— Думаю, ты делаешь из мухи слона и зря меня утомляешь, — сказал Эмбери. — Все это… слишком расплывчато.

— Не стану отрицать. Да, расплывчато. Но и ты ведь не станешь отрицать, что тут не просто совпадение. Во всем этом есть нечто странное…

— Но ничего же особенного не случилось, — возразил Эмбери. — Все подозрения основаны только на твоих фантазиях.

— Кстати, я знал Мориса Фэрборна, человека, упавшего со скалы во время прогулки, — сказал Дариус. — Я посещал его аукционный дом. Его поместье в Кенте расположено недалеко от моего. Это позволило упрочить наше знакомство.

Кендейл посмотрел на Дариуса с нескрываемым любопытством.

— А может, ты и дочь его знаешь? — спросил он.

Граф тут же кивнул:

— Да, нас представили друг другу.

Кендейл переваривал эту информацию, покусывая нижнюю губу. А Эмбери бросил на Дариуса вопросительный взгляд, потом спросил:

— А эта «другая женщина», она все еще в трауре, а, Кендейл?

Эмбери снова взглянул на графа, давая понять, что не забыл его сомнений, — мол, допустимо ли целовать женщину в трауре?

Виконт нахмурился и проворчал:

— Да, в трауре. Именно поэтому меня беспокоит ее сегодняшнее долгое отсутствие. Маловероятно, что она сейчас у подруги. Очень кстати, что тебе приходилось ее встречать и что ты знал ее отца, Саутуэйт. Ты можешь за ней приглядывать, не вызывая подозрений.

— Право, это и в самом деле очень кстати, — заметил Эмбери, взглянув на графа с лукавой улыбкой.

А тот с невозмутимым видом проговорил:

— Если ты настаиваешь, Кендейл, я пригляжу за ней. Хотя полагаю, что твои подозрения — всего лишь плод воинственной фантазии. Ты уже лишен возможности броситься в бой, но мечтаешь об этом.

Виконт еще больше помрачнел.

— Но если ты, Саутуэйт, считаешь, что это было… неблагородно и недостойно, раз тебя связывают с ней светские отношения, то я думаю, что Эмбери мог бы…

— Нет, будет лучше, если этим займусь я, — перебил граф. — И я приступаю немедленно. Разузнаю, что означает отсутствие ее экипажа и куда она отправилась.

— Но как ты это сделаешь? — спросил Кендейл. — Будет чертовски трудно выяснить, куда исчез экипаж.

— Только в том случае, если он и в самом деле исчез, — пробурчал Эмбери.

Уже поскакав к дому Эммы, граф прокричал:

— Не беспокойся, Кендейл, у меня свои методы!

Его метод был очень простым. Он решил, что расспросит дворецкого и, вне всякого сомнения, получит заверения в том, что мисс Фэрборн не делает ничего подозрительного — всего лишь проводит вечер в обществе леди Кассандры и ее тетки.

Глава 16

Дом был закрыт более месяца, и затхлый запах в нем свидетельствовал о небрежении, отсутствии хозяев и обилии пыли. По прибытии Эмма тотчас же распахнула окна, радуясь тому, что может хоть чем-то заняться и какое-то время не думать о навалившихся на нее многочисленных проблемах.

Она не была здесь почти год. Поместье находилось на побережье между Дилом и Дувром и являлось скорее убежищем папы, а вовсе не семейным уютным домом. Возможно, именно поэтому Эмма так редко приезжала сюда.

Теперь же морской бриз, ворвавшийся в комнаты, принес с собой воспоминания о немногих случаях, когда она сопровождала отправлявшегося сюда отца.

— Я выстираю все занавеси, — сказала миссис Норристон. — Я собиралась это сделать, когда он был здесь в последний раз, но он… — Женщина умолкла, покраснела и виновато поступилась.

Миссис Норристон жила в соседней деревушке Рингсуолд и прислуживала иногда отцу, когда он здесь находился. Эмма тотчас же сообщила ей о цели своего приезда. Она собиралась пробыть здесь недолго и не нуждалась в служанке. Но все же она не могла обойтись без миссис Норристон.

— Я здесь по делу, — сказала Эмма, — и надеюсь, что вы сможете мне помочь.

— Маловероятно, мисс Фэрборн, что вам может помочь кто-то вроде меня. Ведь я простая женщина… Если вам надо стирать и готовить, я к вашим услугам. Но думаю, ваши дела слишком важны и серьезны для меня.

— Однажды отец сказал, что вы прожили в этих местах всю жизнь. Поэтому именно от вас я ожидаю помощи. Видите ли, я хочу поговорить с кем-нибудь из контрабандистов, что промышляют на здешнем побережье. Я решила, что вы, возможно, знаете кого-нибудь из них. Или кого-нибудь, кто знаком с ними.

Миссис Норристон энергично помотала головой:

— Нет-нет, никто здесь не знает, кто они такие. Они от всех скрываются. Их дело требует того, чтобы их никто не видел и не знал.

— Но некоторые из них хорошо известны, и те, кто им помогает, знают их в лицо. Я же не мировой судья и не собираюсь их арестовывать… Уверена, что в вашей деревне есть люди, способные мне помочь. Например, в прошлом году, когда я ходила в деревню, там был человек, торговавший французским мылом с тележки на лугу.

