Но граф ни о чем не стал расспрашивать. Взяв из ее руки бокал с шампанским, он поставил его на стоявший рядом с диваном столик и сказал:

— Вы сможете позже объяснить все, что касается окончательной выручки, Эмма. А сегодня нам надо поговорить о другом.

Глава 24

Эмма тотчас поняла, что означали слова «поговорить о другом», — достаточно было лишь увидеть лицо мужчины, стоявшего перед ней. И сейчас он смотрел на нее так, что у нее дух захватывало.

Судорожно сглотнув, Эмма пробормотала:

— А как же Лидия?..

— Уехала к тетке. Той потребовалось ее общество во время путешествия.

Эмма чувствовала, что не сможет воспротивиться, не сможет не отдаться радости и наслаждению. И все же, отвернувшись, она закрыла глаза и попыталась воззвать к своему здравому смыслу, отрешиться от восхитительных тайных ощущений. Ох, ей не следовало поддаваться ему, ведь она же прекрасно знала, что не могла стать ни его женой, ни любовницей. И если бы она рассказала графу все, если бы объяснила, насколько скверно все могло обернуться, то он бы тотчас же потерял к ней интерес.

Он шагнул к дивану и сел рядом с ней. Затем, повернувшись, осторожно взял ее за подбородок, собираясь поцеловать. И Эмма знала: как только это произойдет, она уже не сможет противиться.

Ей следовало тотчас же заговорить, немедленно! Но тут его губы прикоснулись к ее губам, и все слова, все возражения тотчас же вылетели у нее из головы. И она даже не сделала попытки сопротивляться. Когда же он обнял ее и прижал к себе, Эмма поняла, что и глупо было бы сопротивляться. Да, было бы ужасно глупо не воспользоваться еще одним случаем почувствовать себя особенной…

Дариусу не пришлось слишком стараться — снова соблазнить Эмму было не так уж трудно. Она с готовностью ответила на его поцелуи и объятия — будто знала, как следует себя вести, и ему было очень приятно чувствовать, что она нисколько не скрывала своего желания. Более того, ее попытки быть раскованной и отважной усиливали его возбуждение… О Боже, он сейчас реагировал на Эмму так, как будто не был с женщиной долгие годы. А впрочем, ничего удивительного. Ведь он уже две недели жаждал снова увидеть ее обнаженной.

Тут Дариус принялся поглаживать ее груди и покрывать поцелуями шею. Когда же пальцы его нащупали сосок, Эмма вскрикнула и застонала. А потом вдруг облизала губы — как будто собиралась заговорить.

Чуть отстранившись, Дариус заглянул ей в глаза и спросил:

— В чем дело? Вам не нравится?

— Нет-нет, очень нравится. Это нечто… неземное. Но не могли бы мы снова заняться тем, что было в прошлый раз?

Подобное нетерпение немного удивило графа. Но он тут же встал и увлек Эмму за собой.

— Только не здесь, дорогая. Идемте.

Дариус повел ее через холл, потом — вверх по лестнице. Но эта проклятая лестница казалась бесконечной! Не выдержав, граф прижал Эмму к стене и принялся целовать ее в шею.

— Нет-нет, и не здесь, — задыхаясь, прошептала девушка.

Дариус невольно вздохнул. Он чувствовал, что дрожит от нетерпения. Он желал ее сейчас, немедленно!

Граф снова схватил Эмму за руку и потащил ее по лестнице. На верхнем этаже, втащив к себе в спальню, принялся целовать, как бы утверждая свое право на обладание ею. После чего уложил на кровать и принялся срывать с себя одежду.

Ошеломленная бурным натиском Саутуэйта, Эмма едва успевала осознавать происходящее — образы, звуки и чувства сменяли друг друга, как стекла в калейдоскопе.

Сначала его поцелуи были осторожными и нежными, потом стали страстными и неистовыми, почти пугающими. Когда же она наконец оказалась на постели, под сапфировым балдахином, ей на мгновение почудилось, что она, покачиваясь на волнах, медленно уплывает куда-то…

Но вскоре сознание ее прояснилось, и Эмма поняла, что находилась в слабо освещенной комнате, а перед ней, у кровати, стоял Саутуэйт — высокий, поджарый и сильный. Он быстро раздевался, и казалось, что при каждом своем движении он как бы сбрасывал с себя обличье джентльмена. Было ясно: еще несколько секунд — и он напрочь забудет о благопристойности и хороших манерах.

И вот он уже стоит перед ней совершенно обнаженный. И в сумеречном свете его тело казалось изваянным из мрамора. Потом «статуя» ожила, сделала движение — и он опустился перед кроватью на колени, так что теперь Эмма видела над собой его лицо и широкие мускулистые плечи. В глазах же графа сверкало страстное желание.

А затем он стал раздевать ее, и в тот же миг Эмма снова утратила способность ясно мыслить; каждое его прикосновение доставляло почти непереносимое наслаждение, и теперь ей хотелось только одного — побыстрее избавиться от разделявшей их эфемерной преграды в виде ее одежды.

К счастью, пальцы графа оказались на удивление проворными, и вскоре он избавил Эмму от всего, что ее сковывало, — теперь она была совершенно свободной, совершенно обнаженной!

