Светлана Демидова

У каждого свое проклятие

1988 – 1990 годы

МАРИНА И ПАВЕЛ

Марина с удовольствием разглядывала себя в зеркале. Да! Она хороша! Она чудо как хороша в этом голубом свадебном костюме с белыми кружевными прошивками! Как только она его надела, серые глаза тут же налились небесной голубизной, а губы... губы, не тронутые помадой, пожалуй, стали похожи на нежные розовые лепестки. Девушка крутанулась на каблучках новых белых босоножек. Широкая юбка-полусолнце образовала вокруг ее ног голубой шелковый колокольчик.

Марина сразу отказалась от белого платья до полу и тюлевой фаты с веночком из искусственных цветов. Ей не надо ничего искусственного, ничего стандартного, традиционного, как у всех. У нее все особенное. Она так любит своего Пашу, что, кроме него самого, ей ничего не нужно. Она и от свадьбы отказалась бы, если бы не родители обеих сторон. Они не могли допустить, чтобы их дети жили в гражданском браке. Нет-нет, не надо думать, что Марина с Павлом уже... Дело совершенно не в этом! Их любовь была такой нежной, красивой и трогательной, что вульгарная свадебная атрибутика: целующиеся голубочки, сцепленные кольца и прочее – оскорбляла Маринины высокие чувства.

На костюм из голубого шелка она согласилась только ради мамы, а теперь была довольна, что его сшила. Он ей очень к лицу. Пожалуй, Марина даже приколет к своим длинным волнистым волосам глубокого темно-русого цвета белый парчовый цветок. Как символ. Символ чистоты, непорочности и огромности своего светлого чувства к Павлу.

* * *

Марина познакомилась с Павлом в научно-исследовательском институте «Метмашпроект», куда распределилась на работу после окончания института. Павел Епифанов к тому времени уже целый год отработал в вышеозначенном учреждении. Надо сказать, что в «Метмашпроекте» было много молодежи. Директор института заключил с несколькими ленинградскими вузами договоры на «поставку» молодых кадров. И Павел, и Марина попали в «Метмашпроект» именно таким образом, по запросу, чем очень гордились. И гордость была законной: директор проектного института отобрал из всего потока выпускников именно их.

За год работы в «Метмашпроекте» гордости у Павла Епифанова (и не у него одного) заметно поубавилось, поскольку сверкать перлами полученных в институте знаний и переливаться блестящими гранями интеллекта почти не приходилось. Каждое лето и осень молодых специалистов направляли на работу в поля подшефного совхоза «Красный богатырь», а зимой довольно часто засылали перебирать гнилые овощи на городской овощебазе. Поменять место работы было невозможно, поскольку каждый выпускник вуза обязан был отработать по распределению три года. Да и куда уйдешь, если порядки везде одинаковые!

Именно на совхозных грядках Марина, тогда еще не зная, что проведет на них все три осенних месяца, и познакомилась с Павлом. Сначала он очень ей не понравился, потому что грубо оттеснил плечом от двери автобуса, который приехал забирать с поля молодежь «Метмашпроекта». Бедная Марина тогда чуть не осталась на поле одна-одинешенька. Она еще не успела толком ни с кем познакомиться, и молодые инженеры посчитали ее представителем «Красного богатыря», каковых здорово недолюбливали. Да и за что их было любить, если они не могли своими силами убрать до заморозков свеклу с капустой и гноили их в поле! Вместе с овощами гнили и выпускники ленинградских вузов, на практике постигая истину, что красный диплом – это одно, а производственная необходимость – нечто совершенно другое и что на внедрение в жизнь своих гениальных дипломных проектов в обозримом будущем не стоит и рассчитывать.

В автобус, набитый под завязку, Марину втащил совхозный бригадир, который точно знал, что к его хозяйству эта худосочная барышня не имеет никакого отношения. На одном из крутых поворотов девушку припечатало к тому самому молодому человеку, который отпихнул ее от дверей автобуса. Лицо парня было грязным и рябым от свекольного сока, влажный ватник пах застоявшейся кислятиной. Марина непроизвольно скривилась, а парень расхохотался:

– Что, не нравится?! Ничего, привыкнешь! «Красный богатырь» и не таких обламывал! Новенькая, что ли?

Марине совершенно не хотелось разговаривать с «этой кислятиной», но в коллектив входить было нужно, и она кивнула.

– У кого работаешь? – не отставал парень.

Марина назвала фамилию начальника.

– У-у-у... До снежных мух пропашешь!

– Мух? – не поняла она.

– До снега то есть... Тоже, милая, пропахнешь! Пока отопление в квартирах не включат, одежда так и киснет. Не напасешься. Со свекольной ботвы вода здорово льется. А если на капусту переведут, там вообще...

– Что... «вообще»? – испугалась Марина.

– Вообще – это значит сплошная вода! Наружные листья у кочанов – как ковши! Ты вот сегодня на чем была?

– На морковке...

– Ну... это еще цветочки... То-то я смотрю, ты – почти чистая...

Когда автобус подрулил к станции подземки, парень, который представился Павлом, первым спрыгнул с высокой подножки и подал руку Марине.

