А моя подруга со своим новым мужем были невероятно, вызывающе счастливы. И эта бьющая через край радость, эта искрящаяся любовь почему-то вызвали во мне испуг.

Сначала я думала, что он, этот испуг, священный – перед величием человеческих чувств, которые, возможно, мне недоступны. Потом я решила, что вульгарно завидую подруге, и даже по этому поводу наметила себе после свадьбы сходить на церковное покаяние. А потом в блеске праздника, который вовлек в свое веселье чуть ли не весь ресторан, я кожей ощутила предгрозовую напряженность и поняла, что физически предчувствую беду. Я гнала от себя эти предчувствия, потому что для беспокойства не было никаких оснований, и молилась о том, чтобы и после свадьбы Наташу с мужем не оставили радость и восхищение друг другом.


Сначала все и было хорошо. Пожалуй, полгода. А потом вдруг Наташа неожиданно пришла ко мне с закаменевшим лицом и заявила:

– Он меня разлюбил… А может, и не любил вовсе…

Меня передернуло от внутреннего толчка. Вот оно! Не зря меня что-то тяготило на их свадьбе. Разумеется, говорить я ей этого не стала. А ее же тоном, каким она разговаривает со мной, когда хочет показать, что моя проблема не стоит выеденного яйца, сказала:

– Не говори ерунды!

– Это не ерунда.

Если бы она сказала еще хоть что-нибудь, если бы она тарахтела и тарахтела, как обычно, я продолжала бы уверять, что она городит чушь. Но Наташа молчала, а лицо у нее было такое, будто она свою любовь уже похоронила. Я проглотила застрявший в горле тягучий комок и преувеличенно бодро накинулась на нее:

– Что ты придумала? Этого не может быть! Какие у тебя основания для подобного заявления? Наверняка у тебя нет никаких оснований!

Она подняла на меня тусклые глаза и ответила:

– Он вчера не ночевал дома.

– И всего-то? – очень бодрячески рассмеялась я, потому что не знала, что на этот счет сказать.

– Мы еще и года не женаты…

– Ну… он же наверняка дал какие-то объяснения… Он дал объяснения?

– Дал. Сказал, что был у школьного товарища на той стороне Невы, что они заговорились, а потом… потом развели мосты.

– Вот видишь! – обрадовалась я. – Все очень просто объясняется!

– Альбина! Во-первых, накануне он не говорил мне ни о каком таком товарище и о встрече с ним, во-вторых, все его школьные товарищи в Омске. Он приезжий, а не коренной петербуржец. Даже если в Питере чудным образом оказался его школьный друг, то Валера мог бы мне позвонить от него.

– Он ведь, наверное, что-то сказал и по этому поводу?

– Сказал, что не мог – и все.

– И что?

– И ничего.

– Вы поссорились?

– Нет.

– Может, стоило поссориться?

– Не имеет смысла. Он и так как чужой.

– И что это значит?

– То и значит. Как не муж…

– А как кто?

– Альбинка, не прикидывайся дурой.

– Что, и не… – ужаснулась я.

– Представь себе, «и не»! – передразнила она меня, и я наконец услышала интонации прежней Наташи. – То у него голова болит, то он устал, и всякое разное прочее…

– Да, это подозрительно, – вынуждена была согласиться я. – У тебя есть какие-то соображения?

– У меня не соображения. Я точно знаю, в чем дело, – сказала Наташа и наконец разрыдалась громко и безутешно.

Я гладила ее по плечам и спутанным волосам. Что я могла для нее еще сделать? Когда она отплакалась и смогла говорить, то первым, что я услышала, было прозвище, которым она наградила первую жену Беспрозванных – Хозяйка Медной горы.

– Откуда она взялась-то? – спросила я.

– Она всегда была неподалеку. Моя квартира на Малой Конюшенной, а она, кажется, квартиру снимает где-то на Миллионной, что ли…

– И что? – Я боялась задать какой-нибудь конкретный вопрос.

– Мы несколько раз встречались с ней, – ответила Наташа, всхлипывая и размазывая по щекам слезы.

– Зачем?

– Это была ее инициатива. Она как-то позвонила мне на работу и предложила встретиться по очень важному для меня вопросу.

– Но… как она узнала твой номер телефона?

– Думаю, что позвонила на завод, в техбюро, где Валера по-прежнему работает, представилась какой-нибудь подругой. Там все знают телефон моей фирмы.

– И где же вы встречались?

– Да понимаешь, я, идиотка, пригласила ее к себе домой. Отгул даже специально для этого брала.

– Наташа! Почему ты мне ничего не сказала? Может быть, я тебя отговорила бы?

– Уверена была, что она мне больше не страшна. Я так верила в его любовь… – И Наташа опять разрыдалась. – Она ведьма, Альбинка, настоящая рыжая ведьма. Она что-то сделала у нас дома. Не знаю что, но сделала!

– Подожди паниковать! Расскажи подробнее! О чем вы говорили?

– Она сказала, что лучше мне самой от Валеры отказаться, потому что он меня не любит, а свадьба и все такое – это так… временное помрачение рассудка.

– А ты?

– А я расхохоталась ей в лицо.

– Правильно. А она?

