— Нет, Уильям, — твердо произнесла она, — из этого ничего не выйдет.

Стянув кольцо со своего пальца, Кетрин протянули его Перкинсу. Он смотрел на кольцо несколько секунд, затем все-таки его взял. С напряженным выражением лица он встал и откланялся. Кетрин заглушила слабый стон. Почему, ну почему все должно было случиться так несправедливо?

* * *

В мрачном настроении Кетрин брела по нескончаемой дороге времени, ведущей в никуда, окутанная своим горем, едва замечая окружавший ее мир. Лето близилось к концу. Она знала, что далеко на юге Конфедерация гибнет под ударами войск Гранта и Шермана, армия Ли едва держалась. Почему они продолжают упрямо сопротивляться перед лицом неминуемого поражения? Почему бы им не сдаться и не покончить с войной? Она улыбнулась. До нее дошло, почему. По той же причине, по какой она цеплялась за жизнь, даже тогда, когда все надежды и радости ушли безвозвратно — упрямство, гордость, отчаяние… одному Богу было известно, что это такое.

Ночами, лежа одна в своей постели, она вспоминала, как Мэттью любил ее своим телом, она вспоминала нежные прикосновения его сильных рук, его глубокие поцелуи и доводящие до исступления ласки, и ей было очень больно от пустоты и неудовлетворенного желания. Ей никогда раньше и в голову не могло прийти, что она будет скучать по нему своим телом, что всю ее будет сжигать огонь тоски, а ее плоть будет трепетать при одной только мысли о его прикосновении, что ей будет казаться, что она вот-вот умрет от сильного желания слиться с его телом. Почему, ну почему она так упрямо отказалась от его предложения? Почему она сдержалась, хотя ее тело желало ответить на его любовь? Она горько раскаивалась; жизнь, которая разворачивалась перед ней, состояла лишь из пустоты и суеты. Если бы только она тогда ухватилась за ту счастливую возможность, сколь бы кратковременно ни было б ее счастье!

Слишком поздно она осознала, что он не был эгоистичным чудовищем, каким она его себе представляла. Он пытался доставить ей наслаждение, заботился, думал о ее удовольствии. Она знала теперь наверняка, благодаря усилиям Перл, что ему вовсе не нужно было возбуждать ее, он и так мог получить свое.

Из борделя Перл она вынесла знание, какими бывают настоящие жестокость и унижение. То, что с ней делал он, было нечто другое. Много раз он предлагал ей быть не пассивным объектом его вожделения, а любящим партнером. Он хотел поднять ее на вершины страсти, быть ее другом, делать ей подарки. А она холодно и упрямо отказывалась.

Это она настояла, чтобы они оставались на прежних глупых ролях завоевателя и его жертвы. Если бы она не была так тупоголова, то упивалась бы тем чувственным наслаждением, которое он ей дарил — чувственным наслаждением, которое они могли бы разделить. Она могла бы ему сказать о том, чего ей хотелось, и что бы она ни пожелала, он бы с радостью исполнял. Он получал удовольствие от ее остроумия, смеялся над ее верными и точными шутливыми замечаниями, она развлекала его, приводила в восторг своей находчивостью. Попроси она, он, без сомнений, научил бы ее основам мореплавания… Всему, чему бы она ни пожелала у него учиться.

Но слишком поздно она осознала свою вину. Она любила Мэттью, но уничтожила свое счастье и блаженство своими собственными руками. Теперь он был мертв, а ее жизнь была пустой. В ее сердце горела неутихающая боль: все могло быть иначе.

* * *

Однажды вечером, когда на душе у нее было особенно мрачно, отец пригласил ее в свой кабинет. Его глаза светились.

— Кетрин, как тебе понравилось бы съездить в Нью-Йорк навестить кузину?

— Кого? — в изумлении спросила Кетрин.

— Анжелу Ван дер Брайз. Помнишь, ты ездила на ее свадьбу семь или восемь лет тому назад?

— О да, я помню, хорошенькая блондинка, не так ли?

— Да, верно! Пришло письмо, в котором она приглашает тебя провести в ее доме несколько месяцев.

— Но она нам дальняя родственница, отец. Наши прапрадеды были кузенами или даже троюродными братьями, — она с подозрением взглянула на отца. — С чего это вдруг ей захотелось, чтобы я пожила у нее?

Джошуа пожал плечами:

— Я не знаю!

Он не стал пояснять, что это приглашение — следствие недавно отправленной им телеграммы, в которой он намекал, что был бы благодарен за приглашение для Кетрин.

— Возможно, ей одиноко, ведь ее муж на войне. В любом случае, всегда приятно сменить обстановку на некоторое время. Поездка развлечет тебя. Ты и там могла бы бегать по магазинам.

Кетрин не сомневалась, что отец — причина этого внезапного приглашения. Но какое это для нее имело значение? Ничего в этом мире теперь не имело для нее значения. Отец хотел, чтобы она поехала в Нью-Йорк развлечься. Но куда бы она ни поехала, везде ее жизнь будет уныла и скучна. Ничто не сгладит боль и острое раскаяние, постоянно мучавшие ее. Но если уж отец хочет, чтобы она съездила в Нью-Йорк, почему бы и не поехать? По крайней мере, там ей не будут докучать тетушки.

— Хорошо, я поеду, — безразлично проговорила она.

