– Нет, я не стесняюсь. Значит, у иконы надо просить за умягчение сердца своего обидчика?

– Ну, не только своего. Можно и за другого человека просить, чтоб его не обижали. Да вы просите, просите… Молитву читайте и просите. Бабушка с тетей Олей специально в паломничество ездили, чтобы эту икону освятить. Под Москву куда-то, я не помню, как то место называется, то ли Бачурино, то ли Бачурово… Туда много людей ездит, чтобы помолиться за своих близких, чтобы смягчить сердца свои и чужие, чтобы пробуждались в них жалость и совесть.

– А почему у Богородицы ножи в сердце? Это что значит?

– Ну, это знак такой… Бабушка мне говорила, что это Святой Симеон так обратился к Марии – когда, мол, оружие пронзит твою душу, тогда откроются помышления многих сердец. Там, рядом с иконой, на листочке есть текст молитвы, вы гляньте. Если темно, я шторы сейчас открою.

– Не надо, я вижу, – тихо произнесла Кира и, взяв в руки листок, лежавший рядом с иконой, начала читать, запинаясь на каждом слове: – «…Умягчи наши злые сердца, Богородица… Напасти ненавидящих нас угаси… Не дай нам в жестокосердии нашем и от жестокосердия ближних погибнути… Ты есть воистину злых сердец умягчение…»

Когда она, перекрестившись, положила листок на прежнее место, Сережа тихо произнес за ее спиной:

– Бабушка часто перед этой иконой на коленях стоит. Я один раз у нее спросил: «Чье сердце ты просишь умягчить, бабушка?» А она ничего не ответила, только заплакала и рукой на меня махнула. А потом еще какие-то непонятные слова сказала, что-то про греховный откуп.

– Откуп? Чей откуп?

– Да не помню я точно. То ли греховный откуп от злого сердца, то ли откуп злого сердца от греха… Ой, а может, и нельзя вам про это рассказывать? Это же бабушкины дела.

– А где сейчас бабушка, ты знаешь?

– Знаю, конечно. Она в монастырь к тете Оле уехала. Она часто туда ездит, на день или на два. Я думал, этим утром вернется… Но если утром не вернулась, значит, вечером приедет, потому что автобус только два раза в день ходит.

– Ладно, Сережа, спасибо тебе… Идем, закрывай дверь. А бабушке скажи, пусть из дома никуда не уходит, я еще приду.

– Скажу… А вы кто? Вы разве не иконе приходили поклониться?

– Да я, собственно, к бабушке приходила. Ну и… к иконе тоже… Спасибо тебе, Сережа.

Саша стоял у машины, курил. Увидев Киру, бросил сигарету, с готовностью плюхнулся на водительское сиденье.

– Сейчас куда, Кира Владимировна? В отделение?

– Нет, Саша. Сейчас в Отрадное поедем.

– В Отрадное? А чего там, в Отрадном?

– А там одна любопытная Варвара живет, которой на базаре нос оторвали.

– А, понял… Много вопросов задаю, извините…

– Ну, если понял, значит, поехали. К вечеру вернемся, надеюсь, трасса сейчас не загружена.

– Да вернемся, конечно, Кира Владимировна. Только вот без обеда. Тоскливо как-то.

– А мы в придорожное кафе заскочим и пообедаем. Все успеем, Саш.

– Ну, тогда поехали!

– Вперед…

* * *

Когда выехали на трассу, Саша прибавил скорость, глянул с улыбкой:

– Не боитесь быстрой езды, Кира Владимировна?

– Нет… Чего мне бояться? Ты хороший водитель.

– А откуда вы знаете? Я же новенький.

– Я не знаю, я чувствую. Если во мне нет страха, значит, в тебе есть уверенность профессионала. Если в одном месте пусто, значит, в другом густо. Закон сохранения энергии, помнишь такой?

– Ух ты, здорово… А вы что, всех людей так чувствуете?

– Нет, я же не экстрасенс…

– А музыку можно включить?

– Смотря какую.

– Хорошую. Я знаю, вам понравится.

– Откуда такая уверенность?

– А я тоже чувствую… Если во мне нет страха, что она вам не понравится, значит, она вам должна понравиться.

– Хм… Ну что же, давай свою музыку.

Саша нажал на кнопку, и в салон машины полилась до боли знакомая мелодия. Кира улыбнулась – ба, что происходит! Это же новое творение ее любимого рок-музыканта! Вернее, дуэт с талантливой исполнительницей… Может, оттого песня и получилась неожиданно нежной, и сразу вплелась веревочкой в подсознание, и не отпускает, и уже несколько дней она то и дело принимается мурлыкать про себя – «…Дверь на замке, на щеколде окно… Сердце стучит, сдаваться не хочет…».

Вернее, мурлыкала. Пока Рогова не убили. Пока не узнала про Таю…

– Что, я угадал, Кира Владимировна? Вам нравится? – торжествующе спросил Саша.

– Да, Саша, ты угадал. Пятерка тебе за чувствительность.

Кира вздохнула, прикрыла глаза. Хорошая песня, и очень хочется подпевать, отдаться этому ритму – «…Жизнь моя просто на лето одно… Стала короче…».

– Значит, нам нравится одна и та же музыка, Кира Владимировна! – продолжал тихо радоваться Саша.

Кира открыла глаза, глянула на него с неловким недоумением – чего, мол, так радоваться-то? Эта музыка многим нравится. И вообще, ей сейчас не до музыки. Музыка душу расслабляет, а для предстоящего разговора нужна крепость душевная и непробиваемая.

