получше жены. ‐ Кожевники. Вон фабрика «Парижская коммуна».

‐ «Парижская коммуна›‚ ‐ как эхо, повторила Лида.

‐ Ну, ладно. Дом‐то как оставили? Как Таня с дочкой?

‐ Маруся приехала из Сулина. ‐ задумчиво сказала Лида. всматриваясь в

проплывающую улицу. ‐ Совсем переехала. Взяла на себя заботу о Веронике и по дому.

Таня пошла работать в школу.

‐ Значит, все по‐доброму организовалось?

Помолчали. Елена Ивановна сказала:

‐ А ты и не знаешь, Ваня. К нам же племянница

Маруська приехала, а то бы я ни в жизнь Танюшку не оставила.

Иван весело покивал, глядя на мать и стараясь, чтобы глаза не выдали боли и

жалости.

‐ Совсем не слышит? ‐ тихо спросил он у Лиды.

‐ Са‐авсем ‐сов‐сем! ‐ воскликнул Вася, прижмурясь от усилия передать всю

категоричность этого слова, и еще взмахнул кулачком.

Елена Ивановна уловила, что разговор о ней.

‐ Оглохла у тебя мать. Совсем никудышная стала, ‐ она безразлично махнула рукой. ‐

А Танька наша, скажи ж ты, какая упрямая. Вся в отца‐покойника. Я ей говорю ‐ выходи

замуж! ‐ Елена Ивановна пристукнула крепким. сухим кулаком по

коленке: ‐ Чего‚ говорю, куковать одной? Молодая ж еще, двадцать пять, говорю, всего‐

то. Так ку‐уда там! После Сережи, говорит, мне никого не надо, и одна проживу. Ах, ты! ‐

говорю. Чуть за виски ее не оттаскала, ей‐богу!

‐ А как ты... ‐ начал, было, Иван, но спохватился и

перешел на жесты ткнул себя в ухо, показал на мать, потом себе на губы.

‐ Что ты хочешь сказать? ‐ смеясь спросил Вася с готовностью, заранее гордясь

умением разговаривать с бабушкой.

‐А как она знает, что тетя Таня отвечала?

Вася, усиленно раскрывая рот, несколько раз прошептал:

‐Тетя Таня, тетя Таня!

‐ Ну, тетка Таня, ‐ насторожилась бабушка.

Вася пошлепал губами.

‐ Как же, ‐ обрадовалась Елена Ивановна, обращаясь к Ивану. ‐ Сама мне говорила, но Вася показал на бабушку, на ухо и помотал головой.

‐ А‐а! ‐ пренебрежительно протянула бабушка. ‐ Мне и ушей не надо, я и так все

разбираю. ‐ Смотрела она на внука, а обращалась к сыну.‐ И тебя скоро буду разбирать„.

Иван от удивления усмехнулся и, не сдержавшись, удрученно цыкнул губами.

А Лида всю дорогу сидела отрешенно, с глазу на глаз с Москвой.

От чопорной приветливости серо‐голубой комнаты ничего не осталось. Раздав

подарки, Иван собрался на последнее заседание конференции, чтоб захватить хотя бы

конец. Уже в пальто он приостановился на пороге, удовлетворенно созерцая суету.

Элька, измазавшись шоколадом, таскала куклу и теребила бабушку:

‐ Дай тяпочку!

Это слово даже на слух требовало некоторого разгадывания, но бабушка прекрасно

поняла внучку и, накинув на плечи новую шаль, хотя в комнате было жарко, открыла

чемодан, приговаривая: ‐Найдем тебе тряпочку. Ты дочку спать уложить. Вася катал по

паркету дребезжащий колесами красный насос и кричал:

‐ Г де тут вода? пока не отыскал дверь в ванную. Лида открывала тяжелое окно. ‐ Ну‐

бодро сказал Иван,

‐ Переспим здесь ночку, а завтра опять на поезд. Лида повернулась, прислонилась

спиной к подоконнику: ‐ Как, завтра?

‐ А я тут всяких билетов напас: и театральных, и железнодорожных. ‐ засмеялся

Иван.

‐ Это невозможно, тихо сказала Лида, ‐ Это совершенно невозможно.

‐ Нельзя, ‐ проговорил он уже серьезно, ‐ Целую неделю идет конференция. Да еще

пять суток ехать до дому. А ведь сеять, сеять надо. Мы и так опаздываем к началу сева...

Да, ‐вспомнил он, ‐В тумбочке пропуск в Кремль есть, специально для семьи.

Прогуляйтесь до вечера.

‐ Да, сеять надо, ‐ покорно сказала Лида, отходя к тумбочке. И показалась она Ивану

усталой и пожилой, совсем не такой, как на вокзале. И слишком просто висели ее прямые

волосы, подстриженные кружком.

‐ Ты знаешь, ‐ сказал Иван осторожно, ‐ Ты бы завилась перед театром. В Москве‐то

уж можно бы.

‐ Ох. Ваня, ‐ вздохнула Лида, ‐ С каких пор ты стал таким суетным?

‐ Да нет, смотри сама. Когда он в прихожей доставал с вешалки кепку, то услышал ее

сердитый голос:

‐ Ты зачем людям на головы воду льешь? Слезь сейчас же!

