— Ты хоть понимаешь, что превратила меня в робота? — спросил он, кивая на свой агрегат, выглядывавший из полотенца. Саймон неспешно положил хлеб на кофейный столик.

— Разве это не мило? Он как будто высовывает голову и выглядывает из-за шторки, — захлопала я в ладоши.

— Ты наверно не в курсе, но есть обязательное правило, ни один мужик в мире не захочет слышать в одном предложении слова член и милый.

— Но разве он не милый, погоди, а куда он делся?

— Он застеснялся. И опять же он не милый, но стеснительный.

— Да, конечно. Что-то я не заметила никакого стеснения в душе.

— Думаю, нужно поднять его эго.

— Ого.

— Нет, правда. Ты увидишь, какой он отзывчивый от поглаживаний.

— Видишь ли, я вот думала, что ему лучше подойдет языковое общение, но раз ты уверен, что лучше поглаживания...

— Нет, нет, языковое общение ничуть не хуже. Он... проклятье, Кэролайн!

Я потянулась к нему, обернув рукой скромника, и без промедления взяла его в рот. Чувствуя как он начал твердеть, я пересела на край дивана, обняла его и стянула полотенце. Придвинув Саймона ближе, и взяв его глубже, я начала мычать от удовольствия, когда его рука легла мне на волосы и спустилась к лицу. Он поглаживал веки, щеки, висок, и, наконец, зарылся пальцами в моих волосах, а другой рукой, ого. Он держал его. Когда я сосредоточила все свое внимание на головке, он поглаживал по стволу, до самого основания, и это было самым сексуальным, что я когда-либо видела. Видеть его руку, обернутую вокруг члена, пока он входил и выходил из моего рта... о боже.

Хотя сексуальное — это не то слово. Передо мной разыгрывалось невообразимо эротичное действо. Говоря о действии, я снова загудела от происходящего, понимая, что я возбудилась от того, что вытворяла своим ртом. Счастливым ртом.

Я откинулась на диван, таща Саймона за собой. Опираясь руками на спинку дивана, он уверенно толкал в мой рот. Такой угол позволял ему входить глубже, и мне было легче принимать его. Я ухватилась за его ягодицы, чувствуя его волнение, зная, что это я, только я, кого он будет трахать таким способом.

Я чувствовала, что он уже близко. Я уже начала понимать язык его тела. Я снова его хотела. В этом плане я была эгоисткой. После очередного глубокого толчка, я вытащила его изо рта, и уложила на диван и оседлала. Ощущая меня рядом, Саймон приподнял бедра, а я опустилась на него, и наступил тот момент, вы понимаете какой? Момент, когда все кажется растянутым и открытым самым приятным способом. Твое тело тут же реагирует на это: что-то инородное попадает в тебя, и буквально несколько секунд кажется незнакомым. Но потом твоя кожа и мышцы все вспоминают, и тебе так хорошо от этого, ты чувствуешь наполненность, чудеса и благоговение.

И затем ты начинаешь двигаться.

Используя его плечи как опору, я покрутила бедрами, не в первый раз заметив, что он был просто создан для меня. Мы идеально подходили друг другу, как две половинки одного целого, как какое-то сексуальное Лего. И я точно знала, он тоже это чувствовал.

Он положил руку, прямо в районе моего сердца.

— Потрясающе, — шептал он, пока я скакала на нем, нежно и горячо. Он так и держал руку на моем сердце, пока другая лежала на моем бедре, помогая мне, направляя, даря наслаждение нам обоим. Он пытался остаться со мной, старался не закрывать глаза, когда приближался оргазм. Я взяла его руку, лежавшую на груди, и опустила вниз, и он начала вырисовывать идеальные круги.

— Господи, Саймон... о боже... как же хорошо... я... ммм...

— Я обожаю смотреть как ты кончаешь, — застонал он и я вместе с ним. Я кончила, он кончил. Мы кончили.

Я лежала на нем сверху, ждала пока комната перестанет кружиться, и в ногах и руках опять появится чувствительность, а тело горело от того, как он прижимал меня к себе.

— Языковое общение. Это была неплохая идея, — прыснул он и я захихикала.


20:17


— Ты никогда не хотела перекрасить стены?

— Ты серьезно?

— А что? Может сменить на светло-зеленый? Или даже голубой? Голубой бы мило смотрелся. Мне бы понравилось видеть тебя в окружении голубого.

— Я хоть раз говорила тебе как фотографировать?

— Ну, нет...

— Вот и ты не говори, как выбирать цвет стен. И даже если это и произойдет, я хочу полностью поменять палитру. Я подумываю о более темных оттенках. Можно сказать более глубоких.

— Глубокий? Как это?

— О да, именно так. Ммм, как же хорошо. В любом случае, как я уже говорила, я подумываю о глубоком грифельно-сером, с новой кремовой мраморной столешницей, которая утопает в богатом темном махагоне. Ах ты черт, как хорошо.

— Я понял. Глубоко это хорошо, а глубже еще лучше. Ты можешь положить ногу мне на плечо?

— Вот так?

