Сомертон резко вскочил, опрокинув стул.

– У его милости много друзей, сэр. Последние недели я внимательно за ним наблюдала. – Гарриет посмотрела на упавший стул, потом подняла глаза на Сомертона. Она выпрямилась, ее взгляд был спокойным и уверенным.

Граф почувствовал, как в горле что-то дрожит.

– Ты у него в кармане, не так ли?

– Он платит мне за проведенное в заведении время, как и любой другой клиент.

– И ты что-то от меня скрываешь.

Скулы Гарриет порозовели.

– Я храню его секреты, так же как и секреты любого другого клиента. К вам они не имеют никакого отношения.

– Ты признаешься!

Она встала, держась немного скованно, как женщина, у которой слишком туго затянут корсет.

– Лорд Роналд Пенхэллоу не встречается с вашей женой, сэр, ни здесь, ни в каком-либо другом месте. Это факт.

Сомертону так сильно хотелось ее ударить, что кулаки непроизвольно сжались. Мысленно он видел взлетающие и опускающиеся руки, слышал плач матери и ее крики: «Филипп, прекрати!» А отец продолжал наносить удары, твердя: «Ты шлюха, шлюха, грязная тварь. Ты позволяешь ему трахать себя в собственной спальне!» А сам Сомертон, тогда маленький мальчик, стоял, парализованный страхом, забившись в угол, где его никто не видел, бессильно следя за происходящим, чувствуя удары отца на своем теле и слыша плач матери в своей груди.

Гарриет внимательно наблюдала за графом. Она, несомненно, знала, как обходиться с мужчиной, охваченным страстью.

– Это хорошая новость, – примирительно сказала она, – независимо от того, верите вы или нет.

– Дура, – буркнул граф. Ярость постепенно утихла. Он разжал кулаки и пошевелил пальцами.

Женщина пожала плечами:

– Один из нас глупец, это точно.

Сомертон с шумом втянул в себя воздух. Над его головой ритмично скрипели половицы и мужской голос выкрикивал слово, которое граф никак не мог разобрать. Лицо Гарриет расплывалось перед его глазами.

– Спокойно! – сказала она, обошла чайный стол и подняла упавший стул. – Идите домой и поговорите с женой. Насколько мне известно, она очень милая леди и верна вам. Она непременно снова полюбит вас, если только вы дадите ей шанс.

Сомертон подошел к двери и открыл ее.

– Она никогда меня не любила, – сказал он и вышел в обитый пурпурным бархатом холл, а оттуда в стылую лондонскую ноябрьскую ночь.


Яркое электрическое освещение кафе резало глаза. Луиза остановилась на пороге и растерянно заморгала, тут же заработав неслабый толчок в спину.

– Да проходи же ты, недоумок, – рявкнул кто-то ей прямо в ухо.

Она отпрянула в сторону. Ее нервы и без того были на пределе после долгой дороги и адской толкотни на вокзале. Мимо пробежал встрепанный мужчина с «Дейли мейл» под мышкой и стал в очередь к прилавку. Луиза сморщила нос. Запах теплого хлеба и чая окутал ее, словно плащом.

Рядом со скрипом отодвинули стул.

– Мой дорогой мистер Маркем. Садитесь и выпейте чаю. Вы выглядите измученным.

Луиза повернула голову. У соседнего стола стоял худощавый тщедушный мужчина и с ожиданием смотрел на нее. Справа от него за столом сидела массивная дама в совершенно невероятной шляпе, украшенной по меньшей мере тремя разными видами фруктов из папье-маше. Мужчина широко улыбался. Женщина казалась недовольной.

Луиза глубоко вздохнула, закрыла зонтик и подошла к столу.

– Мистер Динглби, – сказала она, сняла шляпу и положила ее на стол. – И миссис… миссис… – Она закашлялась. – Простите, мэм, не знаю вашего имени.

– Миссис Дьюк, – громогласно объявила женщина, едва шевельнув губами, покрытыми яркой багровой помадой.

– Миссис Дьюк, конечно. – Луиза поклонилась, чтобы скрыть непрошеный смешок, скрививший губы, несмотря на плохое настроение.

Она с самого начала была против этого плана. Ей трудно было даже представить, что дяде удастся это провернуть. Она не верила, что такое может быть – что августейший герцог Олимпия, великий хитрец и кукловод, когда речь шла о людских делах, высоченный мужчина с надменным герцогским лицом, действительно переоделся женщиной. Он стал крупной неповоротливой особой в ужасной шляпе, наложившей на лицо столько грима, что хватило бы труппе Гилберта и Салливана на все летнее турне, а краской для волос можно было покрасить портовый склад.

Получилось довольно-таки забавно – этого нельзя было не признать.

– Мы, похоже, не привлекаем к себе внимания, – заметила Луиза. Она опустилась на стул рядом с герцогом и едва не задохнулась, уткнувшись лицом в огромное, украшенное ярко-красными перьями боа.

– Я всегда говорила, что надо скрываться у всех на виду, – сказала миссис Дьюк, поправила боа и поднесла к губам чашку с чаем, кокетливо оттопырив мизинец.

– Чай выглядит превосходно, – тихо сказала Луиза.

Мистер Динглби решительно ткнул миссис Дьюк в бок.

– Мэм?

– О! – воскликнула она, поставила чашку и потянулась за чайником. – Что это со мной? Где мои манеры? Сливки или сахар, мистер Маркем?

– И то и другое, пожалуйста.

