Прижавшись к Кэролайн на мягкой обитой малиновым бархатом кушетке, Сара взяла обеими руками ладонь сестры:

— Спасибо тебе за приглашение. Мне кажется, здесь будет чудесно жить.

Строгое голландское лицо Кэролайн преобразилось от улыбки и отсвета пламени в камине:

— Конечно, дорогая.

Безуспешно попытавшись справиться с зевотой, Сара произнесла:

— А теперь прошу меня простить: я хотела бы уйти в спальню.

Кэролайн поднялась:

— Я провожу тебя. Люси уже положила тебе грелку, да и камин хорошо протоплен, так что ты не замерзнешь.

— В этом доме — никогда, — любезно отозвалась Сара.

Но она поежилась от холода, когда вместе с сестрой покинула Малиновую гостиную и прошла в следующую комнату — просторный удобный кабинет, который Кэролайн полностью предоставила в распоряжение своих трех сыновей — Стефана, Чарльза Джеймса и Гарри. Сейчас дома оставался только самый младший, и он уже мирно спал в детской в западном крыле. Из кабинета имелся выход в коридор, ведущий к восточному крылу и спальням. Сестры прошли к комнате Сары в дальнем конце коридора.

— Отсюда открывается восхитительный вид, — заметила девушка, когда они вошли в комнату. — Я видела его при заходе солнца — чудесное зрелище!

— Надеюсь, комната оказалась достаточно удобной для тебя.

Сара оглядела красиво убранную кровать, блестящее зеркало, освещенное двумя свечами в серебряных шандалах, приветливый огонь в камине, танцующие язычки которого отражались на лакированной поверхности мебели палисандрового дерева.

— Мне больше нечего желать! — Она обхватила руками шею сестры со всем пылом, на какой только была способна. — Спокойной ночи, милая Кэролайн! — И Сара благодарно и ласково поцеловала сестру.

— Доброй ночи, милая, спи спокойно. Увидимся за завтраком — его у нас подают в Дубовом зале.

С этими словами леди Кэролайн Фокс покинула комнату. Сара еще раз огляделась и позвала Люси, которая стояла у постели, усердно перекладывая по ней горячую грелку.

— Помоги мне раздеться.

— Да, миледи.

Началась продолжительная церемония раздевания. Сперва было снято верхнее платье, богато расшитое тесьмой, украшенное оборками и искусственными цветами. Затем множество нижних юбок, за ними последовал низко вырезанный лиф, отделанный тонким кружевом, потом пришла очередь кринолина из гибких ивовых прутьев, и, наконец, Сара осталась в одном корсете, с нетерпением ожидая момента, когда он будет расшнурован и ей, наконец-то, удастся вздохнуть свободно.

— Распустить шнуровку, леди Сара?

— Ради всего святого, Люси! Я уже задыхаюсь.

В конце концов, ежедневные мучения с одеждой были закончены. Набросив удобную простую ночную рубашку, а поверх нее — просторный халат, Сара уселась перед зеркалом, дожидаясь, пока Люси распустит ее волосы и расчешет их длинными, плавными взмахами гребня.

Горничная была хорошенькой деревенской девчушкой, родившейся в Кенсингтоне и увезенной подальше от лондонской вони. Несмотря на низкое происхождение, она держалась с естественной грацией, была сообразительна и проворна.

— Сколько тебе лет, Люси? — праздно поинтересовалась Сара.

— Шестнадцать, миледи.

— Мне в феврале исполнится пятнадцать; если говорить точно, то двадцать пятого числа.

— Значит, мы почти ровесницы, — осмелилась заметить Люси, бросая быстрый взгляд на свою госпожу, чтобы убедиться, не переступила ли она границу дозволенного. Но леди Сара рассеянно улыбалась и позевывала.

— В самом деле, — произнесла она. — А теперь можешь идти. Я вполне способна сама лечь в постель.

— Вам больше ничего не нужно, миледи?

— Я позвоню, если мне что-нибудь потребуется.

— Как вам угодно, миледи.

Впервые с тех пор, как она взошла на борт пакетбота, идущего в Англию, леди Сара осталась наедине со своими мыслями и испытала тоску человека, который был внезапно вырван из родного дома и брошен в чужой мир. Но чего ей было бояться? Она оказалась под присмотром умной старшей сестры и ее мужа, одного из самых изворотливых политиков своего времени. Будущее представлялось полным покоя и радости.

В комнате слышалось только тиканье часов на каминной доске да потрескивание догорающих в камине поленьев. Тишина в Холленд-Хаусе внезапно показалась жуткой и угрожающей, и Сара напрягла слух, стараясь различить хотя бы слабый отзвук присутствия других людей. Испуганная девушка уже начала подниматься с кресла, чтобы лечь в постель, но вдруг увидела в зеркале, что дверь комнаты позади нее медленно отворилась. Слишком потрясенная, чтобы оглянуться, она уставилась в зеркало на отражение женщины, застывшей на пороге.