Джошуа захотелось от радости воздеть руки к небу. Его замысел сработал! Он не понимал, какие глупости заставили его дочь отвергнуть Перкинса, но он чувствовал, что молодой человек все еще любит его дочь. Пусть она поживет в Нью-Йорке и успокоится, а Перкинс, находясь поблизости, сможет своими ухаживаниями вернуть ее расположение, избавив заодно ее от хандры.

* * *

Кетрин в сопровождении Педжин сошла с поезда и стала нервно вертеть головой.

— Как же я узнаю ее, Пег? Я не помню ее лица!

— Мисс Девер? — перед ними появился высокий человек в ливреи.

— Да.

— Я Адам Клаф, кучер миссис Ван дер Брайз. Мадам ждет вас в карете. Это ваш багаж?

— Да, пожалуйста, — ответила Кетрин, и он поднял один из ее чемоданов и провел их к элегантному экипажу, стоявшему на площади перед вокзалом.

— Кузина! — вскричал звонкий голос, когда Кетрин стала садиться в карету.

Кетрин окунулась в облако тафты и кружев.

— Кузина Анжела! Как мило! — выдавила из себя Кетрин и, усевшись, впервые смогла как следует рассмотреть свою многоюродную сестру.

Анжела была похожа на куколку — хорошенькая, светловолосая, хрупкая. Ей было уже далеко за двадцать, но в ней все еще сохранилась девичья непосредственность, хотя элегантная прическа, а также искусный макияж придавали ее внешности несколько чопорный вид.

Она была одета по последнему крику моды, широкие юбки выгодно подчеркивали ее узкую и стройную талию, а на голове красовалась очаровательная маленькая шляпка, из-под которой виднелись белокурые локоны. Ее жесты были энергичны, и она несколько раз хватала Кетрин за руку, выражая свой «исключительный восторг» по поводу приезда кузины как раз к началу «сезона».

Анжела и в самом деле была очень рада видеть Кетрин, хотя и почуяла что-то неладное, когда пришла телеграмма от Джошуа Девера. Она помнила кузину угловатой, робкой и непривлекательной девочкой, и первый брошенный взгляд на Кетрин, одетую в простой дорожный костюм, подтвердил прежние ее впечатления. Но она радостно приветствовала Кетрин как свою гостью. Кроме того, на фоне слишком высокого роста и неброской внешности кузины, ее собственные изящество и красота будут выглядеть еще более привлекательно.

Во время продвижения кареты по улицам Нью-Йорка Анжела Ван дер Брайз трещала без умолку, показывая из окна достопримечательности. Кетрин с трудом улавливала суть, а вскоре и вовсе перестала что-либо понимать. Здесь было много шума и суеты. Нью-Йорк производил впечатление свободного и терпимого ко всему города. Тут ей будет лучше, постаралась она себя уверить и слегка улыбнулась кузине.

Анжела жила в изысканном доме из красного кирпича. Обстановка дома была роскошной, даже, пожалуй, чересчур роскошной на взгляд Кетрин. Гостья Анжелы удалилась в отведенную ей комнату немного отдохнуть с дороги, воспользовавшись предложением хозяйки дома.

Кетрин с удовольствием избавилась от непрекращавшейся болтовни Анжелы. Комната произвела на Кетрин благоприятное впечатление. Она была просторна, удобна, с большим окном, выходившим в боковой дворик. Перед окном рос дуб, затенявший большую часть комнаты, поэтому даже летом в ней было прохладно. «Очень приятно, — сказала себе Кетрин. — Мне здесь нравится. Но почему же так хочется заплакать?»

* * *

Анжела весело кружилась в нескончаемом вихре балов, танцев, вечеринок, чаепитий, официальных приемов, посещала театры, балет, оперу, и всегда ее повсюду сопровождала целая свита офицеров Нью-Йоркского гарнизона. У Кетрин промелькнула забавная мысль, что ее отец здорово ошибся, предположив, что Анжела сильно скучает по своему мужу, сражающемуся на фронте.

Кетрин никогда не ездила с Анжелой даже на дневные рауты. Она молча терпела гостей, потоками ежедневно вливавшихся в дом, но сама не могла заставить себя общаться с людьми. Ей были невыносимы смех и светская болтовня, веселье, развлечения. Все ей казалось бесцветным, неинтересным, однообразным. Она могла часами смотреть куда-то в пространство невидящими глазами, занимая при этом свои руки бездумным вязанием или вышивкой. Она не надевала свои яркие новые платья. Теперь, после смерти Мэттыо, их красота обижала ее. Мироощущению Кетрин соответствовали мрачные серые, коричневые и темно-синие цвета, как прежде.

Кузина Анжела обнаружила, что Кетрин еще более робка и нелюдима, чем это ей запомнилось. Она никогда ничего не говорила без нужды и не делала без крайней на то необходимости. Она лишь сидела, согнувшись над своим шитьем, чопорная и печальная.

Анжеле очень хотелось, чтобы Кетрин как-то встряхнулась и хотя бы иногда выходила с ней в свет. К тому же, иметь компаньонку считалось респектабельным. Некоторые отвратительные старые матроны начали перешептываться, что Анжела чрезмерно уж проворна. Ну и что ж! Пусть сплетничают! Анжела упрямо тряхнула головой. Но все-таки было бы лучше, если бы Кетрин сопровождала ее.