– Неужели ты в таком виде прямо в метро? – удивилась Марина, пытаясь смыть в луже грязь с резиновых сапожек.

– А что ж, пешком через весь город топать? Или чемодан одежды с собой в совхоз возить? Выбора у нас нет, Мариночка! Айда в метро!

Таким образом, Павел Епифанов взял шефство над новой сотрудницей «Метмашпроекта». Марина не противилась, потому что утром следующего дня увидела его чисто умытым и даже в слегка вычищенном ватнике. У Павла оказалось приятное худощавое лицо с редкими светлыми веснушками и очень хорошая добрая улыбка. Теперь он всегда вставал на грядку рядом с Мариной. Каждая тянулась так далеко, что, находясь в ее начале, ни за что нельзя было увидеть конец, и молодые люди имели массу времени на разговоры. И они говорили, говорили... Оказалось, что у них общие взгляды на все, начиная от способа уборки овощей и заканчивая устройством мироздания. Вскоре они стали встречаться и по вечерам, потому что даже всей грядочной длины им не хватало на то, чтобы наговориться.

Павел впервые поцеловал Марину в ее собственном подъезде, куда доставил после спектакля театра имени Комиссаржевской. Марина как раз хотела обсудить одно спорное место в спектакле, когда молодой человек закрыл ей рот поцелуем. Девушке показалось, что этот вариант не только ничуть не хуже обсуждения, но, возможно, даже лучше. С тех пор они каждый вечер целовались в Маринином подъезде. Довольно скоро Павел объявил, что любит Марину. Она поспешила сказать ему то же самое. В общем, все у них было просто, светло и безоблачно по самой банальной схеме: встретились, поговорили, понравились друг другу, поцеловались – и влюбились.

Работы на капусте Марина не выдержала. Между листьев огромных кочанов действительно скапливалось столько воды, что вся одежда девушки промокала насквозь. На пронизывающем октябрьском ветру Марина простудилась и слегла с высокой температурой. Какова же была радость больной, когда проведать ее пришел Паша. Он принес ей килограмм яблок, два лимона, плитку горького шоколада и очень смущался, сидя у ее постели.

Он стал приходить каждый день. Они по-прежнему долго говорили обо всем подряд, но, похоже, оба думали только об одном: как бы половчее перейти к поцелуям. Наконец температура у Марины спала, она убрала постель, и теперь уж целоваться им ничто не мешало, хотя обоим пришлось преодолеть неловкость и прямо-таки священный трепет. Одно дело – обниматься в подъезде, одетыми в толстые осенние куртки, и совсем другое – в комнате, когда на девушке один лишь тонкий халатик.

Марина чувствовала, как частит сердце Паши, когда он сжимает ее в объятиях. Да и у нее самой отчаянно стучало в висках. Оба понимали, что находятся на пределе, на грани, на пике мертвой петли, когда запросто можно сорваться в бездну.

– Выходи за меня замуж, – срывающимся голосом однажды прошептал Павел.

– Да... – выдохнула Марина.

Ему очень хотелось расстегнуть на девушке халатик, но... он подумал, что потерпит еще немного, раз уж она согласилась замуж. Пусть все будет потом, зато в полном объеме.

Ей тоже очень хотелось, чтобы молодой человек расстегнул хотя бы несколько пуговок, но не просить же его об этом... Он светлый, предупредительный, хорошо воспитанный молодой человек... Чего доброго, неправильно ее поймет...

* * *

В первую брачную ночь Марина пережила шок. Павел, оказавшись за закрытой дверью их супружеской спальни, вдруг разом утратил интеллигентность, предупредительность и нежность. Набросился на молодую жену голодным волком. Она по-настоящему испугалась.

– Ну... ты что... Маришка... – шепнул он незнакомым и, как ей показалось, похотливым голосом, – мы же теперь муж и жена... чего в игрушки-то играть...

– В игрушки... – жалобно повторила Марина, лежа поперек брачного ложа с задранной юбкой и съехавшим на затылок белым цветком непорочности.

– Ты же не маленькая девочка... – продолжал между тем Павел, умело пальцами стаскивая с нее колготки, – знаешь же, зачем замуж выходят...

– Ч-чтобы л-любить...

– Ну вот и молодец... – обрадовался он. – Все понимаешь правильно... Как раз этим мы и займемся...

И в первую брачную ночь только что испеченный муж Павел Епифанов, двадцати семи лет от роду, так безжалостно изнасиловал молодую жену, что она повзрослела и помудрела сразу лет на десяток.

– Ну, знаешь... – недовольно процедил он, отдыхая после исполнения супружеского долга, – могла бы и предупредить, между прочим...

– О чем? – еле шевеля искусанными в кровь губами, спросила Марина.

– Ну... что первый раз... что девочка еще...

– А ты сомневался? – невесело улыбнулась она.

– Да я был уверен, что ты уже...

– И по каким же признакам определил?

– По обыкновенным! Платье белое захотела? Не захотела! – И Павел принялся загибать пальцы на правой руке. – Фату купила? Не купила! От куклы на бампере отказалась? Отказалась! Гостей на свадьбе с гулькин нос? С гулькин нос! Что же мне было еще думать?