— Вам не пристало говорить со мной? Моя бабушка Соумс всегда утверждала, что я не подхожу светскому обществу. Конечно, допускаю, — продолжал он игриво, — что на мне одет не самый лучший вечерний костюм, да и обшлага моей рубашки слегка поистрепались, а мои ботинки… — он театрально вздохнул, — нельзя сказать, что они сияют, словно зеркало, — он сделал небольшую паузу. — Господи, девушка, неужели вы не можете хоть немного улыбнуться? Ваша улыбка согрела бы воспоминаниями долгие вечера моего тюремного одиночества.

Она резко повернулась к нему, страстно желая крикнуть, что он груб. и невыносим, но слова не шли у нее с языка. «Я не снизойду до разговора», — подумала она, надменно задирая подбородок.

— Вы привлекательны, — сказал он, и его глаза медленно и беззастенчиво ощупали ее лицо и тело.

Она не сомневалась, он видел сквозь одежду, его глаза ее обнажали. Кетрин ощутила, как ее щеки окрасил румянец смущения, а он только развязно ухмыльнулся, словно прочитал ее мысли. Она закусила губу, пытаясь придумать что-нибудь хлесткое для ответа, но не сумела подобрать слова. Где же лейтенант Перкинс? Почему он не вернется, чтобы выручить ее?

— Пожалуйста, не вынуждайте меня позвать охранника, — холодно произнесла Кетрин.

Горькая усмешка исказила его лицо.

— О, да! Я забыл, я пленный! А вы с вашим приятелем пришли взглянуть на диковинных зверей! Неужели городской зоопарк закрыт? Или посмотреть на людей в кандалах куда забавнее?

— Вы, мятежники, поете, оказывается, совсем другую песню, когда вы сами, а не ваши рабы, находитесь в кандалах. Как же так? Я думала, что кандалы, плети и прочие символы рабства для вас священны. Я считала, вы будете гордиться цепями, что звенят на вас, напоминая звуки вашей родины.

В гневе он застыл неподвижно, и она сжалась от огня, заметавшегося в его глазах. Но он заставил себя расслабиться, и его глаза вновь приобрели стальной оттенок.

— Мисс Девер, — его, прежде протяжное, произношение стало отрывистым и четким. — Бросьте сначала взгляд на то, что творится на вашей родине, прежде чем пытаться оскорбить меня. Посмотрите на женщин и детей, чахнущих и умирающих от непосильного труда на ваших фабриках, взгляните на ваши тюрьмы, ваши заведении для душевнобольных, ваши больницы. Вы видели, чем нас кормят, хотя мы заняты на тяжелых физических работах? Вы видели грязь наших камер, зверства наших охранников? Почему бы вам сегодня, вернувшись домой, не взять в руки Библию, которую вы, высокомерные пуритане, так почитаете, и не ознакомиться с историей о Марии Магдалине. «Пусть тот, кто сам без греха, бросит первый камень». Или эта история считается слишком рискованной для воспитанной молодой леди из Бостона?

От злости Кетрин задрожала. Ей захотелось ударить его по лицу как можно сильнее и крикнуть: «Черт побери вашу наглость!» Так выразился бы ее отец. Но возле нее неожиданно оказался один из охранников.

— Не мешает ли вам этот человек, мисс?

С трудом ей удалось выговорить:

— Нет!

Однако Хэмптон с грязной усмешкой сказал:

— Мы обсуждали с молодой леди вопрос о том, правда ли, что ложась в постель с девушкой из Бостона, рискуешь к рассвету окоченеть.

У Кетрин перехватило дыхание: какая вульгарность! А в следующий момент она взвизгнула, оттого что охранник, размахнувшись винтовкой, ударил Хэмптона прикладом. От удара пленный пошатнулся и упал, но тут же вскочил, как кошка, на ноги. Пригнувшись, он стал, выжидая, кружить вокруг охранника, его мускулы напряглись, он готов был прыгнуть на обидчика.

Его звериная красота и природная ловкость его движений завораживали Кетрин. Его глаза были — холодная серая смерть, из носа и рта капала алая кровь. Охранник медленно поднял винтовку и, прищурив глаз, прицелился.

— Нет! — Кетрин, очнувшись, закричала. — Нет! Остановитесь!

Она бросилась между Хэмптоном и охранником. Хотя винтовка была у охранника, она стала лицом к Хэмптону, признавая в нем главную опасность, несмотря на то, что он был не вооружен.

— Пожалуйста! Вы не должны! У него винтовка! Вас убьют!

Словно глухой, не слыша ее, он отступил в сторону, дуло винтовки последовало за ним, и Кетрин снова ступила между ними. Его невозможно было остановить, в его глазах она читала только ненависть, в них не было страха.

Внезапно ее осенило, и, хотя позже она не могла себе представить, как это ей в голову взбрело, и как, вообще, она смогла это сделать, на ее лице появилась улыбка, а на щеках заиграли ямочки.

— Ну, ну, капитан Хэмптон, — сказала она с напускной суровостью, кокетливо склонив голову, — разве ваша бабушка Соумс не говорила вам, что это дурной тон — убивать человека в присутствии леди?

Растерявшись, Хэмптон замер на месте, и его лицо вновь обрело осмысленное выражение. Он опустил руки с пальцами, крепко сжатыми в кулаки, и громко рассмеялся.

— О Боже, мэм, должно быть в ваше семейное древо вкрался южанин! Я прошу прощения за свой дурной вкус.

