— Благодарю вас, леди Эссекс, — сказал Роб, принимая кубок.

— Позвольте, я помогу вам ее напоить, — сказала она. — За последнее время я приобрела отличные навыки давать лекарства несговорчивым пациентам. — Она скользнула Анне за спину, приподняла больную в полусидячее положение и положила ее голову себе на плечо, прямо на атласное платье.

Роб стал вливать вино в побелевшие губы, капля за каплей, пока не влил все до дна, леди Эссекс снова опустила больную на подушки. Казалось, с настоем ее сон стал легче, она уже не металась и не вскрикивала.

Леди Эссекс пригладила простыни и натянула повыше одеяло.

— Отец по-прежнему считает, что стоит позвать доктора.

— Ваш отец во многих вещах кладезь мудрости, — сказал Роб. — Но доктор уже дважды пускал ей кровь, и она только сильнее ослабела. Больше я ему этого не позволю и не дам кормить ее порошками вроде толченого носорожьего рога или жемчуга на ягнячьем помете.

Леди Эссекс хихикнула:

— Да, такие лекарства и моему отцу не слишком-то помогают. Я уверена, отдых будет намного полезнее. — Она помолчала и затем продолжила: — Мой отец действительно хочет как-то возместить то, что случилось с миссис Баррет.

— Неужели? — пробормотал Роб. Он сомневался, что Уолсингем может о чем-то сожалеть, если в конечном итоге это послужило его целям. Даже о страданиях невинной женщины. Но разве он сам не вел себя точно так же? Именно из-за него Анна сейчас в этой постели.

— Я знаю, это не всегда заметно, но у него тоже есть сердце.

Роб лишь кивнул и потянулся к тазику, чтобы намочить ткань и еще раз протереть разгоряченную кожу. У него нет времени думать о сложностях Уолсингема. И вообще о будущем. Он мог думать только об Анне.

— Вы очень переживаете за нее, не так ли, мастер Олден? — спросила леди Эссекс, наблюдая за ним.

— Я люблю ее, — просто ответил Роб. И, произнеся это вслух, он ощутил свободу. Он был дураком, когда думал, что на свете есть что-то важнее тех, кого он любит. И поэтому он должен оставить ее. Впервые в жизни он будет думать не о себе, а о ней.

— Вы любите? — переспросила леди Эссекс. В ее голосе звучала печаль. — И на что похоже это чувство?

Она прошла по комнате, и Роб услышал стук закрывшейся за ней двери.

На что действительно похоже это чувство? Раньше ему казалось, что он знает ответ, поскольку оживлял его своим пером, словами любви и сладостного томления. Но сейчас он видел, что это лишь бледное подобие настоящей любви. Всю жизнь он думал только о себе, но сейчас это было уже невозможно. Он должен думать только об Анне.

— Ты должна жить, — произнес он. — Клянусь, я никогда больше не подвергну тебя опасности. Я оставлю тебя жить в мире и спокойствии, как ты того заслуживаешь.

После всего, что она пережила, она заслуживала доброго и спокойного мужчины. Не такого, как ее муж-подонок, и не человека с вывернутой наизнанку жизнью, как он сам. Для него это будет самый трудный поступок в жизни, но ради нее он это сделает.

— Ради тебя, Анна, я сделаю что угодно. Только бы ты боролась за жизнь, — произнес он.

И, словно услышав его слова, она сильно вздрогнула. Ее снова сотрясал озноб лихорадки. Роб лег рядом и обнял ее, прижав к себе, согревая своим теплом. Ее тело содрогалось, словно от порывов ледяного ветра, и он прижимал ее все теснее.

Он хотел привязать ее к земле, к жизни, не важно как.

Медленно выплывая из душной пелены черного сна, Анна ощутила, что лежит на мягкой перине, прохладной и до того воздушной, что хотелось погрузиться в нее целиком.

Но потом... потом она испытала боль. Сильная, резкая, она пронзила с головы до пят, приковала к месту, не позволяя двинуться. В голове не осталось ни одной мысли. Она не помнила себя от боли.

«Хватит с меня этих приключений», — подумалось ей. Что-то слишком часто она последнее время просыпается в таком состоянии. Но где же сейчас?

Анна собрала все свои силы и не без труда открыла глаза. Сфокусировав взгляд, увидела высоко над собой плиссированные складки темно-синего полога. Ощутила запах дыма и услышала, как потрескивает в камине огонь. Ее голова лежала на мягких подушках. Явно это не тюремная камера. Но не собственная постель в доме отца.

Она попробовала шевельнуться, но бок пронзила острейшая боль. Она осторожно провела рукой по ребрам и почувствовала выступающую повязку.

И тут вспомнила. Генри Эннис хватает ее и приставляет нож к горлу. Роб на него набрасывается. На нее обрушилась лавина воспоминаний о той кровавой хаотической сцене, и она прикусила губу, чтобы не закричать.

Роберт! Где он? Не пострадал ли в схватке?

Она стиснула зубы и приподнялась на локте, желая встать и позвать на помощь. Кто-нибудь наверняка рядом.

И в этот момент она увидела Роба, он спал, положив руки на край кровати и уронив на них голову. Жатые рукава рубашки закатаны до локтей, волосы в беспорядке, под глазами залегли темные круги. Самое прекрасное зрелище, какое она когда-либо видела.

