Виктория Холт - Убийство в Тауэре

Со своего трона, установленного на помосте арены для турниров в Уайтхолле, король смотрел, как лучшие из лучших соревнуются в мастерстве друг с другом. Якову шел сорок первый год, и он сам не принимал участия в состязаниях – отдавал предпочтение охоте, но его юные друзья горели нетерпением показать свое превосходство друг над другом этим безобидным способом. «Ну и пускай», – размышлял Яков. Он смотрел на них – такие красивые молодые парни, и все всей душой стремятся показать своему старому папочке и другу, королю Якову, насколько они лучше своих товарищей.

– Наполни кубок, мальчик, – обратился он к высокому молодому человеку, стоявшему за его троном в полной готовности услужить.

Юноша – милое создание – принялся выполнять свои обязанности. Яков настаивал, чтобы его окружали красивые молодые люди, а этот был занят все время, поскольку король испытывал постоянную жажду, и ничто не могло ее унять, кроме неразбавленного сладкого вина, которое многие его придворные находили слишком крепким. Сам же Яков гордился тем, что он редко, как говорится, «перебирал», и все потому, что знал свою меру.

Он заерзал внутри своих плотных одежд, которые придавали ему вид толстяка, – со времен Порохового заговора король требовал, чтобы его камзолы и панталоны были подбиты толстым слоем ваты, а также и его бриджи, ведь как он мог быть уверен, что у кого-то, кто настроен против Стюартов или протестантов, не возникнет мысль всадить в него кинжал? Многие англичане не испытывали радости оттого, что на британском троне сидит Стюарт. Яков прекрасно знал, они перешептываются о временах доброй королевы Бесс и не питают особой любви ни к шотландцам, которых он привел к королевскому двору, ни к их шотландским манерам. Они время от времени приходят к выводу, что ему недостает подлинно королевского величия, которым обладали Тюдоры.

Яков лишь смеялся над ними. Возможно, внешность у него неподобающая для короля. Он знал, что его предшественник Генрих VIII был видным мужчиной, более шести футов роста, и людей бросало в дрожь, когда он хмурился. Яков был не высок и не низок, взъерошенная борода характеризовала его как нельзя точнее, глаза его были слишком навыкате, а речь – невнятной. К тому же, поскольку он не делал попыток избавиться от заметного акцепта и иногда срывался на шотландские выражения, англичане частенько изумлялись его высказываниям.

Сидел Яков с удовольствием – он не чувствовал себя свободно, когда ноги служили ему единственной опорой, потому что они в любой момент могли его подвести. Вероятно, это были последствия тугого пеленания в младенчестве – более того, Якову не позволяли ходить, пока ему не исполнилось пять лет, и временами он до сих пор ковылял нетвердой походкой, как двухлетний ребенок или пьяный.

Обладая философской натурой, Яков мирился со своими физическими недостатками, гордясь умственным превосходством над большинством современников. Титул «мудрейшего короля всего христианского мира» не присваивается просто так, и Яков считал, что, стоит ему напрячь свои умственные способности, он не уступит ни Нортгемптону, ни Саффолку, ни Ноттингему, ни вообще любому из своих министров.

Король почесал грязными пальцами плотный, украшенный драгоценными камнями камзол. Он не любил мыться и никогда не опускал руки в воду, хотя время от времени разрешал одному из своих слуг протирать их влажной тряпицей. Англичане жаловались на вшей, которые частенько их беспокоили, но Яков полагал, что уж лучше приютить на своем теле несколько мелких созданий, нежели подвергать себя пытке мытья.

– Во времена правления доброй королевы Бесс, – ворчали эти англичане, – дамы и господа искали при дворе почестей, а теперь ищут блох.

– Это более безобидное занятие, – говаривал им в ответ Яков.

Казалось бы, со времен Тюдоров двор измельчал. Но Яков не считал, что Тюдоры были такими уж снисходительными суверенами. Они требовали лести, которую он презирал, тотчас же понимая мотив, стоящий за ней, и ни на мгновение не обольщаясь мыслью, что он самый красивый мужчина на свете. Старой королеве приходилось заигрывать с министрами, когда она стала развалиной с почерневшими зубами. Было ли это мудро? Нет, Яков прекрасно знал, что он из себя представляет, и не просил лжи. Подданным не нужно было опасаться, что их головы отделят от тел за незначительный проступок. Его называли Соломоном, и он гордился этим, хотя не слишком жаловал шутки о том, что это имя дано ему, потому что он – сын Давида. Он был сыном графа Дарили и королевы Марии, и предполагать, будто его мать взяла себе в любовники Давида Риццио и Яков был плодом их любви, – чистая клевета!

Подобные сплетни существовали всегда, но разве они имеют какое-то значение теперь, когда корона, объединившая Англию и Шотландию, венчает его голову? Результатом стал мир на этом острове, какого там никогда не было прежде, а все потому, что мудрейший король всего христианского мира, который прежде был Яковом VI Шотландским, теперь стал Яковом I Английским.