— Довольно, капрал, — как ни в чем не бывало продолжила Кетрин, — дело безобидное! Почему бы вам не вернуться на свой пост, а капитану не заняться работой?

— Мисс Девер, что происходит? Что случилось?

— Все в порядке, лейтенант Перкинс, — она закинула голову, чтобы вверху трапа увидеть лейтенанта. — Однако, я немного устала. Почему бы нам не вернуться?

— Конечно, — сказал он озабоченно и спустился вниз. — Извините, что я оставил вас одну здесь, вы, должно быть, скучали.

Легкая улыбка осветила лицо Кетрин:

— Я не скучала, лейтенант!

Насмешливо отдав ей честь, Хэмптон удалился, а Кетрин взяла лейтенанта под руку, и они вышли из трюма. Ее сердце еще билось учащенно, и ей казалось, что теперь она сможет танцевать часами. В ее голове царил хаос, потому что она не могла разобраться в поведении Хэмптона и в своих чувствах. Конечно, он отвратителен, этот Хэмптон, груб, нахален, нагл! Она решила, что невзлюбила его всеми силами своей души. Ей страшно хотелось сделать так, чтобы он испытал боль. То, как он смотрел на нее, было возмутительно и непристойно. Но в то же время у нее возникло какое-то странное, неведомое ей прежде чувство. Его ленивый хрипловатый голос заставлял шевелиться волоски на ее коже. Его голос почему-то напоминал ей бренди, ароматное и легкое, но взрывающееся внутри огнем.

Лейтенант Перкинс, увидев ее раскрасневшиеся щеки и золотистые искорки в глазах от пережитого, понял вдруг, как сильно он любит Кетрин.

— Мисс Девер, вы не стали бы возражать, если я… то есть… не мог бы я как-нибудь навестить вас?

Ома взглянула на него, невнимательно слушая, что он говорит.

— Ну разумеется, лейтенант Перкинс.

Ошеломленный легкостью ее ответа, он чуть было не остановился, однако, тем, что нежно пожал изящную руку в перчатке, покоившуюся на сгибе его локтя.

Глава 3

Вид огромной фигуры лейтенанта Перкинса, неуклюже восседавшего в гостиной на краешке изящного стула с тонкими гнутыми ножками и державшего в продубленной морским ветром руке хрупкую чашечку чая, был настолько забавен, что Кетрин пришлось прикусить губу, чтобы удержаться от улыбки.

Предугадывая возможное замечание тети по поводу случайного характера ее знакомства с лейтенантом, Кетрин сказала ей, что визит им нанесет молодой человек, с которым ее познакомил отец. Тетя Амелия, не знавшая в Бостоне никаких Перкинсов, полагала, что лейтенант родом из другого города, возможно даже — упаси Господь! — из другого штата. Она надеялась, что его родиной не окажется этот ужаснейший Нью-Йорк или Пенсильвания. Она вспомнила, что в Провиденсе, штат Род-Айлэнд, живет одна известная старинная семья Перкинсов, с которой не стыдно было б породниться, учитывая, что шансы ее племянницы выйти замуж невелики.

Он зашел к ним в первое же воскресенье, как она и предполагала. Когда дворецкий ввел его в гостиную, он неловко поклонился, и Кетрин заметила, что выглядит он очень смешно среди изысканной обстановки их дома. Для нее это было неудивительно: она часто сталкивалась с тем, что многие моряки казались неуклюжими и угловатыми, когда вдруг оказывались вне привычной им обстановки корабля.

Тетя Амелия, ожидавшая, что придет молодой человек, разбирающийся в тонкостях светского обращения, была ошарашена. Однако, придя в себя, завела беседу о погоде и о том, какие подарки следует выбирать близким к надвигающемуся Рождеству.

Лейтенант внимательно слушал, напустив на себя решительно-серьезный вид. Кетрин, развеселившись, вмешалась в их разговор, предложив выпить чаю, и он с благодарностью согласился, хотя, без сомнения, пожалел об этом, когда ему пришлось держать в руках одновременно нелепо маленькие чашечку и блюдце, что делать он, явно, не привык.

— На каком корабле вы служите, лейтенант Перкинс? — спросила тетя Амелия.

Кетрин поняла, что начался инквизиторский допрос, и приготовилась придти на помощь гостю.

— Я плаваю на «Пентакете» под командованием капитана Легрю, мисс Фритэм.

— Лейтенанту Перкинсу доводилось участвовать в погоне за кораблями мятежников, тетушка! Как это интересно, дух захватывает, не правда ли?

Но хотя тетя Амелия и была робка и нерешительна, все же, она принадлежала к роду Фритэмов, и было нелегко сбить ее с толка, когда она приступала к выяснению чьей-нибудь генеалогии.

— Да, дорогая, разумеется! Конечно же, лейтенант гораздо более привычен к морским приключениям, чем, например, я. Вы плавали до войны?

— Да, я служил в торговом флоте.

— О! И вы собираетесь вернуться в торговый флот после войны?

— Море — это единственное, что я знаю. Я вырос там, и сдается мне, что останусь на море до смертного часа.

— Если бы мне суждено было родиться мужчиной, я непременно стала бы моряком! — сказала Кетрин. — Море всегда притягивало меня.

— Кетрин, — пожурила ее тетя, — ты говоришь неподобающие вещи! Скажите мне, лейтенант, где ваш дом?