Проклиная слабость, заставлявшую ее двигаться очень медленно, Анна осторожно потрясла Роба за руку.

— Роберт, — прошептала она.

Он рывком проснулся, его рука взлетела к бедру, где раньше висела шпага. На секунду он казался совершенно ошеломленным, но потом сфокусировал взгляд на Анне, и его лицо засияло широченной улыбкой.

— Ты проснулась! — победно воскликнул он. — Анна, ты проснулась.

— Правда? — усомнилась она. Ее не покидало ощущение, что это лишь сон, сказочное видение, где они вместе и, наконец, в безопасности.

Он осторожно взял в ладони ее лицо — приятно прохладное прикосновение. Потом коснулся губами лба и щеки и убрал с висков спутанные волосы.

— Лихорадка прошла, — сказал он. — Как ты себя чувствуешь?

— Больной, разбитой и усталой, но живой, — ответила она, потом накрыла его руки своими и прижала к себе, словно боялась, что он снова куда-то улетит, как в ее сне. — Что произошло? Я помню Генри и тот донжон, но ничего больше. Где мы?

— В доме Уолсингема. Мы здесь уже три дня.

— Три дня? — Анна уставилась на него и увидела, что его лицо осунулось, а глаза запали, словно он тоже был болен. — И ты все это время был здесь со мной?

Он поцеловал ее руку.

— Кто-то же должен был прогнать того клоуна-докторишку, прежде чем он выпустил из тебя всю кровь.

— О, Роберт. — Она чуть не заплакала, когда поняла, что он был с ней, пока она металась в лихорадке, и за ней ухаживал. — Теперь ведь все хорошо? Или мы еще не можем выйти отсюда?

— Твоя лихорадка прошла. Конечно, теперь ты восстановишь силы. — Он говорил негромко и очень ласково, словно держа ее на расстоянии.

— Нет, я имела в виду, ты ведь не под арестом? А мой отец уже не подозреваемый? — спросила она, отчаянно желая узнать правду.

Роб сухо рассмеялся:

— Когда мы последний раз слышали о твоем отце, он пил эль в «Трех колокольчиках». Мы решили, что не стоит говорить ему о твоей болезни, пока тебе не станет лучше. На допросе Уолсингема Шелдон сдал всех своих сообщников. Один вид пыточных орудий заставил его все рассказать. Из труппы был только Эннис и еще два актера. И один недовольный тип из знакомых Шелдона. Не самый организованный заговор на памяти Уолсингема.

Анна кивнула, чувствуя огромное облегчение — и еще большую усталость. Отец и Роб теперь в безопасности — по крайней мере, сейчас. С ней рядом Роб. И она жива.

Жива, но ощущает ужасную слабость.

— Наверное, мне надо сейчас поспать, — пробормотала она.

— Конечно, — быстро откликнулся Роб. Он помог ее лечь на подушки и накрыл одеялом. — Тебе надо набираться сил. Сон поможет тебе выздороветь.

Не выпуская его руку, Анна начала погружаться в сон. Конечно, она выздоровеет, теперь у нее есть все, в чем она нуждалась.

Но прежде чем сон полностью ею завладел, она почувствовала, как Роб прикоснулся губами к ее лбу и прошептал:

— А теперь спи. Я хочу увидеть тебя здоровой и бодрой, прежде чем уеду...

Глава 27

— Не могу дождаться, чтобы отсюда уехать, — прошептала Анна, засовывая свои немногочисленные вещи в дорожный саквояж. В доме Уолсингема было темно и тихо, он давил на нее и ужасными воспоминаниями, и болезнью государственного секретаря. Казалось, эти стены впитали и ее собственные страх и боль. Поэтому, несмотря на очень доброе отношение леди Эссекс и ее матери, Анне больше всего хотелось попасть домой.

Где бы этот дом ни был.

Она остановилась с шемизеткой в руках и задумалась об этом. Конечно, она может вернуться в дом отца при театре. Обратно к шумным и суматошным улицам Соутворка, бухгалтерии отца и сбору арендной платы. Снова удерживать отца от излишних возлияний.

И тем не менее во время болезни она мечтала о другом — перед глазами мелькали соблазнительные возможности. Свой собственный дом, где всегда тихо и спокойно, свой сад, томики стихов, свой камин, где можно было бы сиживать по вечерам. И примостившийся рядом Роберт, весело рассказывающий о прошедшем дне и надеждах на будущее.

Анна потянулась к «Деметриусу и Диане», покачала книгу в руках. Мягкая обложка уже обтрепалась от постоянного чтения. Сможет ли Роберт оставить свой лондонский мир, полный опасностей и приключений? Обожание зрителей и шумные уличные потасовки? И все ради того, чтобы жить с ней в деревне и сочинять поэмы? И будет ли он счастлив без всего этого?

Она подумала о том, как он сидел с ней во время болезни, обтирал прохладной водой во время лихорадки, держал за руку. Каким ласковым, заботливым он был — и как сильно все последние события их сблизили. Это ведь может обнадеживать? Анна ему явно небезразлична, и однажды, может быть?..

Может быть, он полюбит ее так же, как она любит его?