– Наполни, мальчик! – ласково попросил он.

Вино! Доброе вино! Когда король был младенцем, его кормилицей была горькая пьяница, о чем долгое время никто не подозревал. Иногда Яков размышлял, не из-за того ли, что ее молоко было сдобрено более крепким напитком, он, взращенный на нем, приобрел не только вкус к вину, но и потребность в нем.

Его детство было не совсем обычным. Юные годы королевских детей зачастую бывали опасными, поэтому, приходя к власти, они частенько поминали их нелестными словами. Но детство Якова было еще более беспокойным, чем у других, что не вызывало у него никакого удивления, когда он размышлял над событиями, происходившими в то время в его семействе. Отец Якова был убит любовником матери, и некоторые поговаривали, что и мать приложила к этому руку. Поспешный брак матери с графом Босуэллом, гражданская война, побег матери в Англию, где она оставалась пленницей доброй королевы Елизаветы почти двадцать лет. Не слишком безопасное детство для ребенка со слабыми ногами, который лишь благодаря уму сумел сохранить свое место среди честолюбивых лэрдов,[1] окружавших его.

Как он упивался своим острым умом! Может, он и не умел ходить, зато быстро научился говорить. Он обладал отменной памятью, его глаза навыкате, казалось, видели гораздо больше, чем глаза взрослых, – от них мало что могло укрыться, и он с детской откровенностью, без колебаний, комментировал увиденное. Как только Яков начал говорить, его ум стал очевиден, и все те амбициозные люди, которые хотели, чтобы он служил всего лишь марионеткой в их интригах, зачастую бывали напуганы.

Прекрасная память Якова сохранила множество картин прошлого, а больше всего ему правилось вспоминать, как его, еще не достигшего пяти лет, вносит в большой зал Стирлингского замка его опекун, граф Map, и сажает на троп, чтобы он повторил речь, которую без труда выучил наизусть. Тогда Яков удивил всех – во время речи его наблюдательный взгляд отметил, что одна из шиферных плит крыши сдвинулась, и в образовавшуюся щель он увидел яркую синеву неба.

Яков до сих пор слышит свой четкий детский голос, сообщающий собравшимся: «В этом парламенте образовалась дыра».

С тех пор его зауважали, потому что то, что для него являлось констатацией факта, было истолковано как зловещее пророчество. Регент Морей был убит, а графа Леннокса, деда Якова по линии отца, избранного следующим регентом, тоже быстро постигла насильственная смерть.

Шотландские лэрды были уверены, что их юный король – необычный ребенок.

Яков был доволен жизнью. Он не мог ходить, но пока у него были слуги, которые носили его, куда ему вздумается, какое это имело значение? Рано или поздно ноги должны были начать ему повиноваться, а в ожидании этого дня он мог читать, наблюдать и учиться.

Ему пришлось пройти долгий путь от парламента в Стерлинге до дворца Уайтхолл.

Глаза Якова загорелись, когда он стал следить за всадниками. Среди них был сэр Джеймс Хей. Он был красивым мальчиком, когда король привез его в Англию из Шотландии, а теперь превратился в изысканного джентльмена. Яков благоволил юному Хею и решил способствовать его продвижению. Приятный молодой человек, воспитывавшийся во Франции и потому обладавший хорошими манерами, нравился англичанам, более лощеным, нежели большинство шотландцев. Яков сделал его постельничим, и юный Хей оказался славным товарищем, характер у него был легкий, и раздражительность ему не была присуща.

«Конечно, он несколько тщеславен, но кто не лишен тщеславия, – снисходительно вопрошал себя король, – обладая таким очарованием?»

Молодой человек любил покрасоваться, а поскольку Якову доставляло удовольствие награждать деньгами своих друзей, ему не было никакого дела до того, на что они их тратили. Если их вкусы не шли дальше изысканных нарядов и демонстрации собственной расточительности, то пусть радуются, но помнят, чья щедрая, пусть даже несколько грязноватая рука даровала им все эти милости.

За сэром Джеймсом повсюду следовала свита пажей – все красиво одетые, хотя чуть менее изысканно, чем их хозяин. Они являли собой приятное зрелище.

Яков поймал на себе взгляд королевы. Выражение ее лица было укоризненным. Бедная королева Анна! Она здорово растолстела после семи беременностей, хотя до сих пор сохранила капризное выражение лица, которое, как ему когда-то казалось, не было лишено привлекательности. Но это было в дни романтической юности Якова, когда он, борясь со штормами, поплыл на ее родину и привез свою невесту назад в Шотландию. Теперь Яков с улыбкой вспоминал их первую встречу – то, как он был доволен своей юной датской принцессой и как он, вовремя приплыв с ней в Шотландию, свершил правосудие над ведьмами, которые, как ему казалось, хотели, чтобы она утонула по пути. Славные дни, но давно минувшие, а Яков был слишком мудр, чтобы желать вернуть свою молодость, – он обменял бы ее в любой момент на жизненный опыт, отдавая предпочтение знанию перед силой.