освещалась, держа в теплых, лохматых лапах маленькие свечи, словно показывала себя

детям со всех сторон.

Елки давно отменили, как религиозный пережиток, и нечего было о них толковать.

Это ‐ забава для маленьких, а теперь Вася влюблен в парады. Для него, как и для всех

ребят, мечтой были форма красного командира и юнгштурмовки ротфронтовцев.

Утренник начался пионерской линейкой. Строй мальчиков и девочек был одет

разношерстно, но полоса красных галстуков по фронту придавала ему парадность. При

выносе знамени дружины Вася вздернул в салюте руку в лад с сотнею рук.

После сдачи рапортов преподаватель физо прочитал приказ о награждении значком

«Будь готов к труду и обороне» учеников, сдавших нормы.

Вася не ожидал, что ему будет испорчен праздник. Зачем же он так и не напомнил

преподавателю, что должен сдать зачет по лыжам?! Не верил, что будут значки?

А они вот лежат в коробке, на столике позади преподавателя, и переливаются

серебряным цветом.

Чья называлась фамилия, тот выходил спортивным шагом, и перед ним размыкалась

передняя шеренга, если он был из второй. Выходили обычные, всегдашние мальчишки и

девчонки, а поворачивались к строю другими: с зорким взглядом поверх голов, побледневшие от счастья... И серебрилась на поношенных платьях и пиджаках зубчатая

шестерня на цепочке, и алела эмалевая звезда в шестерне, и на фоне звезды бегун рвал

ленточку.

Уже по обе стороны от Васи вернулись в строй и замерли товарищи, как

орденоносцы, овеянные славой. Он их обоих встретил жалкой улыбкой.

‐ Москалев! ‐ выкрикнул преподаватель.

Вася машинально бросил руку на плечо впереди стоящему, который тотчас шагнул

прямо, шагнул влево и примкнул ногу, открывая путь.

«Ошиблись, ошиблись!» твердил безмолвно Вася и не мог оторвать глаз от значка, прикрепляемого ему на грудь.

Он в упор посмотрел на преподавателя, готовясь спросить: «А лыжи?» « Но тот

подбодрил его взглядом и негромко приказал:

‐ В строй!

Ни за что не хотел бы Вася кривить душой. Когда это случалось, он всегда чувствовал

себя трусом, не осмелившимся на правду. Но он и сам не мог понять, почему нет‐ нет, да

и кривил душой‚‐ и перед мамой с этим лечением во ФТИ, и перед папой ‐ с вызовом к

директору, и перед всеми ‐ сейчас.

Неизвестно, что заставляет кривить душой. Наступают вдруг такие безвыходные

обстоятельства, и создают их сами же взрослые. А выпрямлять эти покривления

приходится один на один с собой. А это вовсе не так уж легко!

Папа еще подлил масла в огонь. Увидев за обедом на Васиной груди значок, он

весело закричал:

‐ А! Тоже по блату дали?— он полез в нагрудный карман и вытащил большой значок

«ГТО».‐ Я им говорю: «Что вы, братцы? Какой я физкультурник?» А мне заявляют: «Это

первый значок в городе, а вы наш почетный физкультурник!» Почетный! А? Это как же, говорю, я должен почетно бегать?! Ну не смог отмахаться вижу, обижаются. Я потом

смеюсь: ну, мне дали ‐ ладно‚ я пока сойду за физкультурника, а вот ему ‐ председателю

горсовета не давайте, он пять метров пробежит – и отдыхать садится... Остапычу тоже

конечно вручили, а в заключение, черти, выпросили у нас средств на ремонт стадиона.

Папа смеялся, он радостным вернулся из поездки по магазинам. Васе не

понравилось такое пренебрежение к значку.

‐ Я нормы сдавал,‐ сказал он.

‐ А плаванье? ‐ ухватился папа, торжествующе смотря на сына.

‐ Плаванье никто не сдавал, зачли тем, кто умеет плавать.

‐ Ну плавать‐то ты умеешь, ‐ удовлетворенно сказал папа и воскликнул, взмахнув

рукой, как с трибуны, будто перед ним сидели не тетя Роза с Васей, а весь горком ‐ Эх, товарищи! Знали бы вы, какой мы сегодня шажище отмахнули к социализму! Я словно с

первомайской демонстрации приехал. Ни речей, ни флагов нет,‐ но по лицам видать, что

празднуют, что еще роднее стала всем советская власть.

Сегодня, в честь нового года и каникул, собирались в театр, но когда поднялись из‐за

стола, папа сказал:

‐ Одним вам придется путешествовать. У меня ‐ исполком, подведение итогов

первого дня.

Тетя Роза повернулась от буфета и с обидой сказала:

‐ Ну, это уж безобразие!

Спектакль назывался «Дон Карлос» ‐ это была бурная история любви пасынка и

мачехи‐королевы. Толокся на сцене еще и маркиз Поза, но он играл скучно.

Когда возвращались домой, тетя Роза взяла Васю под руку.

‐ А наш король заседает,‐ сказала она.

Вася промолчал, и только подивился, как она даже в такой древней пьесе отыскала

сходство с собой. Ему приятно было идти под руку, и слегка волновались чувства,

словно действительно с тетей Розой он был в заговоре против отца.

