Примерно за час до возвращения домой дочери к Капитоновым прибежала взъерошенная заплаканная Татьяна Румянцева.

– Мише хуже?! – в один голос выкрикнули Капитоновы.

У Татьяны так тряслись губы, что она никак не могла начать говорить. Андрей бросился в кухню, принес оттуда чашку с водой, но Мишина мать, отстучав дробь зубами о ее край, вся облилась, но, похоже, так и не смогла выпить ни глотка. В конце концов она сунула руку в карман плаща, вытащила оттуда смятый лист бумаги и протянула Капитоновым. Бумагу взял Андрей, разгладил ее и стал читать вслух:

– «Дорогие родители, простите меня, если сможете. Я люблю Нину Капитонову. Страшно люблю. Жизнь без нее мне не нужна. И я покончу с этой жизнью, в которой все не совпадает. Слух получают люди, которым не хочется ничего слушать, кроме мата и дичайшей музыки. А те, кому нужен слух, не могут как следует расслышать даже голоса любимых людей. Я не совпал с Ниной. Я люблю ее, а она любит другого. Она не хочет меня, но не получит и своего мотоциклиста. Нас обоих не будет. Вы так и передайте ей, что все сделал я, тот, которым она пренебрегла. Она думала, что я не способен на поступок, а я способен. Прощайте все. Прощай, Нина, и прощайся со своим байкером. Целую вас, мама и папа. Вы были хорошими родителями. Но человеку мало того, чтобы его любили только родители. Прощайте. Ваш неудачный сын Михаил...»

Закончив читать, Андрей с ужасом уставился на бок о бок сидящих на диване женщин.

– Бред какой-то, – сказал он.

– А мы в-ведь д-даже не знали, – наконец смогла вымолвить Татьяна Румянцева, – что у Миши с Н-Ниночкой в-все раз-зладилось... – Она схватила со стола принесенную для нее чашку и выпила из нее остатки воды. – Он н-ничего не говорил.

– А ты знаешь, Таня, что Миша добился того, чего хотел?.. – трясущимися губами произнесла Ирина.

– Как?! – охнула Татьяна.

– Нине действительно придется прощаться со своим... словом, ее Кирилл разбился... насмерть... на мотоцикле.

– Как?.. – еще раз пролепетала Румянцева.

– Похоже, что ваш Миша не просто попал под машину. Скорее всего, он назло Нине специально бросился под мотоцикл Кирилла. В результате Миша в больнице, но жив... а... нашего Киры...

– Н-е-ет... Только не это... – прошептала Татьяна, потом, задыхаясь, спросила: – И... и что же теперь будет?

Андрей сначала даже не понял, что она имеет в виду, и спросил:

– Ты о чем?

– Я... о Мишеньке...

– Что бы ни было, Таня, а его участь все же много лучше, чем Киры... Они с Ниной так любили друг друга...

– А Нина... она...

– А Нина еще ничего не знает. Представляешь, что с ней будет, когда она узнает!..

* * *

И вот сейчас вместо Нины, которую родители считали слабой беззащитной девочкой, перед ними сидела собранная и решительная взрослая женщина.

«Я убью его!» – написала она на листе блокнота крупными печатными буквами и два раза подчеркнула длинными ровными линиями.

Ирина обратила внимание именно на эту ровность линий и окончательно растерялась.

– Не ерунди, – сказал Андрей.

Нина слишком хорошо знала движения губ отца, когда он произносил эту фразу. Обычно она означала, что, с точки зрения Андрея, Нина занимается глупостями, например, стоя у плиты, ест макароны прямо со сковороды или поливает клумбу во дворе с балкона их шестого этажа. Макаронно-клумбовое выражение в применении к тому, что творилось в душе Нины, было для нее так же отвратительно-болезненно, как скрежет железа по стеклу для слышащего человека. Нинины ноздри затрепетали от гнева. Она встала и еще раз объявила родителям:

– Я убью его!

– Да что ты можешь сделать, глухонемая девочка! – попытался вразумить ее Андрей.

Это сложное прилагательное «глухонемая» было в их семье под запретом. Назвать Нину глухонемой было так же невозможно, как невозможно человека с одним глазом в лицо называть одноглазым, а горбатого – горбуном. Андрей специально употребил именно это жалящее определение, чтобы сбить дочь с толку, отвлечь от того, что она с таким жаром повторяла. Пусть она лучше возненавидит его, чем совершит что-то ужасное и непоправимое.

Ирина с колотящимся у самого горла сердцем смотрела на дочь. Как бы ей хотелось, чтобы ее Ниночка сейчас билась в рыданиях, которые так естественны в том случае, когда юная девочка теряет возлюбленного. Если бы она стонала и выла, они с Андреем утешали бы ее, поили лекарствами и тоже плакали бы вместе с ней. Им тоже, до спазмов в горле, было жаль Кирилла. Но почему Нина не плачет? Почему у нее такое жесткое лицо? Неужели они совсем не знают свою дочь?

А Нина между тем, смерив родителей презрительным взглядом, вдруг резко развернулась и бросилась вон из квартиры.

– Нина! Стой! Ты куда?! – опять в два голоса крикнули Ирина и Андрей.

Подобные родительские вопли редко останавливают даже слышащих детей. Нина их не слышала. Когда за ней захлопнулась дверь, Ирина взвизгнула:

– Что же ты стоишь, Андрей?! Беги за ней! Она же пропадет одна!

