— Я могу идти, — буркнула Эмма. — Прекратите это…

— Как только мы покинем эту деревню, вы сможете идти, — сказал Саутуэйт, пуская лошадь рысью. — А теперь — никаких возражений, Эмма! Ни слова, если у вас есть хоть капля здравого смысла.

Она попыталась принять такое положение, которое свело бы к минимуму соприкосновение их тел.

— Что ж, я не стану возражать. Но, сэр, вовсе не потому, что вы предостерегли меня, а потому, что я хочу сказать вам кое-что. Вы, сэр, продолжаете вести себя несносно, вмешиваетесь в мои дела и все портите. Благодарю провидение за то, что вы единственный граф, которого я имею несчастье знать. И если все графы такие самонадеянные…

— Было бы с вашей стороны благоразумно, если бы вы не называли меня самонадеянным. Иначе вам придется узнать, насколько самонадеянным может быть такой граф, как я.

— В таком случае я найду другие слова. Своевольный! Самоуверенный! Надменный!

Она продолжала описывать его недостатки, а лошадь между тем все дальше уносила их от деревни.

Глава 17

Саутуэйт позволил ей идти пешком, когда они оказались на достаточном расстоянии от деревни. Но Эмме пришлось попросить об этом дважды. Наконец граф остановил лошадь, и она спрыгнула на землю. Но при этом его рука скользнула по ее груди — он поддерживал ее, чтобы она не упала, приземляясь.

— Теперь вы можете уехать, лорд Саутуэйт, — сказала девушка. — Здесь нет ни души, и никого не видно. Так что я в полной безопасности.

Она зашагала по дороге, надеясь, однако, что он догонит ее.

Но этого не произошло. Лошадь медленно трусила поодаль — граф просто сопровождал ее, не более того.

Шагая в сторону дома, Эмма все больше злилась, и обратная дорога казалась ей гораздо длиннее, чем дорога в деревню. Возможно, что ее гнев подогревался еще и ощущением полной беспомощности — она ведь не смогла помочь Роберту, и разговор с Таррингтоном не оправдал ее тайных надежд.

Последние несколько дней она то и дело представляла, как спасет брата. Какой же дурой она была, если могла тешить себя такими мечтами! Выходит, у нее не было выбора, так что придется собрать деньги на выкуп. Если получится, конечно…

Она остановилась на краю отцовских владений и повернулась к Саутуэйту.

— Благодарю вас, сэр.

Эмма пыталась придать своему голосу твердость и дать понять графу, что намерена проститься с ним. Но он предпочел не заметить этой решительной нотки в ее тоне. Она направилась к дому, а он поехал следом.

В дверях показалась миссис Норристон. Она перевела взгляд с Эммы на следовавшего за ней всадника, и лицо ее вспыхнуло румянцем; она принялась оправдываться:

— Ах, мисс Фэрборн, я не посмела отказать такому человеку… Он сказал, что если с вами случится что-то худое, то я буду в ответе.

— А почему он решил, что со мной может случиться что-то худое? Я всего лишь побродила по окрестностям — ничего более.

Миссис Норристон опустила глаза и уставилась в землю.

— Ну… Возможно, я обмолвилась, что у вас встреча. Возможно, упомянула, что у вас нужда поговорить с контрабандистами. Он меня напугал, и я не смогла ничего придумать.

— Право же, миссис Норристон, вы не должны были обсуждать с ним мои дела. И вам нечего было пугаться человека только потому, что он случайно, по капризу судьбы, родился лордом и унаследовал огромное состояние. Он сказал вам, что мне угрожает опасность, только для того, чтобы настоять на своем.

Миссис Норристон выглядела очень смущенной и расстроенной. Она неуклюже присела в реверансе перед лошадью графа и скрылась в доме. Эмма последовала за ней и закрыла дверь перед носом спешившегося Саутуэйта. «Если он не поймет и этого „намека“, то он так же глуп, как и надменен», — подумала Эмма.

Девушка вошла в гостиную и не успела даже развязать ленты шляпки, как услышала стук в дверь. Она предпочла не обращать внимания на стук, но граф принялся стучать громче, и в каждом его ударе угадывалось раздражение — пожалуй, даже гнев.

«Пусть стучит хоть весь день, раз ему так хочется, — подумала Эмма. — Будь я проклята, если впущу его. Он не имеет никакого права…»

К своему ужасу, она заметила промелькнувшие мимо приоткрытой двери гостиной юбки миссис Норристон. А потом услышала, как та, открыв парадную дверь, приветствует его лордство, как любая добрая и исполнительная служанка.

Через несколько секунд ноги в сапогах прошествовали к двери гостиной. После чего дверь широко распахнулась, и на пороге возникла рослая широкоплечая фигура.

Граф был суров и мрачен, но в то же время великолепным этого нельзя было не признать. Однако красота незваного гостя нисколько не умерила досаду Эммы; теперь она уже злилась на себя — из-за того, что и на этот раз отметила импозантность и привлекательность графа. Да, он был очень красив в своем костюме для верховой езды, в высоких сапогах и с волосами, растрепанными ветром. Он больше не пылал гневом и не сверкал глазами, но все же его темные глаза выражали неудовольствие, на которое имеют право только некоторые мужчины.

