Екатерина Альбертовна сидела в углу комнаты за маленьким столиком, и что-то быстро-быстро делала руками, в ответ на мое приветствие кивнула головой.

– Плетешь, Марья Искусница? – чмокнула ее Вилька

Тонкое кружево было изящным и воздушным. Я заворожено смотрела на ее руки, порхающие над станком, рождая чудный узор. Это сколько же надо учиться, чтобы вот так из простых ниток создавать невесомую изящную красоту. Вилька уверяла, что кружево работы самой Екатерины Клемят ценится в известных кругах достаточно высоко.

Как-то, еще в самом начале нашего знакомства, я имела неосторожность пожаловаться ей на свою некрасивость. Ну, нее то, чтобы пожаловаться, а так упомянуть в разговоре. На что Екатерина Альбертовна изящно выгнула брови и с усмешкой заметила:

– Вы просто не хотите быть красавицей. Поверьте, каждая женщина знает, как стать красивой. Если захочет. На Вилечку посмотрите, вот живой пример.

Я посмотрела на Вилечку – та стояла, скромно потупив глазки. Потом вздохнула и сказала:

– Ладно, чего уж для лучшей подруги не сделаешь – открою я тебе свою страшную тайну.

Она полезла куда-то на шкаф и достала большой альбом с фотографиями.

– Смотри. Это я в выпускном классе. – На одной странице альбома была обычная коллективная фотография, почти такая же хранилась у меня в школьном альбоме: в четыре ряда затылок к затылку или нос к носу, человек тридцать школьников с училкой посередине. Вот только Вильки нигде не было видно. Вилька интригующе улыбнулась: – Не можешь найти?

– Ты что болела в этот день? – отчаявшись обнаружить знакомое черное каре, резюмировала я.

– Точно – болела. Сейчас покажу, – и она перевернула страницу. На большом портрете красовалась пухленькая рыжая веснушчатая девчонка с раскосыми глазами-щелочками. Волосики у девчоночки были блекло-рыжими, а конопушки щедро покрывали лоб и щеки.  Я потрясено молчала, не смея озвучить очевидную вещь.

– Ты что ли? – нерешительно предположила я.

– Угу, – вздохнула Вилька.

Я покосилась на нее, потом посмотрела на портрет, потом опять на Вильку.

– Рыжая я, рыжая, – засмеялась Вилька, – от природы. И конопатая. Я всю жизнь пухленькой была, что поросеночек. А похудеть мечтала лет с пяти – с таким-то личиком, да еще и колобок на ножках. Ужас! Только без толку все было. А как экзамены начались выпускные – всю ночь не спишь, зубришь исторические даты или неправильные глаголы, так с меня все жиры и схлынули. Бабуля даже испугалась – думала, нервное истощение. Но ничего – зато щеки как ввалились, так и глазки сразу открылись. Я и побежала в парикмахерскую. Сделала стрижку, окраску, брови, ресницы накрасила, прихожу, а бабуля уставилась на меня и не признает. Минут пять поверить не могла, что это я. Только по веснушкам и узнала. А потом руками всплеснула и побежала в ванну. Я думала за валидолом, а она приносит баночку с кремом от веснушек. Благословила, так сказать, на новую жизнь. Правда, бабуля?

– Правда, все так и было. Веснушки – это наше семейное достояние. Все женщины в роду рыжие и конопатые. Очень сильный доминантный признак.

– Бабуля в молодости генетикой увлекалась, вернее, одним генетиком, –шепнула мне Вилька на ухо, – поэтому очень сильно верит в наследственность. Думает, что рано или поздно кровь свое возьмет, и я тоже что-нибудь сплету этакое, но мне что-то не верится. У меня руки – крюки, ничего ими делать не умею.

Екатерина Альбертовна покачала головой, достала из шкафа книгу и протянула ее нам.

– Вот, девочки, здесь есть все, что надо знать женщине об истоках молодости и красоты. Матильда, я настоятельно рекомендую тебе прочитать этот древнекитайский трактат.

– Бери-бери, – шепнула Вилька, – вера бабули в Китайскую медицину незыблема, как Китайская стена. Она ж на Дальнем Востоке долго жила, всяких премудростей нахваталась – страсть.

– А туда-то ее как занесло? – так же тихо шепнула я.

– Так, дед-то на Дальнем Востоке служил, на советско-китайской границе.


***

Ну и конечно, Вилька заразилась идеей фикс сделать из меня красотку.


И если до Парижа я как-то отбрыкивалась, то после, пребывая в некоем слегка измененном состоянии, поддалась на уговоры, хотя бы в солярий сходить, не подумав, что коготок увяз – всей птичке пропасть. Я еще слабо сопротивлялась, уверяя, что загар ко мне не липнет, но бесполезно – нещадно обмазанная каким-то кремом, я оказалась запихнутой под крышку аппарата.

– Как в гробу, прости господи, – прошептала я и покорилась судьбе.

Через какое-то время, когда я уже отчаялась выбраться, крышка откинулась, и Вилькин голос произнес: «Хватит дрыхнуть». Кожу саднило и стягивало. Я глянула в зеркало – личико было розовым, как у рождественского поросеночка.

