Эмма восхитилась тем, как деликатно и скромно было все обставлено. И с каким знанием дела! Возможно, все это объяснялось длительной практикой слуг. И должно быть, Лидия заблуждалась, утверждая, что ее брат дома не соблазнял женщин. Действительно, откуда ей было знать, чем он занимался по ночам в своих покоях?

При этой мысли Эмма почувствовала укол ревности. Она попыталась счесть столь неуместную реакцию нелепой и посмеяться над ней, но все-таки не смогла избавиться от чувства ревности.

А Саутуэйт, разливая шампанское, проговорил:

— Наконец-то нам удастся выпить за сегодняшний триумф.

Эмма уже собралась пошутить насчет шампанского, которое могло оказаться контрабандным, но вовремя прикусила язычок, так как вспомнила о том, что ослушалась графа и выставила на продажу запретные лоты.

— Как жаль, что здесь нет Кассандры, — посетовала она. — Думаю, она сейчас тоже празднует победу. Ведь Кассандра получит от продажи своих драгоценностей больше, чем надеялась. Ваш друг Эмбери во что бы то ни стало захотел приобрести ее сапфировые серьги с бриллиантами.

— Я пытался его остановить, но он меня не послушал.

— Возможно, он купил их для какой-то определенной леди.

— Если так, то ей следует быть готовой к тому, что придется кормить его какое-то время. Отец Эмбери дает ему весьма скудное содержание, и едва ли он может себе позволить такую вольность — даже если речь идет о какой-то особенной леди.

— Но я все-таки надеюсь, что он заплатит. Мне бы не хотелось говорить Кассандре, что…

— Если он не заплатит, заплачу я. — Граф поднял свой бокал. — За глаза, прекрасные и зоркие. И за тело, столь же пленительное, сколько и вос…

— О, благодарю вас! — поспешно перебила Эмма.

Саутуэйт рассмеялся:

— Прости меня, дорогая, но я думал, что ты предпочитаешь откровенность.

Лицо Эммы запылало.

— Я думаю, сэр, что есть вещи, о которых лучше не говорить.

— Ох, какое неожиданное осложнение! Но как же мне узнать, о чем говорить не стоит?

Эмма пристально посмотрела на любовника:

— Думаю, вы уже знаете.

Принявшись наконец за еду, граф заявил:

— Дорогая, я все думаю о твоих глазах, о том, насколько они зоркие и как умеют увидеть то, что следует. Должно быть, это качество ты унаследовала от отца. Должно быть, за долгие годы через «Дом Фэрборна» на твоих глазах прошло больше произведений Искусства, чем видел я за время своего грандиозного путешествия.

— Дело не только в поставляемых на продажу произведениях искусства, — возразила Эмма. — Когда мы куда-нибудь отправлялись, — а отца часто приглашали в разные поместья оценить предметы искусства, — он обычно брал с собой меня и брата. Другие путешественники, возможно, предпочитали осматривать сады в этих мэнорах, но отец, поговорив с домоправительницей, каждый раз получал разрешение позволить нам с братом увидеть произведения искусства. В частных коллекциях Англии есть удивительные раритеты.

— Значит, твой брат получил хорошую подготовку. Полагаю, он обладал таким же талантом, как и ты.

Получил! Обладал! Граф говорил о ее брате в прошедшем времени. Но они с папой не считали, что брат погиб.

Воцарилось долгое молчание. Наконец граф, не замечая, что Эмма замерла над своей тарелкой, вновь заговорил:

— Английские коллекции очень хороши, но ты еще больше удивишься, когда поедешь на континент и сможешь увидеть тамошние богатства. Входишь в заброшенную и никому не известную скромную церковь и находишь там произведения старых мастеров, способные соперничать с тем, чем располагаем мы в Англии.

— Значит, вы именно так провели свое «грандиозное путешествие»? Посещали малоизвестные церкви в поисках великих старых мастеров? А я-то думала, что молодые люди используют подобные путешествия для того, чтобы проводить время с падшими женщинами и предаваться оргиям.

— Признаюсь, что и я вел себя так же, как большинство молодых людей моего возраста. Поэтому мне следует повторить мое путешествие. У меня есть надежда на то, что по окончании этой ужасной войны ты поедешь со мной. Ты сможешь давать мне советы, когда я соберусь покупать коллекцию, способную соперничать с коллекцией Арунделла. А ночами я научу тебя всему, что знаю сам.

Он снова поддразнивал ее? Да, вероятно, поддразнивал, хотя она не была в этом уверена.

Тут граф поднес к губам руку Эммы, потом спросил:

— Так как же? Такое путешествие не было бы для тебя слишком скандальным?

Эмма молчала, и граф, поднявшись с места, заявил:

— Молчание — знак согласия. И в таком случае уроки начнем давать прямо сейчас.

Когда они вошли в спальню, Эмма сразу же бросилась к постели и принялась рыться среди простыней, одеял и подушек.

— Он должен быть где-то здесь, — бормотала она.

Дариус молча наблюдал за своей любовницей. Ясно было, что она снова принялась искать свой ридикюль. И не было сомнений в том, что содержимое этого ридикюля имело для нее особое значение. Вот только какое?