В безумном порыве Эмма обняла графа и прижалась к нему, всецело отдаваясь наслаждению. Его близость завораживала ее — как и в прошлый раз. А он ласкал ее груди, легонько прикусывая соски, и на каждую его ласку, на каждое прикосновение ее тело отвечало восхитительным трепетом.

— Но ведь я обещал большее, разве не так? — спросил он неожиданно.

Эмма была слишком возбуждена, чтобы стесняться или чувствовать смущение. Она тут же кивнула, предвкушая новые наслаждения.

Саутуэйт тотчас отстранился и пробормотал:

— В таком случае иди ко мне…

Граф мгновенно переменил позу таким образом, что теперь упирался спиной в спинку кровати. Эмму же, усадив лицом к себе, подтащил поближе, так что теперь его возбужденная плоть уткнулась в ее лоно. Она закрыла глаза и громко застонала, чувствуя, как нарастает возбуждение. И тут же всхлипнула от нетерпения — ей казалось, что тело ее вот-вот разорвется на части. В отчаянии вцепившись в плечи графа, Эмма запрокинула голову и с мольбой в голосе прохрипела:

— Больше не могу терпеть!..

Но Саутуэйт по-прежнему не торопился. Внезапно отстранившись, он проговорил:

— Оставайся так, как сейчас. Я хочу тебя поцеловать.

Эмма не поняла, что граф имел в виду. Не поняла даже и тогда, когда он широко раздвинул ее ноги и наклонился. А в следующее мгновение она испытала самое невероятное из наслаждений; все тело ее содрогнулось, а из горла вырвался крик восторга. И ей на миг показалось, что она теряет сознание.

Но сознание не оставило ее. И теперь она понимала, что делает ее любовник. Раз за разом на нее накатывали совершенно новые сладостные ощущения, и из горла ее то и дело вырывались стоны. Наконец, не выдержав, она громко закричала и содрогнулась в последний раз, а потом затихла в изнеможении. И сейчас ей казалось, что она как бы парит в воздухе.

Как долго продолжалось ее «парение», Эмма не знала. Но в какой-то момент она вдруг услышала собственный стон и поняла, что Дариус входит в нее, наполняя ее собой, снова заявляя права на нее. И ее вновь затопило ощущение всепроникающей близости — ощущение невероятного блаженства.

Ей следовало бы настаивать, чтобы он вызвал свою карету и отвез ее домой. Но прошла вечность, прежде чем эта здравая мысль пришла Эмме в голову. К тому же все зашло слишком далеко, так что едва ли граф воспринял бы всерьез такую просьбу, даже если бы она ее высказала.

Сейчас она сидела на постели в свете нескольких десятков свечей — Саутуэйт зажег их, когда наконец поднялся с кровати. И свечи эти колебались и трепетали, как восклицательные знаки, не требовавшие пояснений их смысла. Огоньки горели на высоких остроконечных свечах и, наверное, могли гореть всю ночь.

Звуки же, доносившиеся из смежной комнаты, свидетельствовали о том, что там накрывали на стол. Эмма опустила глаза на шелковый халат, который накинул на нее граф. Состояние ее гардероба требовало, чтобы они ужинали в уединении его покоев, и у нее не было оснований возражать против такого плана.

Сейчас она чувствовала себя более уверенно, чем после ночи в бальном зале. При всем волшебстве и очаровании той ночи ей тогда было очень не по себе, а вот теперь все выглядело совсем по-другому.

Спрыгнув с постели, Эмма подняла с пола свое платье, аккуратно сложила его и положила на стул. Она не хотела выглядеть замарашкой, когда будет покидать этот дом. И следовало помнить о времени. У нее оставалось еще множество дел, очень важных дел, и нельзя было о них забывать.

Осмотревшись, Эмма поискала свой ридикюль. Она не выпускала его из рук, когда Саутуэйт повел ее сюда, но сейчас нигде его не видела. Девушка опустилась на колени, чтобы поискать ридикюль под стульями и другой мебелью. И выругала себя за беспечность. Погрузившись в бездну наслаждения, она совершенно упустила из виду свои обязанности, что было непростительно — даже если ею двигала любовь.

Эмма замерла на мгновение, сама себе удивляясь. Неужели она мысленно назвала «любовью» то, что с ней случилось? Нет-нет, она не имела права называть страсть «любовью». Да, конечно, Саутуэйт счел своим долгом сделать ей предложение, но это ведь ничего не меняло…

Постояв с минуту на коленях, Эмма поднялась на ноги и снова осмотрелась.

— Где же мой ридикюль? — пробормотала она.

— Что ты там делала, Эмма? — послышался вдруг голос графа.

Она вздрогнула от неожиданности. И, обернувшись, обнаружила, что Саутуэйт стоял в дверях гардеробной.

Его халат из расшитой шелком парчи придавал ему весьма экзотический вид.

— Не могу найти свой ридикюль, — пробормотала Эмма.

Он подошел к ней и проговорил:

— Найдем его позже. Он не мог никуда деться. Вероятно, затерялся между простыней или в одежде. Лучше поешь сейчас чего-нибудь.

Оказалось, что в огромной гардеробной графа слуги уже приготовили ужин — стол, накрытый белоснежной скатертью, был уставлен серебром и тончайшим фарфором, и у стола стояли удобные кресла.