусочков мозаики: случайности, недоразумения, нелепые ошибки и внезапная удача – вот те камешки в трубе калейдоскопа, рисующие причудливый узор нашей жизни. Нет, наверное, есть люди, составляющие себе планы на годы вперед и свято верящие, что именно по нему у них все и складывается. Наверное. Но я точно не из их числа.

Ни в каком институте через год я не восстановилась. И не потому, что не смогла, а просто не видела большого смысла. Парижское приключение хоть и ушло на второй план, но так до конца и не покинуло мое сердце. Не знаю, чего было в нем больше, в моем сердце – обиды, разочарования или сожаления, а может, наоборот – что-то, что было в нем раньше ушло и безвозвратно. Наверное, доверие и, все-таки, любовь. Возможно, я просто утратила смысл. Зачем что-то делать или к чему-то стремиться, если в моей жизни никогда больше не будет мужчины, которому я отдала свое сердце, и которое он просто выкинул за ненадобностью. Вилька на это всегда делала большие глаза, с жаром уверяя, что все не так, и не стоит судить о человеке, не зная причины произошедшего. В ответ я привычно махала рукой и переводила разговор на что-то другое. Да нет, конечно, я не стала мужененавистницей, но и доверие к мужской половине утратила, казалось, навеки вечные.

Вилька получив диплом, весьма удачно устроилась личным помощником директора в одну крупную компанию. Конечно, она хотела и меня пристроить к себе в офис, но я возразила, что плохо варю кофе. На что она обиделась и целую неделю мне не звонила. А потом заявилась лично и с порога брякнула: «Ну и пусть кофе, все лучше, чем за три копейки горбатиться», – намекая, на ту непонятную контору, куда мне удалось попасть, учитывая отсутствие диплома и особого желания работать. «Пусть три, зато честные», – ответила я, на что Вилька хлопнула дверью, а я, через минуту опомнившись, догнала ее во дворе и вскоре мы уже дружно хлюпали носами на лавочке у подъезда. Потом поднялись ко мне и стали пить кофе, поминутно прося друг у друга прощения. И простив, решили, что у каждого своя судьба и своя жизнь, и каждый идет по ней как ему удобнее, я так, а она этак, но это не мешает нам оставаться подругами.


– Ты знаешь, – сказала Вилька потом, – главное ведь, получать удовольствие от того, что делаешь. Вот я варю кофе и сплю с шефом, а иногда и с разными нужными людьми, но не могу сказать, что мне это так уж противно.

– Возможно, но ведь мерзко, когда тебя используют.

– А это как посмотреть. Я так считаю, что это я их использую, а когда добьюсь чего мне надо, выброшу за ненадобностью.

– А чего ж ты хочешь? – удивилась я. Оказывается, у Вильки есть цель, подумать только!

– Денег, много денег, чтобы покинуть эту долбаную страну на фиг.

Я чуть со стула не свалилась. Вот так, так – патриотка Вилька мечтает сдернуть.

– И давно это с тобой?

– А с тобой нет? – Ответила она вопросом на вопрос и добавила: – С Парижа, конечно.

– А со мной нет. – Я помолчала, переваривая мысль, потом спросила: – Что ж ты в Париже не поехала? Ты же переписывалась с тем парнем, как его, Поль? Ведь звал?

– Звал. – Вилька вздохнула, как-то тяжко. – Звал…только… Не хочу я быть иждивенкой на шее у мужа! А так – куплю виллу на Лазурном берегу, привезу бабулю, посажу на терраске, смотри – все наше – ни от кого не зависим.

Ай да Вилька, ай да…

– Помнится, кто-то обвинял меня в чрезмерном романтизме? Неужели это заразно? – хмыкнула я.

– Это не романтизм. Денег заработать можно? Можно. Виллу купить можно? Можно.

– Не знала, что секретарь такая денежная должность, – хмыкнула я. – Сколько ты миллионов в месяц получаешь, подскажи?

– Зришь в корень, – серьезно глянула Вилька, – я как раз в процессе разработки одного стратегического плана.

– Ты что задумала-то? Сбрендила? Голова на плечах мешает? – Я не на шутку испугалась. Шутки шутками, но я знала, если Вильке какая идея в головенку умную придет, то все…

– Ладно, не паникуй. Нет у меня никаких идей. Пока нет. Но я думаю. Как придумаю – расскажу.

Разговор этот оставил некое беспокойство в душе. Теперь переживай за нее – наделает глупостей, собирай ее потом по частям, по канавам. Больше мы с ней тему морали не обсуждали, решив оставить все, как есть.