– Э, – отмахнулась, – бомба два раза в одно место не падает. И потом, пять миллионов жителей, вероятность повторной встречи равна нулю.

– Зато чуешь, как мужики столбенеют? – вдруг возрадовалась Вилька. – Это ж они на твою новую внешность клюнули.

– Вот счастье-то! Нас заметила местная гопота. Ну, теперь я добьюсь, что бы нас записали в первые красавицы королевства! – дурным голосом воскликнула я. Водила, опасливо покосился на нас через плечо.

–Точно! – закричала не менее дурным голосом Вилька и схватила меня за руку. – Идея! Класс! Мы поставим Золушку!

– Ты что – перегрелась? – попыталась я пощупать ей лоб.

– Отстань! – отмахнулась она. – Слышала же, там народ капустники готовит? Чем мы хуже?

Я пожала плечами.

– Сценарий я сегодня напишу, – бормотала меж тем Вилька. – Главные роли наши, конечно. Лариску, старосту – мачехой… Принца… – она подняла безумные глаза, – принца нет…

– Вилечка, успокойся – будет тебе и принц на белом коне, и тебя вылечат, и меня вылечат…

– Да ну тебя, – засмеялась она, но было видно, что мысли ее витают далеко.

Мы вылезли у входа в метро и спустились на эскалаторе вниз.

– Ладно, давай прощаться, – заторопилась Вилька. – Тебе налево, мне направо. Домой-то доедешь? – она с сомнением посмотрела на копну моих волос, взметнувшихся вслед уходящему поезду. – Прямо хоть охрану к тебе приставляй, красавица ты моя, – чмокнула она меня в щеку и скрылась в вагоне.

– Простите, не подскажите который час? – мужчина с дипломатом в руке заглянул мне в лицо. Я ткнула рукой в электронное табло и прыгнула в распахнутые двери электропоезда.


***

Конечно, любая Вилькина идея требовала немедленного воплощения. В этом я убедилась еще раз, на следующий день, чуть не опоздав на занятия, пытаясь справиться с непокорной стружкой на голове. Толпа студентов стояла перед аудиторией и дико ржала. Я подошла ближе – чтение бестселлера про Золушку шло к середине. Повествование было щедро усыпано современными анекдотами и слоганами из надоевшей рекламы, и фразами из бразильских мыльных опер, типа «Марианна не реви, Хосе Игнасио – вдовец – мы и тебя пристроим». Правда, Золушку ныне именовали теперь гордо – Синдереллой. В общем, пьеса прошла на ура и получила всеобщее одобрение. От желающих поучаствовать отбою не было.

– Стоп! – сказала Вилька. – Главные роли забиты, на остальные будем проводить конкурс.

– Ты что ли Золушку играть будешь? – спросил парень в очечках. – Так у тебя типаж, вроде не тот.

– Нет, милый мой, я буду играть роль имиджмейкера, то бишь, феи, а Синдерелла вот – прошу любить и жаловать… – и с этим словами закивала мне поверх голов. Все дружно обернулись на меня и ошарашено замолчали.

Вилька метала глазами молнии – я, как всегда, забыла накраситься, да и не успела бы все равно, борясь со стихией волос. Зато теперь они покорно были уложены бубликом на голове. Но тут вылезла наша староста Лариска, щекастая девица гренадерского роста: – Чудненько, как раз для тебя роль. А я мачеху, можно? – просительно схватила она Вильку за руку. Вилька гордо улыбнулась: – Для тебя и писано – мать командирша!

Лариска взвизгнула и повисла у нее на шее. Тут начался гвалт, и Вилька закричала: – Тише вы! Ролей много – всем хватит. Не хватит – допишем.

– А костюмы? А декорации? – спросила я позже.

– Ерунда, – небрежно ответила Вилька, пристально вглядываясь в проходящих мимо парней, – Это не главное.  Нет! – отчаянно вдруг воскликнула она. – Принца не вижу! – Режиссерские муки только еще начинались.

И понеслось. Лекции вперемежку с репетициями, семинары – с примером костюмов. Вилька развила такую бурную деятельность – у нее оказались отличные организаторские способности, что вскоре половина нашего отделения была занята в спектакле, кто в артистах, кто в статистах, кто в подсобных рабочих, а другая с нетерпением ожидала оного. И все, как один ходили с таинственным видом, потому как Вилька с Лариской строго настрого запретили болтать, дабы идею не украли конкуренты. С принцем, правда вышла заминка. Вилька объясняла это тем, что роль выписана слабо: – Остальные то я проработала держа конкретного человека перед глазами, а вот с этим, что делать – ума не приложу.

Но тут я подкинула ей пару идей. Вилька подумала немного, потом посмотрела на меня с уважением и побежала переписывать сценарий. С новыми доработками принца отыскали быстрее и дело пошло к развязке. На роль принца Вилька привела высокого смугловатого парня с копной смоляных вьющихся волос, напев ему дифирамбов о его гениальности и взяв клятву о страшнейшей конспирации. Санька учился на отделении восточных языков, носил очки и жутко комплексовал, несмотря на свою броскую экзотичную красоту, что, однако, не помешало ему проболтаться о постановке «Али Бабы и сорока разбойников» своими сокурсниками-арабистами. Но, видимо роли ему там не досталось, поэтому он, обласканный нашим дружным коллективом, расцвел и прямо на глазах стал входить в роль прекрасного принца.

