Гидеон, седлая Акамаи, тоже молчал. Он был слишком счастлив, для него все случившееся тоже было похоже на сказку. У него была дочь, Махеалани, чудесная девочка, которую он с каждой минутой любил все крепче. Он не сердился на Эмму за то, что она не рассказала ему обо всем сразу. Гидеону было больно думать о том, какие лишения и трудности испытала его любимая, как горько ей было хранить тайну рождения его дочери, как мучительно было отдавать девочку на воспитание в любящую, но все же чужую семью кузины Анелы. Он гордился Эммой: она сама со всем справилась, сама достигла всего в жизни. Какое мужество понадобилось ей для того, чтобы сохранить достоинство и доброту, какая сила духа, какая верность…

Махеалани первая нарушила молчание:

— Дядя Гидеон…

— Что, родная моя?

— Мы будем вместе готовить сюрприз для Калейлани?

— Да, вместе. Ты будешь мне помогать. Ты умеешь зажигать спички?

Она важно кивнула.

— А ты не обожжешь пальчики?

— Я не знаю. Ты мне покажи, как делать правильно. Тогда я, пожалуй, попробую.

— Ах ты, моя радость! Я бы ни за что не справился с этим без тебя, дочурка, я просто счастлив, что ты согласилась помочь мне!

Он нежно чмокнул ее в носик, и она ответила ему тем же.


Мириам Кейн ласково обняла свою невестку:

— Глупая ты моя, почему же ты сразу не прибежала ко мне да не рассказала обо всем? Тебе же было так трудно одной с Махеалани! Боже, как бы мы с Джекобом были счастливы, если бы узнали, что у нас есть внучка, как бы мы заботились о ней, о вас обеих…

— Я боялась, что вы осудите меня. — Эмма склонила голову на плечо Мириам и застенчиво перебирала бахрому ее вышитой шали. — Мне было так стыдно… Мы с Гидеоном не должны были вести себя так безрассудно. Воспитательницы в монастыре всегда говорили мне, что это страшный грех, что Бог наказывает за него…

Мириам удрученно покачивала головой:

— Бедная моя Калейлани! Сколько же ты вынесла, сколько перестрадала в свои юные годы! Я знаю: ты всегда была чистой и хорошей девочкой. Мое сердце открылось тебе еще в ту минуту, когда Кимо Пакеле привел тебя к нам. Ты была тогда совсем крошкой, еще меньше, чем Махеалани, внученька моя, которую ты подарила мне в утешение на старости лет, Господь благослови тебя за этот великий дар! Тогда, в ту ночь, я хотела оставить тебя у нас, но Кимо Пакеле и Джекоб уговорили меня не делать этого. В чем-то они были конечно правы: Малия никогда не согласилась бы расстаться с тобой, она не перенесла бы того, что ее родная дочь называет чужую женщину своей матерью, хотя у нее и не достало силы воли на то, чтобы окончательно порвать с этим мерзавцем, с этим Джорданом. Джекоб тогда прежде всех понял, с кем мы имеем дело.

Эмма опустила голову. Ей было тяжело возвращаться мыслями к своему печальному прошлому.

— Да, мэм… Да, я тоже никогда не забывала ту ночь. Она перевернула всю мою жизнь, мое детство кончилось тогда, радость, любовь близких, казалось, навсегда ушли в прошлое.

Мириам крепко обняла ее:

— Я понимаю тебя, Эмма. Боже, как тяжело было тебе, малышке, оказаться вдали от дома, в этой сиротской школе, среди монахинь-воспитательниц, в такой суровой обстановке, а ведь ты выросла на воле, ты была такой живой, непоседливой… Но что же еще мы могли предпринять, чтобы защитить тебя от злодея-папаши? Я не знаю, что за разговор был у него с Джекобом в ту ночь, но женщины из деревни, которые видели Джордана наутро, рассказывали мне, что все лицо у него было в страшных ссадинах и синяках. Да, мой Джекоб был всегда таким добрым, всем и каждому стремился помочь, но, когда речь шла о чьей-то подлости, жестокости, несправедливости, если он узнавал о чьих-нибудь черных делишках, он мог впасть в бешенство, взъяриться, точно бешеный бык. Ох, упокой Господь его душу! Что ж, Библия учит нас любить ближнего своего, как самого себя, ты хорошо знаешь это, дитя мое. Там говорится, что, если тебя ударили по одной щеке, надо подставить другую, но там сказано и иное. Око за око, вот что там сказано, Эмма. Джекоб тогда заставил Джека Джордана подписать бумагу обо всех его преступлениях. Там все было написано: и то, что он бежал с каторги в Ботани-Бей, и то, что он замыслил сделать с тобой, с собственной малюткой-дочерью… На самом-то деле ни в чем он не раскаялся, а только запомнил на всю жизнь то унижение, которому его подвергли, силой принудив признаться во всем. Он тогда уже, видно, задумал отомстить всем нам. Впрочем, Джекоб еще по-хорошему с ним обошелся, даже слишком по-хорошему, Джекоб легко мог передать Джордана в руки правосудия и навсегда избавить от этого мерзавца наш прекрасный остров. Но он поддался благородному порыву и пожалел Малию. Какой позор ожидал ее, если бы Джордана арестовали! Джекоба погубила его доброта, он расплатился за свое прекраснодушие собственной жизнью. Увы, его больше нет с нами! Но нет и гнусного каторжника Джордана, и этой ужасной женщины, Джулии Леннокс, — слава Богу, я чувствую себя как-то спокойнее, зная, что она сидит в тюремной камере под надежной охраной. Теперь все будет хорошо, я уверена в этом.