– А она улыбнулась так… по-змеиному… и сказала, что он, Валера, у нее «вот здесь» и показала черную коробочку или шкатулочку. Я не поняла, из чего она сделана: деревянная, лакированная или из какого-то камня.

– Гадость какая… Она тебя запугивала! Не бери в голову!

– Я ей тоже сказала, что всякими мистическими штучками она меня не проймет. А она предупредила, чтобы я с этим не шутила, потому что у нее в руках не мистические штучки, а Валерина жизнь. Представляешь? Тут даже если ни во что подобное не верить, жутко сделается.

– И что ты?

– А я ей предложила не бросаться словами и спросила, зачем все это ей нужно.

– Ну?!

– Она стала что-то нести про нечеловеческую любовь к нему. Я говорю, почему же столько времени Валера жил один, а ее любовь никак не проявлялась? А она заявила, что, мол, нечего мне рассуждать о том, в чем я ничего не понимаю, что она, дескать, постоянно была рядом. Они всегда любили друг друга, а при такой любви, как у них, вовсе не обязательно жить как муж и жена. Их любовь – нечто большее.

– Бред какой-то! – только и смогла проговорить я.

– Я ей сказала именно эти же слова. А она возразила, что если я ей не верю, то могу посмотреть на левую руку Валеры. У него на запястье ее, Любы, любовная метка.

– Ты проверила? Есть?

– Мне и проверять не надо. Я знаю, что у него на руке приличной величины пятно. И кожа на нем такая… слегка сморщенная и чуть-чуть светлей, чем остальная. Он говорил, что это след от давнего ожога. Будто бы они в детстве тренировали волю и жгли руку свечкой, кто дольше вытерпит.

– Ну так вот же и объяснение, – не очень уверенно сказала я.

– Дело в том, что она мне на своей руке показала точь-в-точь такое же пятно с рваными краями. Выходит, что если он и валял дурака, то именно с ней. Может, в тот момент они как раз в вечной любви и поклялись…

– Ну и что? Детские игры! Я не верю, что…

– Я тоже не поверила бы, если бы все у нас оставалось по-старому. Но, говорю же тебе: он как чужой!

– Знаешь, Наташа, если бы эта метка имела такую силу, о которой она говорит, то Валера на тебе не женился бы. Он вообще на женщин не смотрел бы!

– В том-то и дело, что он на женщин никогда и не смотрел, на себя рукой махнул. Вспомни, что ты о нем сказала, когда первый раз нас вместе увидела!

– А что я сказала?

– Ты обозвала его парижским клошаром.

– Да… что-то такое припоминаю… Но все-таки он на тебе женился, преобразился и вообще. Он любит тебя, Наташа, я сама видела! Нельзя сыграть такую любовь. Да и зачем?

– Знаешь, может быть, он устал от этой… ведьмы. Я даже больше не хочу называть ее Хозяйкой Медной горы. Может, он хотел начать новую жизнь с обыкновенной женщиной, а у него не получилось…

– Таким образом, ты подтверждаешь, что она – женщина необыкновенная?

– Она действительно необыкновенная! Если бы ты ее видела… Мало того, что она настоящая красавица, она еще вся зовущая, манящая, чувственная, как живое воплощение Любви. И зовут ее Любовью…

– Нет! – возразила я, собирая свою волю в кулак. – Не могу я поверить во все эти мистические метки и воплощенную Любовь! Она берет тебя на испуг.

– Ты просто ее не видела, Альбина, – печально улыбнулась подруга.

– Ты, Наташа, не хуже. Уверяю тебя! – попыталась я отвлечь подругу от описания прелестей первой жены Беспрозванных.

– Ты просто ее не видела, – упрямо повторила Наташа.

– Возможно, что она красавица, каких свет не видывал, но я знаю сколько угодно случаев, когда безумно любят дурнушек.

– Бывает и такое. Но я же говорю тебе, что она не просто красавица. Она – ведьма! Что-то ведь случилось с Валерой!

– Ты сказала, что несколько раз встречалась с ней. А это еще зачем? Неужели тебе одного раза не хватило?

– Во второй раз я с ней уже на улице встретилась. Мне показалось, что случайно, но теперь думаю, что она меня специально подловила.

– И что она сказала?

– Она угрожала мне, Альбинка! Говорила, что если я не оставлю ее мужа… Представляешь, она так и говорила: если я не оставлю ее мужа в покое, то мне же будет хуже, что она ни перед чем не остановится…

– Ну, знаешь, это уже натуральная уголовщина! На эту воплощенную Любовь можно и заявление в милицию подать.

– И что я в нем напишу?

– Что тебе угрожают.

– Не смеши! Не жизни ведь угрожают, а тем, что будет хуже. А может, мне так хорошо, что если станет хуже, то это все равно будет на порядок выше, чем у всех остальных. Я думаю, в ее словах нет состава преступления.

– Наташа, а ты не пыталась поговорить с Валерой?

– С ума сошла? Конечно, нет!

– Может, все-таки поговорить?

– Ни за что! Я не унижусь до этой разборки. Если он уйдет от меня, значит, так мне на роду написано.

– Неужели даже не станешь бороться, Наташа? Неужели отдашь любимого мужа этой… ведьме?

– Он сам должен сделать выбор. Понимаешь, сам!

– А если она действительно заморочила ему голову?