Близилась сессия и день премьеры тоже. Я стонала от ужаса, не успевая подготовиться ни к одному зачету.

– Не боись, – подбадривала меня Вилька, – а кому сейчас легко?

Однако спектакль потихоньку приобретал законченную форму. Декорации мы сделали, используя подручные средства и собственные хилые финансы. Но больше всех удивил Жора, безвозмездно предоставив в аренду супермодные джинсы и кожаные брюки с курткой из своего магазинного ассортимента. Но главный вклад внесла, конечно же, Вильгельмина, закадрив на улице рокера и, обаяв его своей безраздельной любовью к мотоциклам, она договорилась о краткосрочном прокате двух шикарных байков. (Как мы уговаривали деканат о пропуске двух лакированно-хромированных чудищ в здание альма-матер, даже страшно вспомнить.)  Но как мы ни конспирировались, слухи все же просачивались, и в день премьеры в зал набилось столько народу, что не только яблоку, но и более мелкому фрукту упасть было некуда. Накануне восточники с блеском отыграли «Али Бабу», с песнями, половецкими плясками и танцами живота, и я, честно говоря, мандражировала не очень-то уверенная в собственном актерском мастерстве. Но Вилька шла к цели, как «Челюскин», разбивая в осколки все сомнения.

И вот облаченная в синий рабочий халат и со шваброй в руках, я стою за кулисами и слушаю диалог мачехи с недотепой мужем, которому король-отец в малиновом пиджаке въехал своим «Мерсом» в «Запорожец».

– И ты у него ничего не попросил? – грозно рычала мачеха.

– Нет, дорогая, – блеял бедный затюканный инженер НИИ. – Вот визитка с телефончиком. Сказал: «Будут проблемы – звони – перетрем».

Вилька который раз обсыпала меня белой пудрой, дабы скрыть восхитительный загар, который все-таки появился на моем личике после энного количества сеансов. Хотя могла и не стараться особо – от страха я была даже не бледного, а какого-то серенького цвета. На голове у меня был парик опять же неопределенного серенького цвета, скрывающий до поры до времени мои изумительные кудри. Далее сюжет развивался стремительно: Синдерелла, студентка-вечерница, подрабатывает уборщицей, в то время как мачеха и две ее дочки ведут праздную жизнь и собираются на конкурс красоты во дворец. По ночам она предводительствует шайкой байкеров и в одну прекрасную ночь знакомится с принцем, который сбежал из дворца, чтобы обкатать новенькую «Хонду», подаренную папулей. Лиц друг друга, под шлемами, они не видят, но любовь вспыхивает заочно, так сказать, с первого рыка мотоцикла. Зал стонал и плакал от смеха и несколько раз замирал то от ужаса, то от восхищения. Один раз, когда я вышла, волоча ноги и швабру. Зал затих, а после секундной паузы, просто умер от хохота – такую Золушку вряд ли кто-то мог представить. Зато, когда я въехала на сцену на рычащей «Тойоте», в кожаных обтягивающих брючках и сдернула шлем с головы, зал дружно ахнул. Вилька постаралась и нарисовала мне такие глазищи, что они просто не умещались на лице, а в сочетании с копной волос, струящихся по спине, и обрызганных к тому же блестящим лаком, эффект был потрясающий. Сцена примерки байкерской перчатки потерянной Синдереллой, прошла, вообще, под безудержный хохот. У Лариски оказался редкостный комедийный талант. Натянув, все-таки, перчатку на ручку своей дочери, мачеха перекинула несчастного принца через сиденье мотоцикла и поволокла жениться. Бледный принц растеряно выслушивал отцовские наставления: «Ты это – сынок, типа, за базаром следить надо».  «Ну что же теперь делать то, папа?»  Папа скреб в затылке и теребил золотую якорную цепь на груди: «О, – поднял он палец с золотой печаткой, – красавица, ну-ка, прокати меня. Давненько на мотоцикле не катался». Надо ли говорить, что, когда предполагаемая невеста погребла папулю под мотоциклом, а сверху навалилась всей массой Лариска, зрители сползли с кресел и вывалились в проход от смеха.

И это был несомненный успех. Вилька сияла счастливым лицом и все никак не могла оторваться от толпы поклонников, обступивших ее со всех сторон. Я издали помахала ей рукой и пошла на выход. Мне срочно нужно было проветриться. Лицо под гримом уже чесалось и хотелось скорее добраться до дома, но судьбе было угодно иначе.


Не успела я выйти за ограду нашего института, как кто-то сильно толкнул меня, больно припечатав к железным прутьям спиной.

– Ну, вот и встретились, коза мичуринская, – сладко произнес голос над ухом.

Я отшатнулась. «Почему мичуринская?» – как-то не к месту подумалось мне, и потом, это Вилькино любимое выражение, но, посмотрев на довольную физиономию парня, я возражать, не стала. Парень со знакомыми ушками-пельменьками сиял, как будто сорвал Джек-пот в казино. Я оглянулась, ища пути к отступлению, но с другой стороны уже возвышался Вован. Видно, парни учли свою стратегическую ошибку и поменяли тактику – теперь они стояли почти вплотную, блокируя с двух сторон. Бежать было некуда. Парни подхватили меня под руки и потащили через дорогу, туда, где в сумерках виднелся силуэт темной машины.