— О, конечно! — воскликнула Эмма. — Я тоже в это верю! Подумать только, сколько лет Джек копил в своей черной душе ненависть к вашему мужу!

Эмма невольно вздрогнула: ей представились волчьи, горящие желтым злобным огнем глаза Джордана.

— Да, он ненавидел Джекоба настолько, что отнял у него жизнь… — горестно согласилась Мириам. Слезы потекли по ее щекам.

Чувство сострадания и любви охватило Эмму. Она порывисто схватила маленькую смуглую руку свекрови и прижала ее к своим губам.

Мириам стерла слезы со щек и упрекнула сама себя:

— Ах, как же я посмела забыться в такой счастливый день, день твоей свадьбы, доченька! Не-ет, Джекоб Кейн не одобрил бы меня сейчас. Он был сильным человеком, он не любил тех, кто нагоняет тоску и докучает жалобами людям. Давай-ка, Эмма, пойди, потанцуй, повеселись с гостями. Смотри, вот, кстати, прибыл один из самых почитаемых наших гостей, наш друг, адвокат Александр Мак-Генри. Думаю, он будет счастлив пригласить очаровательную невесту моего сына натур вальса. Ты уж не отказывай ему, доставь старику такое удовольствие…

Эмма поднялась навстречу дорогому гостю.

Александр Мак-Генри… Это имя она некогда бросила в лицо Джеку Джордану, не выдержав боли, которую он причинил ей, рассказав о перехваченных им письмах. Да, она не выдержала и выдала тайну Малии, назвав Александра Мак-Генри своим настоящим отцом.

Тогда эта тайна казалась ей всего лишь постыдной. Теперь, когда ей столько всего довелось пережить, Эмма поняла: в том, что произошло с ее матерью, не было ничего позорного. Теперь она понимала и Мак-Генри, безутешного вдовца, поддавшегося не столько страсти, сколько чувству одиночества и тоски по безвременно умершей жене, и молоденькую, хорошенькую служанку Малию Кахикина, искренне полюбившую доброго и несчастного хозяина. «Вот откуда в моей судьбе столько горечи, — порой размышляла Эмма. — В час беды и несчастья призвал меня к жизни Господь».

Малия ничего не потребовала от Мак-Генри взамен своей любви. Она всегда была безответной и милосердной, в ее душе не было места гневу и обиде. Почувствовав себя беременной, Малия покинула дом Мак-Генри, поскольку ее дальнейшее пребывание под этим кровом было неприличным. Она уехала в долину, ничего не сказав Мак-Генри о том, что она ждет от него ребенка. Даже составляя завещание, Малия, оставив все ей принадлежащее Эмме и ее мужу, не упомянула имя отца своего ребенка. Что ж, Эмма ни в чем не нарушила ее последнюю волю.

— О, да вот они где, обе миссис Кейн, одна прекрасней другой, не знаешь, кого и выбрать…

Мистер Мак-Генри пробирался к ним сквозь шумную толпу танцующих гостей.

— Разрешите мне все-таки выбрать ту, которую все сегодня называют новобрачной. — Адвокат, церемонно поцеловав руку Мириам, галантно поклонился Эмме.

— Буду очень рада, мистер Мак-Генри! — Эмма кокетливо наклонила головку, улыбнулась свекрови и последовала за адвокатом на лужайку.

Они протанцевали уже второй тур вальса, когда к ним подошел Гидеон.

— Милая Эмма, боюсь, ваш муж захочет увести вас от меня, но мы ему этого не позволим, не так ли? — Весело подмигнув, Мак-Генри закружился еще быстрее. — Давненько я не вальсировал с такой прелестной юной леди! Грех отказываться от такого удовольствия.

Однако, сделав еще круг, он остановил ее, запыхавшуюся и смеющуюся, перед Гидеоном.

— Вот она, твоя женушка, парень. — Мистер Мак-Генри передал Эмму с рук на руки красавцу мужу. — Я отдаю ее тебе в целости и сохранности, а ты уж позаботься о том, чтобы с ней всегда все было в порядке.

— Заботам о ней, сэр, я решил посвятить всю свою оставшуюся жизнь. — Гидеон счастливо и в то же время загадочно взглянул на Эмму и поспешно увел ее подальше от гостей.

— Гидеон, подожди, куда ты меня тащишь? Я ведь еще не успела поблагодарить всех, принять все поздравления. Нехорошо хозяйке оставлять праздник, не переговорив со всеми…

— Боюсь, дорогая, это непосильная задача. Ты не успеешь управиться с этим до следующего утра. Идем, Эмма. К тому же, я успел извиниться перед нашими друзьями за то, что мы покидаем прежде времени наше свадебное луалу… Я должен кое-что показать тебе, жена. Ты сама скоро поймешь, насколько это важно для нас обоих.

— В самом деле? — Эмма посмотрела на него, точно перед ней стоял волшебник, от которого можно было ждать всяческих чудес. Она была сейчас очень похожа на маленькую Махеалани.

— Увидишь… Надеюсь, ты будешь довольна. Идем скорей. Только сначала мы пройдем на конюшню, где нас уже ждет наша дочка. Махеалани так полюбился мой Акамаи, что она не пожелала расстаться с ним даже на эти несколько минут.

— Гидеон, признайся, ты нашел клад?

— Очень может быть.