свой чемодан, помедлил над ним немного и снова начал укладываться.

На другой день сидели за прощальным обедом попивали портвейн из водочных

стопок, одолженных у соседей, но с грустью Иван думал: «Когда‐то опять соберемся?

Мама, когда я теперь за тобой приеду? За четыреста километров жил и три года не видел.

А теперь… вся страна между нами».

‐Танюшка, ‐ сказал он, поднимая стопку ‐ А ведь тебе нынче тридцать стукнет. А меня

снова не будет. Давай выпьем за твое счастье. Вот ты уже завуч школы. Выпьем за твое

директорство!

Таня разрумянилась от вина, спокойные глаза ее поблескивали.

‐ Спасибо! ‐ сказала она, ‐ Только главное, ‐ я педагог. а завуч там или директор ‐ это

уж прилагательное.

‐ А чего замуж не выходишь?

Таня ответила спокойно, будто давно ждала этот вопрос:

‐ Чего ж выходить‐то, если сердце не лежит ни к кому! Люблю Сергея. и никак

любовь не кончается, и, помедлив, спросила: А ты не напрасно ли разошелся с Лидой?

И Иван не был застигнут врасплох:

‐ Не знаю. Танюшка. Роза ‐ попроще баба и любит меня….

‐ А ты кого любишь?

‐ Я? Я Лиду не люблю.

‐ Видишь, какие мы с тобой. Выросли ‐ и оказались разные.

Иван все смотрел и смотрел на мать, погруженную в хлопоты на новом месте. и на

Таню. погрустневшую после короткого разговора. Непривычно ныло сердце, было горько

и сиротливо, и хотелось так наглядеться на родных. чтобы они остались с нам, чтобы

закрыть глаза и ‐ сразу их увидеть!

Иван насмехался над своей чувствительностью, он уверен был, что не раз еще будут

встречи, но тоска не проходила, и он все не мог наглядеться на мать и сестру ‐ на всякий

случай. На всякий случай.

Но все забылось ‐ и мать с Таней в Воронеже, и дети в Новосибирске, и Роза в

Томске‚ ‐ вернее, не забылось, а ушло в подсознание‚‐ едва он шагнул в открытую

бородатым швейцаром дверь московской гостиницы «Метрополь» и с головой ушел в

предсъездовскую суету.

Москалев, как всякий партийный работник, любил конференции и съезды. Они

рождали

своеобразное ощущение деловитой праздничности. Коллективно подводятся итоги

партийного труда, со всех концов Союза слышишь голоса рапортующих товарищей, и

становится особенно ясно, что опять крепко толкнули страну вперед, и сознаешь, что твой

толчок тоже был ощутим и недаром ныло не раз твое плечо.

Праздничное настроение усиливалось всем ритуалом приема делегатов, начиная от

лучших номеров и столовых и кончая роскошными блокнотами, связкой книг, альбомом

грампластинок с записью ленинских речей, которые вручались делегатам при

регистрации.

И хотя почти наверняка знаешь, что когда дойдет до дела, то будешь краснеть и

волноваться, относя к себе критику в адрес других,‐ но все равно не покидает ощущение, что тебя малость балуют. Ну, а почему же партии не побаловать хоть немного самых

самоотверженных своих работников? На местах‐то их баловать некому, там, наоборот, от

них все жаждут ласки и помощи.

XVII съезд партии открылся в Большом Кремлевском Дворце.

Зеркала в темностенном вестибюле, беломраморная лестница с золочеными

перилами, огромные батальные картины над ней,‐ все оставалось по‐прежнему. Но там, где начались заседания, больше не было ни витых колонн, ни лепной позолоты.

Андреевский и Александровский залы слились в один, который отныне назывался просто: Зал заседаний. Стал он огромный и белый, с ореховыми панелями по низу стен, и в белой

нише за возвышением президиума стояла скульптура Ленина. Ильич делал шаг навстречу

делегатам, и не призывно, а просто приветственно была протянута его рука.

Между рядами кресел тянулись ряды наклонных столиков, в их ящиках лежали

наушники, а круглые шишки, обозначающие границу столика соответственно креслу, оказались миниатюрными репродукторами. Этот зал тоже был подарком делегатам XVII съезда.

Президиум занимал места, делегаты поднялись, общей волной поднимая и

Москалева. Впереди шел Сталин, с улыбкой оборачивался на ходу к товарищам и

подчеркивал какие‐то слова взмахом указательного пальца. Боком между креслами

прошел Калинин.

Коренастый и подвижный Киров как только сел в президиуме, так повернулся к кому‐

то в следующем ряду и до самого звонка председательствующего все разговаривал.

Изредка поворачивая к залу широко смеющееся лицо.

Старый знакомец Каганович протиснулся к Сталину, Иван подивился изменениям в

его внешности: подбородок у него был голый! Он сбрил свою всегдашнюю бородку «под

Ленина» и оставил только усы, густые, чуть свисающие ‐ «под Сталина».