– Ну и куда я теперь такая пойду? – уныло задала я вопрос, но Вилька даже не соизволила ответить, а вместо этого стала снова мазать меня уже другим кремом. Правда лицо щипать перестало, зато нос, лоб и щеки залоснились. – И что мне теперь, как тульский самовар по улице идти? – вопрос опять, конечно, остался без ответа.

Вилька достала пудреницу и провела пуховкой по моей блестящей физиономии, потом обмахнулась сама и, сказав: – Теперь порядок, – поволокла на улицу.

– Подожди, – взмолилась я, подгоняемая Вилькой чуть ли не пинками, – пить хочу. От этого искусственного солнца жажда, как в Сахаре.

– И не думай, – отозвалась та, пыхтя, и не сбавляя темпа, – у нас режим жесткой экономии – никаких лишних расходов.

– Что и стакан сока нельзя?

– Водичкой обойдешься. Из-под крана.

– Сердца у тебя нет! Где хоть кран-то?

– Сейчас до парикмахерской дойдем, и попьешь, Главное – расслабься. Разговаривать с Вилькой в таком состоянии – гиблое дело. Пока программу не выполнит – не отпустит. Потому вопить, что про парикмахерскую уговора не было, я не стала.


Часа через два, а может и больше, когда мои бедные волосы подверглись всевозможным экзекуциям, и мастер сняла накидку, я нехотя открыла глаза, так как вняла Вилькиному совету и расслаблялась. Итак, я открыла глаза и… Голова моя напоминала магнит, брошенный в ящик с металлической стружкой – совершенно невероятные упругие пружинки обрамляли мою красную физиономию. Я застонала: – Вилька…

Та мирно сопела в кресле, прижав к груди повести Куприна. Услышав мои стоны, она встрепенулась и вывалилась наружу:

– О, ты прекрасна, возлюбленная моя. Кудри твои… – видно общение с классиком серьезно повредило ей мозги.

– Тихий ужас, – обреченно вздохнула я.

– Деньги давай, – скомандовала Вилька и назвала цифру, от которой у меня спиральки на голове встали дыбом. – А ты что хотела?

Мы вышли на улицу, я вздыхала не переставая.

– Тебе не нравится? – растерялась Вилька. – Тебе очень идет – правда, правда…

Я потрогала рукой бешеную гриву, вываливающуюся из-под капюшона куртки.

– Привет девчонки! – раздалось рядом. – Куда путь держим, может по пути? – Парень в кожанке опирался на дверь БМВ.

– На автобус – ответили мы и двинулись в сторону остановки.

Черный автомобиль медленно двинулся вдоль тротуара.

– Подвезем куда надо. Эй! – не унимался коротко стриженый крепыш, высунув голову из окна.

– Нам в другую сторону, – ответила Вилька, притормозив на ходу, усиленно чиркая зажигалкой в попытках прикурить.

– Пойдем скорее, – дернула я ее за рукав.

– Не понял. Нам, кажется, хамят. – Машина резко остановилась, и парень вырос перед нами, как тень отца Гамлета.

Перебитый нос и ушки пельменьками говорили о бойцовском характере и тяжелом детстве.

– Нет, ребята, нам правда не по пути, – миролюбиво улыбнулась я, и мы дружно развернулись в другую сторону.

– Стоять, мочалки! – Парень скакнул нам наперерез – скорости броска позавидовал бы сам Мухаммед Али. – Вован, ты посмотри – эти козы драные явно хамят. Есть предложение поучить манерам.

Мы оглянулись. Внешность Вована была еще более колоритной. Стало неуютно. Малой кровью не обойтись, тоскливо подумалось мне. Я оглядела комплекцию парня – в ближнем бою шансов у меня не было. Оставалось одно – делать ноги, но Вилька, как всегда, была на высоченных каблуках. Вован, меж тем, гадко щерясь, выпрастывал массивное тело из салона.

Я мысленно сосчитала секунды до приближения Вована, потом закинула сумку за спину и, резко нагнувшись, схватила парня под коленки и боднула головой в живот. Прием, не раз выручавший в детстве в потасовках с дворовыми хулиганами, не подвел и сейчас – парень взмахнул руками и грузно шлепнулся на землю, крепко приложившись стриженым затылком об асфальт. Недолго думая, я схватила за руку Вильку, которая так и стояла с открытым ртом и горящей зажигалкой, и мы дернули со всех ног.

Несмотря на каблуки, Вилька резво бежала впереди меня. Мы свернули за угол, Вилька подбежала к поребрику и замахала руками в надежде поймать тачку. К счастью, одна из машин затормозила рядом с нами, и мы запрыгнули в салон.

– Ничего себе за хлебушком сходили! – бормотала Вилька. – Это что ж получается – приличной женщине уже и на улицу выйти нельзя? Хвоста нет? – то и дело интересовалась она, нервно оглядываясь. Я тоже оглядывалась, но, естественно, ничего не видела.

– Все БМВ на одно лицо, как тут разглядишь, – успокаивала я, то ли ее, то ли себя.

– Все, стригусь наголо или перекрашусь, на худой конец.

– Нет, только пластическая операция, – заверила я.

– Ничего смешного. Тебе тоже маскироваться надо – ты ж его приложила задницей об асфальт, но второй раз твой приемчик не сработает. Кстати, здорово это у тебя – хрясь и с копыт!

– Годы тренировок, – вздохнула я, – наш район исторически – самый бандитский в городе.

– Эмигрировать что ли? – нервно хохотнула Вилька.