‐ Да подожди ты!‐ прикрикнул Вася.

‐ Отдохни пока, ‐ попросила мама, ласковым тоном сглаживая Васин окрик.‐ Мы

немного поговорим.

Она высоко привалилась к подушке, прижатой стоймя к спинке кровати, только руки

с книгой были освещены из‐под абажура.

Вася смотрел на маму, на ее круглое лицо с мягкими чертами, в которые так редко

вглядывался. В ее прямых волосах не было совсем седины, и затемненные глаза сияли

очень молодо, в лоб у нее был чистый, без морщинок. Но все равно, лицо уже было

немолодое ‐ просто какие‐то тени смутно легли у глаз, просто губы поблекли, просто

щеки потеряли упругость.

Вася смотрел на маму, а сам вспоминал ее, какой она была в Воронеже, и сквозь

теперешние черты легко проступали прежние, словно сдунулся непрочный налет

времени, обнажив нестареющую свежесть. Мама тогда была такая высокая, что Васе

приходилось задирать свою ручонку, чтобы вложить ее в большую мамину ладонь. Юбка

ее шелестела у самого уха, и Вася семенил за размеренным шагом легких ног.

Видно, сильно поразила его встреча с незнакомым человеком на тихой улице

Энгельса, если он запомнил ее на всю жизнь. Чужому человеку мама сказала

«Здравствуй» ‐ и нарушила все понятия о родне. Коммунисты ближе друг к другу, чем

родня,‐ это понял Вася в ту встречу, уверовал в это опытом своей жизни, и ничто не

поколебало такой убежденности.

Через несколько дней он сидел на закрытом комсомольском собрании школы. На

столе председателя лежало его заявление и рекомендация члена ВКП(б) с 1918 года

Лидии Андреевны Москалевой.

Вася упрямо выдерживал жесткий, испытующий поток взглядов и стремился ему

навстречу: ощупывайте испытывайте, закаляйте!

В зале главенствовали десятые и девятые классы, только у дальней стенки

незаметной кучкой сидели первые комсомольцы ‐ восьмиклассники: Гена Уточкин, Таня

Мерцалова, Женя Ковязина. Да с первого ряда подбадривающе смотрел Гоша Дронь.

Вася и не знал до собрания: оказывается, столько он уже прожил, что можно

говорить о нем целых два часа. Он сидел, смотря в пол, а где‐то над ним шла борьба, и в

отдалении схватывались голоса, взволнованные ‐ за него, и спокойные, увесистые как

обух ‐ против.

Сын врага народа, которого не считают врагом, по которому не обязательно быть

комсомольцем! ‐ Вот что ложилось на одну чашу весов.

Отличник, недавний председатель совета дружины, сын честной коммунистки ‐ вот

что ложилось на другую чашу. И взволнованных голосов было больше, чем увесистых.

Три одиноких, как‐то сухо торчащих, руки поднялись против, после того, как опал

вихрь рук, от которого шелест прошел по комнате... Вот если бы на общем собрании

исключали Соню, то еще посмотрели бы, чья взяла…

Восьмиклассники окружили Васю, как свой триумф, и потащили со школьного двора.

И Гоша Дронь пошел с ними, уже не их вожатый, а равный с ними член ВЛКСМ.

‐ Я не могу домой,‐ сказал Вася. Пойдемте проветримся.

Они вывалились на Красный проспект и втесались в толкотливую толпу. Так Вася

чувствовал себя на демонстрациях, когда орал от восторга вместе со всеми все, что ни

придется: песни, лозунги, «ура!».

Раздвигая прохожих, они шли по городу ‐ сын врага народа Москалев, сын

сотрудника НКВД Уточкин, дочь пострадавшего от Ивана Москалева Женя Ковязина, старший пионервожатый Гоша Дронь и Таня Мерцалова, в которую был тайно влюблен

Вася.

Вася шел по городу, по самому любимому городу, который поверил в него.

Есть в Сибири степные города, как Омск, таежные города, как Томск. Сибирь ‐ это

соединение двух великих стихий ‐ степи и тайги. И единственный город на их границе ‐

Новосибирск. На левом берегу Оби обрывается тысячекилометровая степь, идущая от

самого Зауралья, а на правом ‐ начинается тайга, распластавшаяся по горам и долам до

Тихого океана. Как час и повелитель, связал Новосибирск тайгу и степь. И пусть завидуют

другие города, не обретшие такой счастливой судьбы. Он моложе всех, он своими силами

пробился из небытия и оставил позади себя милые сердцу Воронеж и Томск...

Вася почувствовал, что его взяли под руку. Он очнулся и увидел Таню Мерцалова.

Она прижалась грудь его локтю и шепнула:

‐ Помнишь, в прошлом голу записку – про глаза? Это я писала. Давай, немного

отстанем...