А Агата тем временем рассказывала, что было дальше. Принеслась она в больницу эту ни свет ни заря. Её поначалу и пускать не хотели. Потом вышел дежурный врач, поговорил с ней и понял, что никого кроме неё здесь больше не будет, и вопросы придётся решать именно с ней. После этого её пропустили. Дождались прихода другого доктора, в руки которого перешли и больная, и сопровождающее лицо. Сразу решили вопросы оплаты. Агата всё взяла на себя, разумеется, потом с дядюшкой разбираться будут. Ей пришлось быстренько смотаться на такси домой и привезти деньги. О том, что пришлось взять отложенные на диссертацию (она съедает, ох, как много денег!), Агата, конечно, промолчала, но Вадим Алексеевич догадался и сам, не первый день на свете живёт. А дальше встал вопрос о лекарствах. Часть из них Агата купила тут же, в аптеке при больнице. Но когда врач заговорил о том дорогущем и мало доступном, но очень нужном лекарстве, она решилась и позвонила ему, Вадиму Алексеевичу. Больше просить помощи ей было просто не у кого.

Её последнее утверждение не просто порадовало, но осчастливило его. Не к кому ей обратиться, помимо него. Это же замечательно просто! И он приготовился укреплять её во мнении, что вообще никто кроме него, ей не нужен по жизни.

Потом принесли заказ, и они нормально поели. После еды щёки Агаты слегка порозовели, и силы стали возвращаться к ней. А вскоре позвонил Егор Степанович, в который уже раз за этот долгий день. Агата принялась объяснять ему, что дела повернули к лучшему, поскольку все необходимые лекарства на месте, и даже самое главное и самое дорогое достал Вадим Алексеевич. Он и сейчас здесь, рядом. Егор Степанович попросил передать ему трубку.

– Здравствуйте, Вадим Алексеевич, – заговорил он, – спасибо вам огромное, дорогой мой, что подключились к делу. За лекарство отдельная благодарность. Вы только скажите, сколько потратили, я вам мигом передам. У меня есть, правда. Мы с Матрёной на новый сарай утеплённый собирали. А теперь какой уж сарай. Её бы вернуть домой, голубушку мою, живой.

– Не будем сейчас о деньгах говорить, Егор Степанович, – ответил на это Вадим Алексеевич. – У меня с этим проблем нет («Большие проблемы есть, однако, с тем, на кого эти деньги тратить» – подумал про себя). С этим мы потом разберёмся. А за Матрёну Евграфовну не беспокойтесь. Мы тут с Агатой Витальевной присмотрим за ней и всё, что нужно, сделаем. И вас будем держать в курсе дела. Завтра с утра прямо поедем узнать, как прошла ночь. Лекарство это волшебное должно здорово помочь, сказал профессор. Будем надеяться на лучшее.

Егор Степанович немного успокоился, это даже по голосу было слышно. А Вадим Алексеевич представил себе, каково ему там, в лесу одному. Только и есть поддержки, что Тимофеич. Тот от хозяина не отходит, это он на расстоянии чувствовал – такие верные и преданные друзья, как этот пёс, никогда не предадут и в беде не оставят. Перед глазами встала огромная лохматая голова Тимофеича на коленях у Егора Степановича, и на ней большая, натруженная, вся покрытая мозолями мужская рука.

Убедившись в том, что Агата вполне пришла в себя, и за неё можно уже особо не беспокоиться, Вадим Алексеевич отвёз её домой – не на край света, кстати, как он почему-то думал, – и отправился отдохнуть после этого, такого напряжённого дня, подарившего ему новую встречу с женщиной, заполонившей его душу. Тут же были напрочь забыты все решения относительно будущих поездок на зимние курорты в обнимку с красотками. Перед глазами вновь вставали лес и волшебное озеро с одной-единственной нимфой на его берегу. Всё встало на свои места, определённые недавно, но, кажется, прочно.

Утром они вместе с Агатой съездили в больницу и узнали, что ночь прошла на удивление спокойно. Больная чувствовала себя гораздо лучше, дышала ровно, открыла глаза и даже узнала склонившуюся над ней Агату. Но долго общаться с ней доктор не позволил. Сказал, что ей нужно как можно больше спать, чтобы активнее шло восстановление. Очень сильно пострадали ткани мозга, сказал он, и нужно дать излившейся крови рассосаться. Это будет видно на обследовании. И только когда уйдёт гематома (слово-то какое мудрёное), можно будет приступать к тому, чтобы поставить больную на ноги. Путь это нелёгкий, но теперь уже вполне определённый. Нужно только запастись терпением. Так сказал доктор, и это подтвердил профессор при очередной встрече. Он был очень доволен тем, как идут дела у тяжёлой, почти безнадёжной поначалу больной.

На почве всех этих дел, связанных с неожиданной бедой, обрушившейся на семейство лесника, и больницей, Вадим Алексеевич очень часто и подолгу общался теперь с Агатой, и это не могло не радовать. Он получил доступ к её телефону, узнал домашний адрес и даже познакомился с подругой Машей, которая подключилась к процессу ухода за больной Матрёной Евграфовной, отдавшись ему искренне, от всей души. Маша была очень доброй женщиной, и это видно было на расстоянии. И красавицей, к тому же. При первом же взгляде на неё приходила в голову мысль, что ей надо играть в кино сказочных красавиц – Василису Прекрасную, Спящую красавицу, царевну-лебедя – причём можно, практически, без грима. Только Снежная Королева из неё не получилась бы – не было холода в больших, красивых, серых Машиных глазах. Не было, и всё тут.