На другой день Вася дождался, когда Миша поедет со двора, и уговорил его на

минутку заехать на улицу равенства, чтобы отмерить спидометром три километра.

Определив дистанцию, он побежал домой.

В кабинете лежали большие карманные часы, которые папа не носил, имея

наручные. Вася забрал часы и лыжи ‐ и пошел сдавать нормы на «БГТО».

Вот когда стало стыдно за то, что покривил душой и безмолвно принял значок! По

норме полагалось 22 минуты, а он пробежал три километра за 24. Так продолжалось

несколько дней. Едва уходили на работу взрослые, он отправлялся на улицу Равенства. Он

проходил и проходил дистанцию, пока наконец не засек время: 21 минута с

секундами. Он повторил забег, чтобы убедиться в победе, и только тогда облегченно

выпрямилась покривленная душа.

В одном из писем к маме, похвалившись отличными оценками по истории, Вася

написал: «По другим предметам ничего хорошего не проходим». Это, собственно, он мог

сказать обо всех оставшихся зимних месяцах. Не было ничего особенно хорошего или

плохого.

Вслед за папой он читал «Бруски», иногда было интересно, иногда скучно, но и само

ощущение скуки нравилось, ибо означало, что читает он основательную книгу, которую не

каждый осилит. С первой же страницы он любился в только что появившийся роман «Как

закалялась сталь», влюбился сразу же, с того момента, как Павка насыпал табаку в

поповскую квашню. А потом все больше возникало чувство, что он сам и есть Павка ‐ и

точно так же, как мечтал рубить фашистов, рубит легионеров Пилсудского.

Он удивился, когда папа, увидев книгу, сказал:

‐ Это про нашу молодость.

Конечно, папа был прав, но, вопреки сознанию, так и осталось в душе ощущение, что

Николай Островский написал не о папиной прошедшей молодости‚ а о его, Васиной, молодости, которая еще впереди. По нескольку раз смотрел он «Чапаева» и «Веселых

ребят».

При игре в Чапаева Вася брал себе роль Фурманова а в Чапаевы определял Вильку. А

тому только этого и надо было.

Преследуемых каппелевцев с удовольствием изображал Джек. Потянуло на весну, и

теперь он не дрожал на улице. Он нырял в осевшие сугробы, сбивал Вильку с ног и

удирал, подбрасывая бесхвостый зад. В него стреляли снежками, он ловко увертывался, а, разгорячившись, прыгал навстречу снежку, хватал его пастью и жевал, глядя на

противников шаловливым глазом.

Кончился учебный год, и папа привез Элю. Вася с Мишей встретили их на вокзале.

Они не поцеловались, не было у них такой привычки, Вася только обнял сестренку, с

нежностью похлопал ладонью по худым лопаткам и почувствовал себя так, будто

вот уже и проехал к маме большую часть пути.

‐ Мама велела, чтобы мы вдвоем приезжали,‐ насупясь, сказала Эля.

‐ Конечно! ‐ воскликнул Вася.

На второй круг пошла басандайская жизнь. Ребята встретились так обычно, будто и

не разлучались на зиму. Потому, что ли, было так, что для них не существовало пустынной

и заснеженной Басандайке ‐ как уехали из зеленого леса и обогретых солнцем дач, так и

вернулись в зеленый лес, под горячее солнце. И все игры, все отношения начались с того

же самого места. Жизнь текла, как и прежним летом, и незаметно было, что все

повзрослели за год.

Однажды в воскресенье появился в биллиардной новый человек в военной форме, в

фуражке с синим верхом и красным околышем, как у Подольского. Ходил он, небрежно

раскачиваясь, и с веселым презрением поглядывал из‐под козырька, надвинутого на

глаза.

Ударяя по шарам, он рычал басовитее Елисеева, и были у него свои присловья к

ударам.

‐ Два борта в третий! ‐ хохотал он, когда партнер не попадал в лузу.

Когда игроки не хотят, чтобы шар остановился у борта, то шутливо приговаривают:

«Отбортнись!» Он же кричал в таких случаях: ‐ Отсатанись! Контровую партию он называл

‐ контрреволюционная» партия.

По воскресеньям в биллиардную заглядывали и женщины, чтобы полюбоваться на

подвиги мужей. Но этот военный‚ если мазал шара, матерился, и женщины поск0п

рей пробирались к дверям.

Подольский сказал ему:

‐ Ты поаккуратней, здесь же дети и женщины.

Он в ответ весело пробасил:

‐Разве баб этим напугаешь? Они и не то видали. ‐ Он огляделся, увидел ребят и

скомандовал: ‐ А ну, шкеты, марш отсюда!

Так с ребятами на Басандайке не обращались. При молчании отцов Ким и Виталий

ушли. Вася с Митей, переглянувшись, остались, и военный больше ничего им не сказал.

Позже Вася спросил у отца:

‐ Кто это такой?

‐ Да вот, на смену Подольскому прибыл ‐ Овчинников.

Вася вспомнил разговор зимой:

‐ Значит, снимают Подольского?

‐ Да нет, отзывают в краевое управление, с повышением даже.