— Господи Кэролайн, да, вот так. Так ты говоришь... подумываешь о новой столешнице? А тебе не кажется, что на мраморе будет холодно?

— Да, да, да! Что? То есть? Холодно? Понимаешь, меня не часто раскладывают на столе, так что меня это особо не беспокоит. Тем более на мраморной столешнице тесто лучше раскатывается.

— Не смей, — предупредил он, повернув голову и целуя мою щиколотку.

— Что не сметь, Саймон? — промурлыкала я, мое дыхание сбилось когда он начал слегка ускорять ритм, совсем не заметно, но он был внутри меня, поэтому я сразу это почувствовала.

— Ты пытаешься отвлечь меня разговорами о тесте. Это не сработает, — проинформировал он, отпустив державшейся на стол левую руку, и переместил ее мне на грудь, и стал водить туда-сюда, дразня пальцами соски, возбуждая их еще сильнее.

Безумная энергия начала собираться в бедрах, спускаться по ногам, потом кольнула в живот и прямо между ног.

— Никаких разговоров о тесте? Саймон не хочет грязных словечек о тесте? Ммм, ты разве не считаешь, что иногда немного отвлечения даже не помешает? Я хочу сказать, разве ты не можешь представить меня, нагнувшуюся над столешницей, усердно работающую над... — я замолчала, запустив пальцы в его волосы и притянула к себе, целуя его, страстно, лаская, покусывая, прося его входить глубже.

Я лежала на кухонном столе, совершенно голая, а наш Мистер Паркер, погрузившись в меня, старался продлить это как можно дольше. Мы хотела посмотреть, как долго мы сможем поддерживать беседу пока... делаем Это. Так что эти 17 минут были самыми страстными, чувственными в моей жизни, и это без учета прелюдии. «О» танцевала где-то неподалеку, удивляясь, почему ее не подпускают ближе. Но сейчас я контролировала сучку, и эта сладкая пытка была чем-то невероятным. Оно того стоило.

И так было до того момента, пока Саймон не попросил меня закинуть ногу ему на плечо. Подумать только, так он сделал только хуже. Одна моя нога была на его плече, а вот другую он отвел в сторону, раскрывая меня шире, пока его бедра вырисовывали крошечные круги, с каждым разом увеличивая их. Именно он настоял на разговоре, и я была в состоянии его поддержать, пока не закинула ногу на его плечо. Неожиданно, части, которые до этого не были задействованы, сейчас активно стимулировались, и становилось все тяжелее и тяжелее оставаться в здравом уме. Да кому нужен здравый ум? Я могу быть и безмозглой. Я согласно быть безмозглой, пока смогу быть под Саймоном.

Но я была все еще в состоянии продолжить его игру, пока у меня осталось несколько остроумный мыслей.

— Тебе лучше не проверять меня, Куколка. Я засыплю тебя такими пошлыми словечками, и прямо на этом кухонном столе.

— Мммм, Саймон, разве ты не можешь меня представить? Я склонилась, без ничего в одном только фартуке, со скалкой в руке, а рядом миска, полная яблок.

— Яблок? О да, я обожаю яблоки, — застонал он, подняв мою вторую ногу, положив ее на другое плечо, затем грубо притянув меня на край стола, и немного ускоряя темп.

— Я знаю, особенно с корицей. Саймон, я могу испечь тебе пирог. Яблочный пирог, только для тебя, с хрустящей корочкой... все только для тебя. И все что от тебя требуется, это только попросить, — усмехнулась я, стараясь не закрывать глаза когда он ускорился, и от звука бьющихся друг об друга тел я вновь потеряла свою мысль.

— Кэролайн, как тебе? Хорошо? — спросил он, удивляя меня.

— Хорошо? Это невероятно.

— Невероятно? Правда? — Он почти полностью вышел, прежде чем скользнул обратно, заставляя меня ощутить каждый его дюйм.

Мысль снова вернулась.

— Ты же сам знаешь. Но если вернуться к яблочному пирогу. Ты хочешь, чтобы я подала горячий пирог с шариком ванильного мороженого? Горячий с тающим... боже мой...

— Ты, правда, хочешь обсудить это прямо сейчас? Потому что если ты продолжишь, боюсь, это заставит меня испачкаться раньше времени.

— И станет грязнее, чем разговор о яблочном пироге? — спросила я, вытягивая носки к потолку, создавая новые ощущения.

— А как тебе такое, если ты не закончишь свои похабные разговоры о яблочном пироге, — начал он, наклонившись вперед, прямо к моему уху, вызывая при этом дрожь в моем теле. Одна его рука сжимала мою грудь, сильно и грубо сжимая мой сосок. Другая же опустилась вниз, находя точку от прикосновения к которой я напряглась и закричала.

— Если ты не прекратишь, то я перестану тебя трахать, и поверь мне, что я еще даже не начинал проделывать с тобой все, о чем мечтал.

Он выпрямился и толкнул. Жестко.

Последняя мысль? Прощай. Да и я не слишком гордая, чтобы умолять.

— Боже, Саймон, я сдаюсь. Просто трахни меня.

— А ты испечешь яблочный пирог?

— Да! Да! Испеку только для тебя. О боже...