– Музыка, Саш, – это хорошо, конечно, но сыт ею не будешь. Через пару километров неплохое кафе, там пообедаем, – скомандовала Кира, открывая сумку и заглядывая в кошелек. – Заказывай все, что хочешь, я по счету плачу.

Она и сама услышала эти нотки в своем голосе – начальственно снисходительные. И удивилась – откуда? И одновременно почувствовала, как напрягся от этих ноток Саша, ответил тихо, но твердо:

– Нет, это я по счету плачу, Кира Владимировна. Не надо так со мной, пожалуйста.

– Да я же не хотела тебя обидеть. Ты же на службе, и…

– Вы тоже на службе. Но я мужчина, а вы женщина.

– Но в данном случае это не причина, чтобы… А впрочем, ладно, не будем спорить. Каждый будет платить за себя, – сказала Кира.

– Нет, позвольте мне заплатить.

– Нет, не позволю. С какой стати?

– А с какой стати вы собирались платить за мой обед?

– Да ты сам сказал, что без обеда тоскливо. И я обещала тебя накормить.

– Вы не обещали меня кормить, вы обещали, что у нас будет время заехать в кафе. А это две большие разницы, Кира Владимировна.

– Ладно, понятно про тебя все. Знаешь, ты кто? Ты зануда. Кафе не проскочи, сбавь скорость!

Они сели за столик у окна, сделали заказ. Кира сидела напротив, рассматривала парня с любопытством. И вдруг спросила ни с того ни с сего:

– Саш, а ты женат?

– Нет, – спокойно ответил он, чуть улыбнувшись.

– Значит, разведен, да?

– Нет, я вообще не был женат.

– Хм… А почему? Сколько тебе лет? Около тридцати?

– Двадцать девять.

– А почему не женишься? Прости, конечно, мое любопытство, просто интересно. Но если тебе неприятно, то…

– Неприятно – слово неправильное, Кира Владимировна. Вот когда вас к доске вызывали урок отвечать, вам было приятно? Или как?

– А, поняла, тебе мой тон не нравится. Но в другой тональности у меня не получится, я ж тебе не подружка.

– Но и не учительница, правда?

– Саш… Я сейчас повторюсь, ты уж извини. Ты – зануда. И не женат по этой же причине, я думаю.

Саша ничего не ответил. Он смотрел ей в глаза и улыбался. Кире стало не по себе от его улыбки, захотелось даже отвести взгляд.

– Хорошо, я вам расскажу, Кира Владимировна, – спокойно проговорил Саша, чуть подавшись вперед. – Но я издалека начну, если можно. Судя по всему, наш заказ исполнять не торопятся. Так вот… Я вырос в очень хорошей семье, где папа любил маму, а мама любила папу. А вместе они любили меня и мою младшую сестренку. И мы с младшей сестренкой друг друга любили. Хотя чего я в прошедшем времени?.. Конечно, мы и сейчас друг друга любим, только папы с нами нет. Он погиб, когда мне двадцать лет было. Но любовь никуда не исчезает, она, как мама говорит, переходит в другое качество. И для меня это качество – потребность любви в собственной семье. В той самой, которой еще нет. Но будет, я знаю.

– Что ж, понятно… Ты не женишься, потому что любви ждешь, такой же, какая была у папы с мамой? Но погоди… Ты что, не влюблялся в девушек? До двадцати девяти лет дожил и ни разу по-настоящему не влюблялся?

– Да почему… Влюблялся, конечно. Я ж нормальный мужик, с нормальными потребностями. Все как у всех, и даже опыт гражданского брака был…

– А дети?

– Детей нет. Если б такое случилось, тогда бы женился, я человек ответственный. Конечно, если бы мать ребенка этого захотела.

– Ну и женился бы, чего самому себе голову морочить! Пусть романтические девицы о вечной любви мечтают, а тебе разве пристало? Ты ж мужик!

– А я разве о вечной любви говорю? Нет, Кира Владимировна, тут другое. Как бы вам это объяснить.

– Да ты и сам не знаешь, чего хочешь, вот что я тебе скажу. Оттого и объяснить не можешь.

– Нет, я могу. Я могу объяснить.

– Ну и объясни тогда.

Кира и сама не понимала, почему так настойчиво пытается пробить это «занудство». Даже раздражение накатило, вилку в пальцах зажала, начала выписывать на скатерти вензеля.

– Понимаете, у меня зараза какая-то сидит внутри, не знаю, как определить… Вроде нелепого теста. Допустим, встречаюсь я с девушкой, и все хорошо, и вроде любовь, и дело к свадьбе идет. И тут, зараза, включается во мне этот дурацкий тест! То есть я мысленно перескакиваю на пять лет вперед, на десять… И момент один и тот же вижу – как я иду с работы домой. И пытаюсь увидеть два тестовых варианта – или лечу на крыльях, или кое-как с неохотой ноги передвигаю. И всегда вижу одно и то же – нет у меня никаких крыльев, а иду именно так – из-под палки.

– Да откуда ты можешь знать? Ты что, ясновидящий?

– Нет… Но я знаю. Мой отец всегда возвращался домой на крыльях, где бы он ни был. И я так хочу. По-другому я не смогу жить.

– Ну, всяк бы хотел на крыльях-то… Это, знаешь, губа не дура.

– А если не хотеть, зачем тогда все? Надо же для радости жить… И любить в радости…

– Ага, размечтался. Будешь мечтать, после тридцати пяти вообще не женишься и детей заводить не захочешь, ага. С такими тестами внутри оно так и будет.