Плотная и коренастая миссис Норристон принялась медленно расхаживать по кухне, убирая продукты, которые привезла с собой хозяйка дома. После этого она молча обследовала кладовую, где понюхала горшки с топленым салом, видимо, определяя, пригодно ли оно для еды.

Эмма тоже молчала, ожидая ответа миссис Норристон. Наконец, сообразив, что женщина не хочет поддерживать подобный разговор, Эмма решила сменить тему и спросила:

— А насколько далеко отсюда поместье графа Саутуэйта? Кажется, оно где-то возле Фолкстоуна, не так ли?

Миссис Норристон ненадолго задумалась, потом ответила:

— В шести или семи милях к югу отсюда. Говорят, он суровый человек. Правда, может иногда улыбаться. Но если его разгневают, уж тогда держись… — Она потянулась к кастрюле. — Пожалуй, подогрею ветчину к ужину. Думаю, ваш кучер будет рад перекусить чем-то горячим. Сначала накормлю его, а потом, когда у меня все будет готово и стол накрыт, позову вас.

Сообразив, что от нее хотят отделаться, Эмма вышла из кухни и зашагала вверх по лестнице. Шаги ее гулким эхом разносились по пустому дому, а на стенах плясали смутные тени.

У Эммы не было ощущения, что это ее дом, хотя все здесь было обставлено в соответствии со вкусами отца; во всяком случае, холл и некоторые комнаты очень напоминали обстановку их лондонского дома. И даже казалось, что отец каким-то непостижимым образом присутствует здесь — словно от него осталось нечто осязаемое…

Чувство близости к отцу еще больше усилилось, когда Эмма открыла дверь его спальни. Северную стену комнаты украшало небольшое полотно, и, как только она вошла, картина тотчас привлекла ее взгляд — даже сгущающиеся тени не могли сделать тусклыми столь яркие краски. Казалось, эти краски сверкали каким-то внутренним светом; красные были как рубины, а синие обладали чистым цветом лазурита, из которого их пигмент и был получен.

На картине был изображен святой Георгий в костюме и латах эпохи Возрождения, и он пронзал копьем фантастического дракона на фоне горного пейзажа. А красивая женщина, стоявшая чуть поодаль, смотрела на защитника и избавителя с любовью и благодарностью. Эта картина Рафаэля была одной из многих, написанных на эту же тему, но отец категорически настаивал на том, что она — лучшая из всех подобных.

Эмма отвела глаза от полотна и посмотрела на постель, затем на стопку книг на столе. Грудь ее сдавило ужасной болью, будто на сердце навалилась невыносимая тяжесть. Эмма подошла к полотну и сняла его со стены. Она уже была готова унести его, когда что-то в обстановке комнаты насторожило ее…

О Господи, где же остальные картины?! Ведь тут должны были висеть еще две — небольшая картина Боттичелли (на мифологическую тему) и портрет кардинала кисти Себастьяно[6]. Папа продал большую часть своей коллекции, чтобы выделить средства на переезд на Албемарл-стрит, но эти все-таки сохранил.

Эмма положила картину Рафаэля на стол и заглянула под кровать, потом поискала в гардеробе. После чего прошла в гостиную, чтобы проверить, нет ли там полотен. Однако она ничего не нашла, стены были пустые.

Но если Рафаэль остался на месте, то, значит, и остальные картины не были украдены. Ни один вор не стал бы оставлять на месте самую вожделенную добычу. «Должно быть, отец все-таки продал эти две картины», — решила Эмма.

Она вернулась в спальню за картиной Рафаэля, теперь уже уверенная в том, что папа пытался выкупить Роберта. Но возможно, что-то у него не сложилось… Что же касается Рафаэля, то с ним все было ясно. Отец не продал эту картину, потому что считал, что не вправе продавать ее. Когда-то он купил Рафаэля для их с Робертом матери, своей жены, а та, в свою очередь, сказала, что после их смерти картина должна перейти к их дочери, то есть к ней, Эмме.

В своей комнате она бережно завернула картину в полотно и положила на дно своего саквояжа. И весь вечер думала о том, как добиться свидания с людьми, умеющими всегда оставаться невидимками.

В эту ночь Эмма почти не спала. Присутствие мистера Диллона в каретном сарае неподалеку предотвращало опасность вторжения, но не могло отогнать воспоминания — она вспоминала отца и брата, вспоминала те времена, когда они в последний раз были все вместе…

А потом Роберт отправился в путешествие, из которого не вернулся. Перед отъездом брата между ним и папой возникла небольшая размолвка, о которой она вспомнила теперь. Она находилась в саду, но слышала их необычно громкие голоса. А на следующий день Роберт сообщил ей, что скоро отправляется на континент — купить свою первую коллекцию картин, которую он намеревался выставить на продажу на аукционе «Дома Фэрборна» как собственную.

Но похоже, брат так и не приобрел коллекцию. И его не было на том корабле, который, возвращаясь из Италии, пошел ко дну.

Куда же он тогда отправился? Он ведь покинул Англию. Или нет?

Эмма решила, что обязательно должна это выяснить. Завтра она отправится в деревеньку и найдет способ поговорить с теми, кто мог что-либо знать о контрабандистах. И она добьется своего, даже если ей придется прибегнуть к подкупу.