Андрей, сбросив шлепанцы, сунул голые ноги в осенние башмаки, сорвал с вешалки куртку и бросился за дочерью. Через полчаса он вернулся и сказал жене:

– Я не нашел Нину. Не успел. Видимо, она прыгнула в какой-то транспорт.

– Не в какой-то, а в автобус! Она ведь не может ездить в маршрутках! А автобус здесь у нас один! Почему ты не дождался другого? Почему?!

– Не знаю, Ира... Растерялся я как-то...

– А вот она не растерялась! Ты только представь, Андрюша, наша Нина оказалась единственной, кто в этой ситуации не растерялся.

– И где же ее теперь искать? Куда она может пойти?

– Пожалуй, я догадываюсь... – проговорила Ирина, бросилась к телефону, быстро набрала номер и, как только на другом конце провода откликнулись, закричала в трубку: – Это Елена Игнатьевна?! Здравствуйте! Это Ирина Капитонова! Да-да! К вам наша Нина не заходила?.. Заходила... А сейчас?.. Узнала адрес больницы и поехала к Мише... А Таня с Виктором где?.. Ах... уже в больнице... Да-да... Спасибо... До свидания... – Ирина положила трубку, обернулась к мужу и сказала: – Хорошо, что Татьяна с Виктором там. Звони им! Быстрей!

Андрей вытащил из кармана мобильник, соединился с Виктором Румянцевым и зачем-то закричал в трубку во весь голос:

– Витя! Здравствуй! Да, я... Как там Миша?.. Плохо... Никого не хочет видеть... Ясно... Слушай, к вам в больницу помчалась Нина. Ей Елена Игнатьевна объяснила, где Миша сейчас находится. Сами не знаем, зачем она к нему поехала, но думаю, ничего хорошего из этого не выйдет. Потому, собственно, и звоню. Вы уж как-нибудь ее там задержите... Не пускайте к Мишке... А мы с Ириной сейчас приедем!

В центре города Капитоновым пришлось минут десять постоять в пробке. Все это время Андрей, погруженный в тяжкие думы, просидел не двигаясь, вперив взгляд в лобовое стекло, покрытое каплями дождя. Как ни крути, а похоже, что баба Клава, которая уже десять лет покоится на Южном кладбище, была права. Они с Ирой около года жили гражданским браком, и у них родилась глухонемая дочь. Нина с Кириллом жила нерасписанной – на нее свалилось еще более тяжкое горе. Может быть, из поколения в поколение степень наказания возрастает, как бы густеет, концентрируется... Нет! Чушь! Не может такого быть! Тысячи людей не регистрируют своих отношений, и что? Разве все они несчастны? Недавно один известный актер на всю страну заявил, что для него штамп в паспорте ничего не значит. Не сыплются же на него несчастья за такое заявление! Впрочем, откуда Андрею знать, каковы дела этого артиста. Если честно, то последнее время на него без слез не взглянешь: съежился весь как-то, постарел... Пьет, наверно... Впрочем, какое Андрею до него дело? У него своих проблем невпроворот...

Ирина не могла сидеть спокойно. Ей казалось, что, пока они тут торчат, с Ниной непременно что-нибудь случится. Нет, конечно, она не убьет Мишу в прямом смысле, но и в переносном парню мало не покажется. Если он и так слух практически потерял, то от одного вида взвинченной до предела Нины... Да что там говорить! Ирина уже хотела предложить мужу бросить машину и поехать на метро, поскольку жизнь дочери важнее любой самой новой и дорогой машины, но вереница автомобилей впереди них наконец сдвинулась с места.

В вестибюле больницы охранник ни за что не хотел пропускать Капитоновых на этажи без синих бахил, которые никак нельзя было купить, поскольку аптека минут шесть назад закрылась. Хорошо, что одна сердобольная старушка подсказала Ирине, что очень приличные бахилы всегда можно найти в урне у входа в больницу. Старушка оказалась права. Из этой самой урны Ирина вытащила неплохие чехлы на обувь.

Больничный лифт почему-то не работал, и Капитоновым пришлось тащиться на пятый этаж старинного здания с очень крутыми ступенями. Когда задыхающаяся Ирина ворвалась в холл травматологического отделения, где должен был находиться Миша, первыми, кого они увидели, были супруги Румянцевы. Бок о бок, с совершенно прямыми спинами они сидели на кожаном диванчике, осененные листьями декоративного клена с яркими оранжевыми цветками. Слегка подрагивающая тень от одного лапчатого листа падала на лицо Татьяны, и Ирине показалось, что Мишина мать корчится в диких гримасах.

– Таня, что?! – бросилась к ней Ирина. – Где Нина? Она была тут?!

– Она в палате у Миши, – бесцветным голосом ответила Румянцева.

– Как, почему в палате?! Я же просил Виктора не пускать ее к нему! – возмутился Андрей.

Виктор посмотрел на него тяжелым взглядом и ответил:

– Ты и сам, Андрей, не смог бы ее не пустить.

– Да она... она в невменяемом состоянии! Она же может довести себя и Мишку до... до чего угодно!

– Она была очень спокойна, Андрей, – сказала Татьяна. – Честно говоря, я этому даже удивилась и... уж простите... немного обрадовалась. Кирилла бесконечно жаль, но то, что Нина не в истерике... это ведь хорошо... Разве не так?!