Интересно, где герцог Олимпия нашел женские перчатки такого размера, чтобы налезли на его лапищи? Луиза зачарованно следила, как он ловко наливает чай, потом сливки и добавляет сахар.

Мистер Динглби кашлянул:

– Итак, мой друг, насколько я понял, ваше собеседование прошло успешно и вы скоро приступите к работе в одном из семейств Белгравии?

– Совершенно верно. – Луиза приняла чашку из затянутой в перчатку руки миссис Дьюк. – Я так благодарен вам за то, что вы порекомендовали меня такому хорошему и доброму работодателю. Я перед вами в долгу.

– Помните, мистер Маркем, – сказала миссис Дьюк, – лучший наниматель – это сильный наниматель. Вы определенно преуспеете с его милостью.

– Преуспею? – Луиза сложила губы бантиком. – Что это значит? Какая-то американская фраза?

– Это деловой термин, – сказал мистер Динглби. – Его должен всегда иметь на вооружении амбициозный молодой человек вроде вас.

– Вот как. – Луиза покосилась на свою бывшую гувернантку, чей аккуратный черный костюм и узкие плечи являли собой разительный контраст с экстравагантностью миссис Дьюк, словно газетный лист рядом с одной из невероятных новых французских картин. – Кстати, есть какие-нибудь новости о моих братьях? У них все в порядке? Они преуспевают? Я правильно употребил термин, мистер Динглби?

– Да, вполне. – Мистер Динглби взял кусок хлеба и густо намазал его маслом. – Наш прилежный Тобиас с большим энтузиазмом взялся за обучение своего юного подопечного, весьма испорченного малого, я должен отметить. А наш энергичный юный Стивен – вы не поверите! – всерьез увлекся правом. Я очень доволен.

– А их наниматели? Что они за люди? – Вопрос прозвучал немного резче, чем хотелось Луизе.

Мистер Динглби улыбнулся хитрой кошачьей улыбкой:

– О, могу вас заверить, ваши братья хорошо устроены. Просто отлично. Вам не о чем волноваться.

– Мистер Динглби, я старший брат… глава семьи. Конечно, я волнуюсь. Так было всегда. – Луиза уставилась на манжеты своей рубашки, белые и накрахмаленные, с ничем не примечательными оловянными запонками, которые скорее поглощали, чем отражали свет множества газовых ламп вдоль стен. Девушка снова подумала об ответственности, тяжким бременем лежащей на ее плечах. Она отвечала за сестер, за свой народ. Но пока была бессильна. Она ничего не могла сделать – только горевать и ждать, пока мистер Динглби, ее бывшая гувернантка, и миссис Дьюк, герцог Олимпия, пытаются выследить убийц ее отца и мужа.

Она сделала глоток чая и поставила чашку на блюдце.

Это невыносимо. Вся ситуация невыносима! Она, принцесса Луиза, проводит время, как обычный клерк, барахтается в импровизированном спасательном поясе, в то время как Динглби и Олимпия стоят у руля и ведут корабль.

– Ты слишком важна, – очень тихо сказал мистер Динглби.

Луиза подняла глаза:

– О чем вы?

– Вы трое, и особенно ты, мой дорогой мистер Маркем, очень важны. Поэтому мы прячем вас здесь, переодетыми в мужское платье. Здесь, где никто не станет вас искать. – Глаза гувернантки были полны сострадания. Луиза вздохнула и снова уставилась в чашку.

– Мы – опытные профессионалы, мой мальчик, – фальцетом проговорила миссис Дьюк. – И знаем, что делать. Доверься нам.

– Опытные профессионалы? – Луиза скользнула взглядом по фруктам из папье-маше, по багрово-красным губам миссис Дьюк. – Довериться вам?

– Ты еще не родился, мой дорогой, а я уже знал, что, когда рубят лес, щепки летят, – глубокомысленно изрекла миссис Дьюк.

– И куда дует ветер, – добавил мистер Динглби и откусил изрядный кусок хлеба. На масле остались следы розовой помады.

Луиза тряхнула головой, залпом выпила чай и встала.

– Не знаю, какого черта вы задумали… – Оказалось, что иногда очень приятно не стесняться в выражениях. – Но только мне точно известно одно: я не смогу выносить общество его светлости больше месяца. К Рождеству один из нас непременно убьет другого. Имейте это в виду.

Мистер Динглби встал:

– Превосходно, мистер Маркем. Вижу, мы, как всегда, единодушны. Очень рад, что у вас появились такие превосходные перспективы. – Он напялил на голову коричневую фетровую шляпу. – А теперь, если вы окажете любезность и проводите вашу дорогую старую тетушку…

– Старую? – возмутилась миссис Дьюк, дернув себя за рыжий локон на затылке. – Что значит старую? Да мне всего лишь сорок, и ни днем больше, грубиян!

– Тетушку? – растерянно переспросила Луиза.

– Вашу очаровательную тетушку в ее апартаменты, – продолжил мистер Динглби и похлопал себя по карманам: – Буду вам очень признателен. У меня, знаете ли, дела. Нужно идти.

Луиза перевела глаза на миссис Дьюк:

– В ваши апартаменты, мэм?

– В Баттерси, мой милый мальчик. Там я купила себе с помощью вашего дорогого дяди уютный маленький домик. – Миссис Дьюк подняла свое массивное тело со стула и протянула Луизе руку, с которой свисало боа. – Там все оборудовано по последней моде. Есть водопровод и уборная с настоящим фарфоровым унитазом…