За плечом Сары виднелось прелестное суживающееся к подбородку лицо с высокими скулами и удлиненными искрящимися глазами. Губы были полными, немного великоватыми для лица и выглядели так, как будто на них всегда играла легкая улыбка. Но теперь они встревожснно приоткрылись, а глаза округлились от удивления и страха, смягченного неудержимым любопытством. На женщине не было ни чепца, ни наколки, поэтому, когда она слегка повернула голову, Сара заметила, что густые и блестящие волосы незнакомки, цветом напоминают шерсть рыжего сеттера или лепестки мака на длинных стеблях, которыми пестрят поля Ирландии.

Глаза обеих женщин встретились всего на секунду, а затем незнакомка исчезла так же мгновенно, как и появилась, оставив Сару гадать, кто из земных людей мог войти без стука в ее спальню в такой поздний час осенней ночи. Наконец она решила, что еще не так поздно и, очевидно, горничная ее сестры или леди Сьюзен ошиблась дверью. Да, но если так — почему она едва переводила дыхание, как будто от испуга или быстрой ходьбы?

«Мне показалось это от усталости», — наконец решила Сара, натянула поглубже ночной чепчик, задула свечи и забралась в большую, уютную постель.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Первое Рождество в Холленд-Хаусе, Рождество 1759 года, должно было оставить у Сары самые яркие воспоминания. Разумеется, праздники в Ирландии, которые лорд Килдер обычно устраивал в поместье Картон, расположенном в округе Килдер провинции Ленстер, тоже были запоминающимися и веселыми, но это Рождество было особым: девушка уже выросла и чувствовала важность событий, предшествующих расцвету ее юности.

Во вторую неделю декабря из Итона вернулись два старших сына леди Кэролайн. Посути дела, они приходились Саре племянниками, но незначительная разница в возрасте делала невозможными чинные отношения. И большой дом вновь наполнился смехом и шумом молодежи, которая танцевала, играла в карты и устраивала любительские спектакли, готовясь к Рождеству. Старшей в компании оказалась Сьюзен Фокс-Стрейнджвейз, которая уже отметила свой семнадцатый день рождения, следующим был Стефан Фокс, родившийся 20 февраля 1745 года, за ним — Сара, родившаяся на пять дней позже в том же году, и Чарльз Джеймс, который появился на свет 24 января 1749 года. Самым младшим был Гарри, родившийся на несколько лет позже.

Стефан, которого молодежь звала попросту Сте, к большой досаде его матери, уже выказывал признаки полноты, рано одолевшей его отца. У него было одутловатое лицо, толстые губы и густые черные брови. Сара считала его самым безобразным мальчишкой на свете. Но, вместе с тем, он унаследовал обаяние обоих родителей и искусство Генри Фокса вызывать интерес окружающих к собственной персоне.

Чарльз Джеймс был совершенно иным существом. В свои десять лет он являл точную копию собственной матери, и, что удивительнее всего, все отмечали поразительное сходство этого не по-детски серьезного и умного личика с лицом Карла II — особенно похожими были глаза. Отец, который обожал и баловал его, как и всех сыновей, прозвал Чарльза Мальчиком с Пальчик.

Сейчас Мальчик с Пальчик в особенно буйном настроении скакал по комнате в одном из платьев Сары, как маленький переодетый паяц, и пищал

— «Как поживаете, месье король? Как ваши дела, мой друг?» Ведь так ты хочешь сказать ему, верно, Сара? Правда?

— О, прекрати, Мальчик с Пальчик, — кричала его юная тетя, бросаясь за шалуном в притворном гневе. Тыведь прекрасно знаешь, что я буду вести себя достойно и согласно моему положению. Я низко присяду, вот так, — показала она, — а потом заведу с его величеством учтивую беседу

— Думаешь, он опять посадит тебя в вазу? — вслух осведомился Сте.

Как у многих полных мальчиков, у него был густой бас, и это замечание, высказанное совершенно серьезным тоном, заставило Сару и Сьюзен покатиться со смеху.

— Надеюсь, — наконец проговорила его юная тетя. — В таком случае обо мне в Лондоне будут говорить несколько недель подряд.

— О тебе и так будут говорить, — заметил сообразительный Чарльз. — Особенно из-за этих прекрасных глаз.

— Кажется, я буду выглядеть совсем незаметной по сравнению с леди Сарой, — с едва заметным неудовольствием проговорила Сьюзен.

— Ты — прекрасная роза, а Сара — тигровая лилия, — примиряюще объяснил Чарльз. — Как же ты можешь остаться незамеченной?

— Вот вам кавалер с серебряным язычком! — насмешливо заметил Сте. — Потанцуем?

И вся четверка встала в пары для менуэта, дружно рассмеявшись, когда Мальчик с Пальчик упал, наступив на подол своего импровизированного наряда.

В этот день все воспряли духом, и неудивительно: утром прибыл посыльный от самого Георга II.Леди Сьюзен и леди Сару в сопровождении супругов Фокс приглашали посетить Салон, который на этот раз устраивался в Кенсингтонском дворце, куда король выехал для празднования Двенадцати дней.

Салоном назывался еженедельный званый вечер, на который его величество приглашал только избранных гостей. Иногда такие сборища бывали многолюдными и скучными, но обычно превращались в хорошо спланированные элегантные увеселения для сливок общества. Теперь очередь появиться в этом обществе наступила для двух юных леди из Холленд-Хауса — этот момент считался началом их выездов в высший свет и он не мог пройти незамеченным.