Агата перестала колоться и кусаться – простая человеческая порядочность не позволяла ей теперь этого, – но на особое сближение не шла. Держалась в рамках вежливости. Все счёты за больницу и усиленный уход, который получала там Матрёна Евграфовна, она оставила мужчинам – пусть разбираются сами. На себя взяла чисто женские функции – личный уход за больной, вопросы питания и прочее такое, деля эти заботы с Машей. С Вадимом Алексеевичем была неизменно очень вежлива, но при малейшем намёке на что-то большее, чем отношения между добрыми знакомыми, тут же пряталась в свою раковину, забираясь в неё с ногами – как исчезала вдруг, вот она была, и нет её. Его это беспокоило, раздражало и даже сердило. Он, право же, заслужил большего. Во всяком случае, мог рассчитывать на роль друга. Но Агата не давала ему и этого – хороший знакомый, которому она очень благодарна за помощь, и всё. И не больше этого. Такое положение дел раздражало его всё сильнее ещё и потому, что сам он ни на минуту не мог забыть лесное озеро, обнажённое тело Агаты и своё сумасшедшее желание. Ему казалось, что вкуси он этого тела один только раз, и всё встанет на свои места. Всё придёт в привычную норму. Это просто эффект новизны, уговаривал он себя. Просто такой ситуации не было ещё в его жизни, и он отреагировал неожиданно бурно. Вот уложить бы её в свою постель один только раз, убедиться в том, что она такая же женщина, как и все другие, и успокоиться. И забыть всё, оставшись с полным спокойствием просто добрым знакомым, как она того хочет.

Лето шло к концу. Матрёна Евграфовна была уже почти что в порядке. Во всяком случае, свободно разговаривала, сидела в постели и даже пробовала потихоньку ходить, правда, с посторонней помощью. Не за горами время, когда её выпишут домой, и тогда прекратится это общение. Связь оборвётся. И об этом больно было даже думать.

Проведя ещё один вечер в кресле с бокалом коньяка в руках, Вадим Алексеевич решил, что не должен, не имеет права доводить себя до полного помешательства. А до этого было уже недалеко. Ему даже по ночам стала сниться Агата, её запах, её вкус, как он ему представлялся. Это просто наваждение какое-то, и его нужно развеять, не позволив болезни перейти в хроническую форму – потом ведь не избавишься вовсе. И он решился принудить упрямую женщину к сдаче своих бастионов. Её ведь от этого не убудет, а он, возможно, вернёт себе, наконец, здравый смысл и здоровую мужскую силу. Ведь он даже – подумать только! – ни разу не был с женщиной с тех самых пор, как случилась эта беда, и он увидел Агату в больнице, потерянную и беззащитную.

И вот при очередной встрече Вадим Алексеевич решился на выполнение своего плана.

– Агата Витальевна, – твёрдо начал он, – мне кажется, что вы кое-что мне должны. Вы ведь женщина, и, конечно, чувствуете, не можете не чувствовать, что я хочу вас, безумно хочу, и не стесняюсь признаться в этом. Я делал для вас всё, что было в моих силах. Делал от души, без всякой задней мысли. Но и вы пойдите мне навстречу. Я как будто заболел вами. Помогите мне исцелиться, подарите хотя бы одну ночь, если на большее у вас нет желания. Мне кажется, это должно помочь.

Агата внимательно посмотрела на него. Долго вглядывалась в янтарные тигриные глаза, что-то высматривая в их глубине. Потом медленно кивнула головой.

– Хорошо, – голос звучал бесцветно, даже безжизненно, – я согласна на одну ночь, Вадим Алексеевич. Я действительно в долгу у вас, и если это может вас устроить… Только на нейтральной территории, пожалуйста, не у вас и не у меня. Я приду, куда вы скажете. А сейчас, простите, мне очень нужно спешить.

И она ушла. А вернее сказать, сбежала. Скрылась, оставив Вадима Алексеевича в полной растерянности. Такого согласия на интимное свидание он не получал ещё никогда. Впрочем, всё, что было связано с Агатой, случалось для него впервые. Вся эта женщина была для него одной большой загадкой, сложной и неразрешимой.

3

Лето приближалось к своему концу быстро и неотвратимо. Ещё несколько дней, и начнутся занятия в ВУЗе. И диссертационные дела придавят всерьёз. Матрёну Евграфовну забирать из больницы придётся, скорее всего, где-то в начале сентября, не раньше. И придётся помотаться в лесничество не один раз, ведь сама она нескоро полностью вернёт силы и трудоспособность. Нужно будет помогать, это понятно. Ну, конечно, Маша придёт на помощь, это тоже ясно. Но и ей, Агате, достанется, что несомненно. И хорошо бы до начала осенней загрузки закрыть все вопросы с Вадимом Алексеевичем.

Этот мужчина ужасно смущал Агату самим фактом своего существования в непосредственной близости от неё. Как появился там, в лесу, так и не исчез никуда, как она ни мечтала об этом. А когда случилось несчастье, пришлось самой к нему за помощью обращаться. Другого выхода она не видела. Ведь Матрёна Евграфовна была на грани между жизнью и смертью, и если бы не его быстрая и весьма действенная помощь, не выжила бы. И как было бы жить дальше с такой виной на душе? Пришлось пожертвовать своим спокойствием.