Впрочем, последняя мысль ненадолго задержалась в сознании графа — слишком уж эротичной была поза мисс Фэрборн. Она замерла, стоя на четвереньках, потом внимательно посмотрела на него и подползла к нему. Просунув руку под простыню, на которой он сейчас лежал, она выдернула из-под него пухлый ридикюль.

— Вы на нем лежали, — сказала она укоризненно.

— Да, верно, — отозвался граф. И, потянувшись к ней, добавил: — Дорогая, не двигайся. — Он взял у нее ридикюль и повесил его на круглый выступ в изголовье кровати. — Теперь ты его легко найдешь, когда он тебе понадобится.

Эмма попыталась сесть, но Дариус заявил:

— Нет, оставайся так, как есть.

Эмму, казалось, удивило это распоряжение, но скоро она все поняла. Граф ловко распустил завязки ее халата, и шелк складками соскользнул у нее со спины. Затем рука его оказалась у нее на груди, и пальцы принялись осторожно теребить соски. Эмма со стоном закрыла глаза — наслаждение преобразило ее лицо. Дариус продолжал ее ласкать, и вскоре уже стоны вырывались из ее горла один за другим — она не могла больше владеть собой. Стоны эти еще сильнее возбудили графа; его охватил неудержимый чувственный голод, и он, опустившись на колени за спиной любовницы, сбросил халат и с себя. Эмма посмотрела на него через плечо, и он увидел в ее глазах смущение, хотя они и были затуманены желанием.

— Не двигайся, — приказал Дариус. — Я хочу, чтобы ты оставалась в этой позе.

Рука его скользнула меж ее ног, и Эмма затрепетала; она с трудом могла сохранять свою позу. Граф же взял ее обеими руками за бедра и, чуть приподняв, вошел в нее. Из горла Эммы вырвался громкий стон, сменившийся еще более громким. И стоны эти заставили Дариуса забыть обо всем на свете — теперь он мог думать лишь о чудесном теле своей любовницы и о том наслаждении, что сейчас испытывал.

А отчаянные стоны Эммы звенели в ночи до тех пор, пока не сменились хриплыми воплями экстаза.

— И что же, по-твоему, она скрывает?

Вопрос прозвучал чуть слышно — как будто он знал, что она не спит.

Они по-прежнему лежали на кровати графа, лежали в полном изнеможении, так что едва могли шевельнуться.

— Кто? — спросила Эмма.

— Моя сестра. Ты ведь сказала, что она, возможно, что-то скрывает.

Скорее всего речь шла о мужчине. Возможно — о любовнике. Эмма представила, какой гнев охватит графа при открытии, что какой-то негодяй осмелился соблазнить его сестру. Немного помедлив, она ответила:

— Скрывает что-то такое, чего, по ее мнению, ты бы не одобрил. Возможно, такую подругу, как Кассандра.

— А может, это мужчина, которого я бы не одобрил?

Вот она, награда за лукавство! Эмма снова помолчала, потом тихо сказала:

— Нет, едва ли. Ведь она же пренебрегает светскими обязанностями и нигде не бывает, верно? А если она никогда не покидает дом, то у нее не могло быть случая встретиться с недостойным человеком.

— Думаю, ты права, — пробормотал Саутуэйт сонным голосом. — И все же об этом стоит подумать.

Он глубоко вздохнул, как удовлетворенный человек, отходящий ко сну.

Эмма тоже вздохнула, но совсем по-другому, — она прекрасно понимала, что ей следовало побыстрее покинуть дом графа.

Подавив растущую грусть, она попыталась высвободиться из его объятий.

— Мне пора, — сказала она. — Надо идти…

— Я велел слуге постучать в шесть часов. А потом я осторожно и незаметно выведу тебя.

— Дело не в осторожности и скромности, а в том, что рано утром меня ждут дела. Я не хочу уезжать из дома, не успев приехать.

Но граф не убрал руки с ее плеча. Опершись на локоть другой руки, он заглянул ей в лицо.

— Дела и обязанности слишком часто отвлекают тебя, Эмма. Даже накануне вечером мисс Фэрборн иногда впадала в глубокую задумчивость. Гораздо более глубокую, чем мне хотелось бы. Пойми, что все твои обязанности могут и подождать.

Граф проговорил это в задумчивости, даже с некоторым беспокойством. В его интонациях не было упрека, но все-таки Эмма опасалась, что он что-то подозревал.

Ох, как хорошо, что почти все свечи уже сгорели. В противном случае едва ли ей удалось бы скрыть свою озабоченность.

— Может, тебе нужна моя помощь в этих делах? — продолжал граф. — Мы же, в конце концов, партнеры…

Предложение помощи еще больше насторожило Эмму. Было ясно: граф что-то заподозрил — теперь в этом уже не было сомнений.

В какой-то момент ей захотелось все ему рассказать, но она сдержалась — не желала впутывать его в нечто такое, что и сама не вполне понимала. К тому же не следовало забывать о затруднительной ситуации в связи с Робертом. Не могла же она просить Саутуэйта смотреть в другую сторону, пока сама будет заниматься преступными делами…