— Миссис Норристон совершила ошибку, впустив вас, сэр. Поэтому будьте любезны удалиться.

— Но прежде я скажу то, что должен сказать.

— Часто случается, что лучше не говорить того, что следует сказать. И я уверена, что сейчас — как раз тот самый случай. Имейте в виду, я не стану вас слушать. Я не просила вас вмешиваться в мои дела. Мне не угрожала опасность и…

— Вы понятия не имеете о том, насколько серьезна угрожающая вам опасность. Ни малейшего понятия. Если бы кто-нибудь другой узнал от вашей экономки о том, что вы просили ее устроить эту встречу, мне пришлось бы пустить в ход оружие. — Граф вытащил пистолет из-за пояса и положил на стол. — Вся эта проклятая деревня по уши завязла в нелегальной торговле, и все об этом знают, — добавил он, скрестив руки на груди и нахмурившись.

Теперь Саутуэйт выглядел точно так же, как в тот раз, когда произошло «вопиющее недоразумение». У нее не было настроения выслушивать его, хотя она понимала, что выслушать придется. С покорным вздохом Эмма опустилась на стул, постаравшись забыть о провале своего плана и своем горьком разочаровании.

— Почему вы захотели встретиться с контрабандистом, мисс Фэрборн? — спросил граф.

— Я не обязана отвечать вам. Я не на допросе. Вы не имеете права…

— Как бы не так! Вы с самого начала проявили своенравие, а к этому печальному инциденту привела моя безграничная терпимость. Вы надеялись получить от контрабандистов особый товар для своего проклятого аукциона? Хотели заполучить кое-что из товаров из «поместья достойного скромного джентльмена»?

Сердце девушки мучительно сжалось.

— Сэр, на что вы намекаете? Я не позволю вам порочить достойного человека.

Дариус поморщился и проговорил:

— Все ваши отчеты страдают неполнотой и отсутствием здравого смысла. Я был готов закрыть на это глаза, но сейчас уже не считаю это возможным.

Эмма стиснула зубы и отвернулась. «Скорее бы он ушел», — думала она.

Но граф не уходил. Он по-прежнему стоял перед ней, занимая слишком много места в комнате и угнетая ее своим присутствием.

— Похоже, вы и сами знакомы с контрабандистами, — сказала наконец Эмма. — А вот мой отец… Ну, если у моего отца и были с ними какие-то дела, то не удивлюсь, когда узнаю, что именно вы вовлекли его в это.

Эти ее слова были ошибкой. На какой-то ужасный момент комната словно заполнилась яростью графа; казалось, даже воздух начал потрескивать. Он стремительно прошелся по комнате, а Эмма в ужасе наблюдала за ним. Наконец, овладев собой и обуздав свой гнев, он снова повернулся к девушке и, пристально глядя на нее, заявил:

— Я знаком с Таррингтоном потому, что он выполняет для меня кое-какую работу. Он здесь король среди себе подобных и знает всех на этом побережье.

— Я слышала, что вы очень интересуетесь этим побережьем.

— И я, и другие. В Королевском флоте недостаточно кораблей, чтобы патрулировать побережье на всем его протяжении. Даже шлюпы, обязанность которых нести патрульную службу, находятся лишь поблизости от главных портов. Большая часть флота находится в Портсмуте — они должны быть готовы к вторжению французов. А тем временем французы могут совершить вторжение в других местах, там, где не хватает военного патруля. Шпионы проникают на нашу территорию с такой же легкостью и так же безнаказанно, как французский коньяк. И таким же образом с полной безнаказанностью они добывают нужную им информацию.

— Вы хотите сказать, что вам помогают английские контрабандисты?

— Да, кое-кто из них. Хотя гораздо лучше с этим справляются другие люди. Они наблюдают и сообщают о чьей-либо подозрительной активности. Теперь уже существует целая сеть наблюдателей вдоль юго-восточного побережья. Это в основном рыбаки и землевладельцы.

— А лорды?

— Есть и лорды, сидящие в своих прибрежных поместьях именно с этой целью.

— Но, насколько я понимаю, вы не из их числа.

— Я и некоторые другие… мы координируем эти наблюдения и обеспечиваем связь между отдельными группами.

Немного помолчав, Эмма задала очередной вопрос:

— А что контрабандисты получают за это? На их деятельность закрывают глаза?

— Контрабандисты не получают ничего, если не считать удовлетворения от того, что они помогают Англии. Если кого-нибудь из них поймают на месте преступления, то усилия по обеспечению охраны побережья будут говорить в пользу такого человека и обеспечат ему некоторую снисходительность закона, не более того.

— А почему? Со стороны правительства было бы справедливо проявить снисходительность.

— С ворами не вступают в сделку. Верность, купленная подобным образом, с такой же легкостью может быть перекуплена врагами, если они предложат более высокую цену.