За спиною президиума не было, как прежде, алых знамен. Только Ленин стоял, смотря далеко в зал. То ли от непривычно огромных размеров нового зала, то ли от

гигантской фигуры Ленина как‐то терялся президиум, и когда Сталин, поблескивая издали

сапогами. спускался по ступеням к трибуне, чтобы начать отчетный доклад, Москалев

впервые заметил, что он невысокого роста. И это наблюдение было обидным, оно

нарушало торжественный настрой души.

Впрочем, все восстановилось, как только раздался медлительный голос с грузинским

акцентом.

‐ Настоящий съезд проходит под флагом полной победы ленинизма, под флагом

ликвидации остатков антиленинских группировок‚‐ говорил Сталин, подчеркнуто

растягивая начало фраз и как бы обрывая окончания.

‐ Если на XV съезде приходилось еще доказывать правильность линии партии и вести

борьбу с известными антиленинскими группировками, а на ХVI съезде ‐ добивать

последних приверженцев этих группировок, то на этом съезде ‐ и доказывать нечего, да, пожалуй ‐ и бить некого. Все видят, что линия партии победила.

Иван хлопал в ладони вместе со всеми и смотрел, не отрываясь, как Сталин, пережидая овацию, пальцем исподнизу разглаживает усы.

Когда‐то Гоша Трусовецкий искал у себя оппортунистические перышки. А у него, у

Москалева, никогда и намека не было на таковые. Он влюблен и темпы, которые

разогнал Сталин, влюблен в его твердую руку и суровую душу, не знающую

компромиссов. И что бы там ни говорили либеральные интеллигентки, но победителей не

судят. Ведь кулачество ликвидировано, 65 процентов крестьянских хозяйств

объединилось в колхозы, вместе с совхозами они владеют 85 процентами зерновых

площадей Союза. Ильич мечтал о 100 тысячах тракторов а у нас их уже 204 тысячи, Вот

теперь‐то мы вылезли из полосы чрезвычайных мер, вот теперь пусть радуются

интеллигентки. Он, Москалев, и сам приехал на съезд, перед лицо вождя, не с пустыми

руками. Он мог бы рассказать, как поднимается Томск и делается цитаделью

большевизма. Пятилетка не обошла Томск‚ он не умирает. Уже построена единственная в

СССР фабрика карандашной дощечки, расширен завод «Металлист», дающий врубовые

молотки для Кузбасса, научные работы томских НИИ внедряются по всей стране, выпускники томских вузов работают в каждом уголке Сибири.

Если бы Москалев выступал, то он публично бы разругал недавнюю книгу Эренбурга

«День второй», в которой тот все‐таки протащил свою идейку об умирании

Томска. И Сталин поддержал бы Москалева. Но вот как‐то замутился душевный

настрой, готовый согласно воспринять любой тезис доклада, котла Сталин

сказал:

‐ Эти зазнавшиеся вельможи думают, что они незаменимы и что они могут

безнаказанно нарушать решения руководящих органов. Как быть с такими работниками?

Их надо без колебаний снимать с руководящих постов, невзирая на их заслуги в прошлом.

Это необходимо для того, чтобы сбить спесь с этих зазнавшихся вельмож и поставить их

на место.

С таким железным познаванием интонаций раньше Сталин говорил о троцкистах, о

зиновьевцах, о бухаринцах. А вельможи ‐ это кто? Это кто же такие ‐ вельможи?

Впервые, кажется, Иван понял Трусовецкого, когда невольно стал примеряться—не

похож ли он на вельмож, осужденных Сталиным.… Может быть слишком круто, нарушая

закон, поступил когда‐то с Ковязиным. Может быть. барственно снисходительно отнесся к

Цехминистрюку, которого надо было снять за компрометацию ударничества и

трудодней... Если бы Сталин сейчас, с трибуны. направил указательный палец на

Москалева и спросил:

‐ А ты ‐ виноват?

Что ответил бы он? Не совсем уверенно он сказал бы:

‐ Виноват.

Вот тебе и ‐ бить некого! На другой день ленинградский делегат Позерн сказал в

своем выступлении:

‐ Если нам поскрести самих себя, пожалуй, в этом зале кое‐кто тоже окажется в числе

пострадавших после вчерашнего выступления товарища Сталина.

Делегат от Башкирии заявил еще определеннее:

‐ Было бы неправильно думать, что вчера товарищ Сталин колотил по отдельным

товарищам. Каждый из нас видел и чувствовал, что у нас самих где‐то неладно.

В этой общей атмосфере неопределенной виноватости Ивану даже полегчало. Даже

виноватым чувствовать себя легче коллективно, чем в Одиночку.

Но покаянные фразы произносились между прочим, чуть‐чуть нарушая хозяйский, полный достоинства тон выступлений. И зал встречал их дружелюбным смехом.

А когда появились на трибуне вожаки разбитых уклонов и поднимали руки перед

партией, тогда зал торжественно и насмешливо гудел. Так было, когда Бухарин сказал:

‐ Сталин одержал победу во внутрипартийной борьбе на глубоко принципиальных

основах ленинской политики. Мои ученики скатились к контрреволюции и понесли

заслуженное наказание.

Так было, когда Зиновьев сказал: