Вера Колочкова - Умягчение злых сердец

Клим шагнул к Тарасу, толкнул его в спину:

– Пошли, придурок.

Тарас чуть не упал, но все-таки устоял на ногах. Обернувшись, крикнул Тае:

– Я вернусь за тобой, слышишь?

Рогов обнял девушку за плечи, по-хозяйски отер ладонью слезы с ее щек. Потом проговорил с ласковой уверенностью:

– Не бойся, моя девочка, он не вернется. Сейчас Клим его проводит, и все… Ты его больше никогда не увидишь…

– Он убьет его?!

– Нет, что ты… Зачем Климу его убивать? Нам перед отъездом неприятности не нужны, мы ведь совсем скоро уезжаем, Таечка. Я прямо сейчас пойду закажу билеты. Хотел чуть позже, но… Думаю, дня через два улетим. Правда, я не все дела еще завершил, но бог с ними, оставлю доверенность своему нотариусу…

– Филипп! Он убьет его!

– Тая, прекрати истерику. Мне это ужасно не нравится.

– Он убьет его! Он убьет его!

Она уже не управляла собой. Страх горячими тисками сжимал голову, по телу шел холодный озноб.

Рогов с трудом разжал ее пальцы, встряхнул за плечи, развернул от себя:

– Да успокойся, наконец! Вон, видишь, Клим возвращается? Никого он не убил… Тая, Таечка, что с тобой, девочка моя? Тебе плохо, да?

Она валилась в траву, дышала тяжело, хрипло. Сознание ушло на долю секунды и тут же вернулось, но сил уже не было…

Очнулась Тая в спальне, на кровати, с мокрым полотенцем на голове. Откуда-то сбоку выплыло лицо Рогова, приблизилось к ее лицу.

– Ну как ты, детка? Пришла в себя? Напугала…

– Уйди, пожалуйста.

– Тая, что ты говоришь?.. Я обижусь. Ты знаешь, каким я бываю, когда обижаюсь! Когда я сам за себя не отвечаю…

– Мне все равно. Уйди… Хоть ненадолго… Пожалуйста…

– Ну хорошо. Я уйду. А ты поспи, детка. Ты перенервничала, тебе отдохнуть надо. Я внизу буду, если что – зови.

Он тяжело спустился по лестнице, сел в гостиной на диван. Плеснул в бокал приличную порцию коньяка, выпил. Откинулся на подушки, тяжело втянул в себя воздух, прикрыл глаза…

Сердце тяжело бухало в груди, жгло между лопаток каленым железом. Зря Клима домой отпустил. И Татьяны сегодня нет… И зря столько коньяка выпил. Надо бы врачам показаться, кардиограмму сделать. Все дела и дела, все недосуг. Скорей бы уехать отсюда к чертовой матери. Нет, какая чертова мать, чего это он, про Испанию так нельзя… Там хорошо, там соленый каталонский ветер сделает свое доброе дело. И девочка успокоится, и сердце перестанет болеть… Как она там, кстати, девочка?

Он поднялся наверх, потянул на себя дверь спальни. Дверь не открылась.

– Таечка, с тобой все в порядке?

– Да, я сплю…

– А закрылась чего?

Молчание. Ладно, пусть молчит.

– Я позже приду, Таечка. Придется открыть…

Снова спустился в гостиную, еще налил коньяку, выпил. Скинул туфли, лег на диван, вытянулся во весь рост. Неудобно, черт…

Перевернулся со спины на бок, согнул ноги в коленях. Да, так лучше…

Коньяк мягко провалился в желудок, обещая короткое забытье. Совсем чуть-чуть, ему хватит. Потом он поднимется, и Тая откроет дверь. Сама.

Таечка, девочка… А как же иначе…

Под утро всегда привидится что-нибудь этакое. Которое в реальной жизни напрочь отсутствует. Дети, например. Куча детей на зеленой лужайке. И все такие хорошенькие, такие карапузики милые, ангелочки нежные. К чему бы это, а?

Кира задалась этим вопросом на грани пробуждения, не успев открыть глаза. Наверное, к чему-нибудь хорошему снятся. Не могут дети сниться к плохому. Или они сами по себе снятся, просто так? Чтобы она, продрав глаза, лишний раз прочувствовала свое несовершенство? Так чего лишний раз-то, и без того подобных чувствований хватает. А если не хватит, напомнят о них люди добрые. Нет, почему человеческий мир так несправедливо устроен? Чем добрее человек, чем лучше к тебе относится, тем больше он в душу лезет, бесцеремонные вопросы задает. Чего ж, мол, Кирочка, замуж не выходишь, давно пора семью заводить, деток рожать.

Перекатившись на спину, Кира открыла глаза, полежала еще немного. Будильника не слышно, значит, рано проснулась. Можно, конечно, поваляться, но не стоит этого делать. Надо убегать от снов, от мыслей по поводу снов… Первые мысли после пробуждения – они ж самые коварные, тем более если направленность у них грустная. Дашь им волю – все, считай день насмарку пошел.

А мама, похоже, тоже проснулась. Из приоткрытой двери ее спальни слышится тихое чертыхание, даже матюки пунктиром проскакивают. Интересно, кто ее так с утра раззадорил?

Кира просунула голову в дверь, спросила осторожно:

– Мам, ты чего?

– Да ничего! День опять жаркий собирается, правильно одеться пытаюсь. Перебрала весь гардероб, ничего подходящего найти не могу! И что за морока с этими тряпками! Раньше у меня тряпок не было и такой проблемы не было, что есть, то и надела… Теперь же все наоборот! Полный шкаф тряпок, а надеть нечего!

– Да уж, проблема так проблема.

– А ты не хихикай над матерью.

– Да упаси боже… Что я, сама себе врагиня?

Мама обернулась, посмотрела на нее внимательно, словно хотела удостовериться, что никакого «хихиканья» в ее адрес не подразумевается. И уже более миролюбиво спросила:

– Ты почему соскочила в такую рань?

– Не знаю… Не спится чего-то…

– Ну тогда заходи, советуй матери, как правильно нарядиться.

– Хм… Так ты мне хотя бы направление для советов обозначь! Куда собралась-то?

– На кудыкину гору!

– А где это?

– Сказать где? Или лучше не надо?

– Да можешь сказать, я стерплю, чего уж. Можно подумать, я к твоей жесткой системе координат непривычная.

– Да нормальные координаты, самые доходчивые для некоторых неповоротливых особей.

– А если серьезно, мам? Сегодня какой-то праздник? Я что-то пропустила, да?

– Сегодня юбилей у Натальи…

– У тети Наташи? Ой, а я, как всегда, забыла! Обязательно ей позвоню, поздравлю. Это ж надо, сколько лет тетя Наташа дружбу с тобой выносит.

– Да, с подругой мне повезло. А ты могла бы не просто звонком отделываться, а приехать и поздравить. Наталья на даче собралась юбилей отмечать.

– Ну, если смогу…

– Понятно, можешь не продолжать. Уж на дачу тебя точно не выманишь. Так во что мне одеться-то, а, Кирюшка? Чтобы прилично было и от жары не сдохнуть?

– Да какая разница, если на даче… Надень вон тот сарафан, он хлопковый, в нем не жарко…

– Так в нем руки голые!

– И что?

– А ничего! Вот стукнет тебе шестьдесят семь, тогда и поймешь, чего! Ты глянь, какие у меня руки полные стали! Фу, глаза бы на себя не глядели. Какая ж эта старость зараза противная… Не знаешь, чего на себя напялить, чтобы прилично выглядеть!

– Ну, это у тебя проблемы вовсе не старческие, по-моему. Это женские обычные проблемы. Когда шкаф от одежды ломится, а носить нечего.

– Не, Кирюшка, ты не права. Раньше у меня вообще такой проблемы не было. А как на пенсию вышла… Думала, отдохну наконец. А тут они меня и достали, женские прибабахи на всю голову! Набросились, как собаки, грызут и грызут! Да разве я раньше столько времени проводила у зеркала? Да ни в жизнь! Помнишь?

– Помню, мам, помню.

– Ну вот! Надо было эти прибабахи в положенное время переживать, а мне все недосуг было… А теперь они мне мстят по полной программе!

– Так не уходила бы на пенсию… Тебя ж уговаривали.

– А я не сама ушла, меня здоровье ушло. Подкралось и шепнуло мне на ухо в одночасье – что ж ты, Валентина Михайловна, вся из себя заслуженная подполковница, место чужое занимать будешь? Голова-то у тебя не так варит, как раньше, забывчивая стала голова, бестолковая. Нет, Кирюшка, правильно я все сделала, пенсию заслужила – и до свидания. Это как в спорте, когда лучше уйти вовремя и не позориться, не трясти своими заслугами. Тем более у меня инфаркт был… Ну что мне надеть-то, советуй давай! Не уводи разговор в сторону!

– Надень шифоновую блузку с маками… Она с рукавами.

– Не, это слишком парадно для дачи.

– Тогда вон ту рубаху надевай, она обыкновенная, в клеточку, – сказала Кира.

– Да ты что! Это ж вообще беспросветные будни – рубаха в клетку! Неуважение к юбилярше получается!

– Да никто не обидится! Надевай что хочешь! Столько мучений затеяла, будто на свидание собралась. – Кира пожала плечами.

– Да пусть и на свидание! Должен же кто-то из нас двоих о свиданиях думать? Если ты не думаешь, то мне придется, другого выхода нет!

– Мам… Не заводись на эту тему, а? Чего ты прямо с утра?

– Да я не завожусь, это ты меня своим упрямством заводишь. Хоть в лоб тебе, хоть по лбу, хоть говори, хоть нет…

– А при чем тут упрямство, а? Можно подумать, меня каждый день прямо с утра замуж начинают звать! Все зовут и зовут, надоели!

– Так и не позовут, если сама инициативу не проявишь. Ты в мужском коллективе работаешь, Кирюшка, не забывай!

– Инициативу? Это как? Научи, подскажи! Может, мне с пирогами на работу ходить да наших ребят угощать? Представляю себе картинку, ага… Пироги сожрут, конечно, а инициативы не просекут, плевали они на мою инициативу. А может, мне подследственных начать запугивать, а? Или женись, или посажу?

– Да не придирайся к словам… Ты же понимаешь, о чем я говорю. Хотя бы женственность включи, мягкость, кокетничать научись, правильно на мужиков смотреть… А то глянешь на тебя порой – и вздохнешь только. Чешешь на работу, глаза в землю, брови нахмурила, скукожилась вся!

– Ага… А как надо на работу идти? Задницу в себя, грудь вперед и походку от бедра? Ты представляешь меня с походкой от бедра? Или зайца тоже в принципе можно научить курить? – сказала Кира.

– Кирюш, не злись… Но ты и впрямь стала какая-то железобетонная, честное слово. А с железобетоном ни один мужик общаться не захочет. Нельзя всю жизнь прожить одной, Кирюш…

– Ты же прожила, и ничего.

– Так я не одна. Я с тобой.