Заглянув, он увидел, что Вася сидит на подоконнике и вовсю качает коромысла

своего насоса. Он вышел, посмеиваясь, на тротуаре посмотрел вверх, помедлил. Но

сверху ничего не лилось, и никто не выглядывал из окна.

Когда Иван вошел в Андреевский зал, там все пестрело от красных мандатов, поднятых над головами сотен людей. Президиум тоже поднял мандаты, но они слились с

фоном красных знамен на возвышении, и казалось из зала, что люди в президиуме

держат знамена.

Конференция утверждала Обращение ко всем рабочим и трудящимся крестьянам

Советского Союза. Опала красная волна, и Михаил Иванович Калинин сказал:

‐ Товарищи, работа конференции закончилась.

Он стоял за столом президиума, как не раз стоял в эти дни. В торжественно затихшем

зале его голос звучал крепко и чуточку грозно:

‐ Нами утвержден пятилетний план социалистического строительства. Товарищи! Это

величайшее счастье, выпавшее на долю революционеров. В прошлом лучшие умы

человечества могли только в самых общих чертах предвидеть контуры будущего

социалистического общества. И пролетарии, увлеченные начертанием этих контуров, сотнями и тысячами шли на борьбу, принося себя в жертву для приближения и

претворения в жизнь социалистических преобразований. А теперь наша конференция

утвердила план материально осязаемого, действительного социалистического

строительства. За границей до сих пор миллионы пролетариев и коммунистов борются и

умирают за право на социалистическое строительство. А мы непосредственно обсуждаем

план этого строительства. Мы создаем ту материальную основу, благодаря которой будет

закреплена окончательная победа коммунизма во всем мире... Объявляю шестнадцатую

Всесоюзную конференцию ВКП(б) закрытой.

Зал загремел, оттого что встали одновременно сотни людей, зал загрохотал от сотен

сильных ладоней, люди поворачивались друг к другу, заполняли проходы, теснились у

возвышения, и у всех в нагрудных карманах пиджаков и гимнастерок виднелись уголки

мандатов ‐ словно клочочки знамени были розданы каждому и сохранены у сердца.

Грозный гул мужских голосов все гуще заполнял зал, и казалось, что стены

напряглись, как оболочка, от нагнетания все новых атмосфер. Женщин не было слышно, они, должно быть, тоже старались взять самые низкие ноты:

‐ Мы нааш. мы новый мир построим,

Кто был ничем, тот ста‐нет всем!

Не хотелось расходиться. Переполненная душа в Одиночку не вынесла бы такого

подъема. Иван разыскал свою делегацию, все вместе прошли по Москве, до Старой

площади, и там долго ходили по кабинетам Центрального Комитета партии, оформляя

предотъездные дела, запасаясь последними инструкциями.

А вечером Иван шел : женой по Тверской улице к проезду Художественного театра, бывшему Камергерскому переулку.

Лида внимательно следила по газетам за конференцией и сейчас расспрашивала

мужа о закрытом заседании. О котором отчет не публиковался.

… Да, правых надо снимать с руководящих постов, ‐ согласилась она. ‐ С ними

пятилетку не вытянем. Но с Калининым ты напрасно споришь.

‐ Я не выступал: ‐ усмехнулся Иван,‐ Да о нем и разговора у нас с тобой не было.

Почем ты знаешь, что я спорю?

‐ Да уж я тебя знаю.

Иван засмеялся: ‐ Это ты верно угадала. Мы ведь практики, а практика всегда

упрощает теорию.

‐ Удобный афоризм. Это вы себе просто облегчаете жизнь.

‐ Я облегчаю себе жизнь?! ‐ воскликнул Иван.

Он не понял ее, он прав по‐своему, потому что, конечно, не ищет легкой жизни.

Наверное, точнее было бы сказать: «Облегчаете себе задачу, ‐ задачу, а не жизнь, ‐

уходите от ленинской сложности мышления и действия». Но Лида больше ничего не

сказала если уж Калинин не убедил Ивана, то что может сделать она? … Да и вот он уже ‐

тихий проезд, где незаметным в ряду с другими стоит здание Московского

Художественного Академического театра.

После кремлевских залов театр показался Ивану тесным и бедноватым. Сцену

закрывал серенький занавес, и знаменитая Чайка, о которой так много говорила Лида, была обрисована наивными линиями и словно вырезана из серого холста.

Лида сидела в кресле и вдыхала воздух, как вдыхают запах цветов. Она все

оттягивала время, когда развернет программу, все перечитывала заголовок – «Вс. Иванов

Блокада» ‐ и вспоминала, что знает этого автора только по повести «Бронепоезд № 14-69» ‐ грубая, не очень психологическая, но все‐таки сильная вещь.

Лишь перед самым началом Лида раскрыла список действующих лиц ‐ и сейчас же

увидела имя Качалова. Только ради этого она и пришла сюда. Она остерегалась выдать

себя движением. Хорошо, что Иван отвлекся разговором со знакомыми делегатами, сидевшими позади. Ей показалось, что она пришла на тайное свидание и боится, чтобы

муж не разглядел выражения ее лица.

Наконец‐то в зале погас свет, и она осталась одна, наедине с освещенной сценой, с

железным комиссаром

Артемом Аладьиным. И уже ничего не боялась, потому что все другое забыла.

Сквозь грим пожилого рабочего все равно узнавала Лида тонкие, благородные

черты. Но такая была сила перевоплощения у этого человека, что порой она против воли