При виде гостей Умман вздрогнула от неожиданности, вскочила с места, схватила Эльмана на руки, крепко прижала к себе и заплакала. Вот и в тот день сюда ее привел Эльман, который никак не хотел расставаться с ней. Умман долго играла с малышом, покачала его на качелях, накормила и уложила спать. И только после того, как мальчик уснул, ушла домой.

Увидев осунувшуюся Умман, ее обведенные темными кругами запавшие глаза, Балкан подумал: “Берта и нас ввергла в страшное горе, но и подругу не пощадила, та как тень стала”.

Когда Балкан женился на Умман, Эльман уже крепко привязался к ней и воспринимал ее как свою мать. И когда лежал в ее объятьях, так же прижимался к ее груди, как когда-то к материнской.

Старик вдруг вспомнил, как пару лет назад проездом из Красноводска в Ашхабад его дом навестила сестра его друга Астахова. Старик ее не видел, не судьба, он в то время вместе со своей старухой был в Казанджике, на свадьбе внука гулял. Эта полная русская женщина с мужем и двумя внуками побывала у него дома, попросила дать ей на память семейное фото старика, а увидев в альбоме фотографии детей Эльмана, сказала: “Какие же они все похожие, ну просто русские детишки, смотри, мои внуки тоже немного похожи на них…” А потом добавила: “Ах, как жаль, что мой брат Астахов не видел этого счастья, он так тосковал по своему комбату”, – расстроилась до слез…

Все это ему рассказал муж младшей дочери, оставленный присматривать за хозяйством у всех, кто уехал на свадьбу.

И все же старику довелось услышать голос сестры своего друга. Узнав, что гости собирались заехать по делам и в Небитдаг, а там и его сына Эльмана навестить, после чего проследовать в Ашхабад, он сразу же позвонил сыну. На его счастье, гости были еще у него, не успели уехать. Старик тогда порадовался, что вместо него сестру друга принял сын, со всеми почестями и подобающим вниманием принял. Он поговорил с ней по телефону. Но женщина очень сильно волновалась, поэтому хорошо поговорить не удалось. Она говорила: “Твой друг все время вспоминал тебя, Германию вспоминал, и очень тебя любил, слишком крепко любил… Он и меня вашему языку немного обучил. “Я очень тебя люблю”,– на ломаном туркменском языке произнесла она.

– Я так обрадовалась, увидев, как счастлив ты, друг моего родного брата, у тебя хороший сын, хорошие дочери и внуки. Увы, твоему другу капитану Астахову не довелось видеть твое счастье… Он бы порадовался за тебя, ведь он очень любил тебя. Всегда называл тебя “мой дорогой комбат”.

Старик просил сестру Астахова и его зятя приехать в Красноводск, обещал принять их по высшему разряду, но они сослались на то, что через два часа отправляются в Ашхабад, а оттуда завтра утром улетают в Москву. “Даст Бог, мы еще приедем”,– сказали они, вернуться же в Красноводск не согласились. Старик тогда даже обиделся на сестру Астахова: “Ну, конечно, если бы мой друг оказался в наших краях, он бы ни за что не уехал, не повидавшись со мной”, но все же перед прощанием пригласил их к себе на будущий год: “Следующим летом приезжайте ко мне всей семьей, мой дом стоит прямо на берегу моря, самое место для отдыха!”

Но сестра Астахова, хоть и пообещала приехать на следующий год, ни в следующем, ни в последующие годы так и не объявилась.

Старик снова погрузился в раздумья, обрывки мыслей, словно клочки весенних туч, готовых вот-вот пролиться дождем, метались в его голове. То он представлял, как их танки несутся по полям боев в сторону Берлина, то мысленно он снова оказывался в маленьком немецком городке, в котором судьба свела его с Бертой. Астахов и другие воины собирались возле него на перекур…

Вдруг старик вздрогнул, словно что-то резко вспомнил, было ясно, что мысль, возникшая в его мозгу, никогда раньше и в голову ему не приходила.

– О, Боже, это ведь была моя Берта! Она только представилась сестрой Астахова!– он резко хлопнул ладонями по коленкам. – Хе-хе-хей, как мог Астахов, ни слова не знавший по-туркменски, научить этому языку сестру? “Я люблю тебя, мое счастье”, “Я люблю тебя, мой комбат”. Разве не эти слова повторяла Берта, лежа в моих объятьях и обдавая меня свои горячим дыханием?!

Слезы отчаяния навернулись на глаза старика, все вокруг снова погрузилось в дымку тумана.

Через некоторое время придя в себя, старик одной рукой пошарил в мешке и отыскал бутыль с водой, отпил глоток, и этот глоток воды протолкнул внутрь стоявший в горле комок слез.

Когда волнующие старика мысли немного поутихли, он наконец заметил двух тюленей, высунув головы из воды плывших неподалеку от лодки. Оба животных старались быть на виду, словно молодки, привыкшие вдоволь есть и красиво одеваться. По их поведению старик догадался, что это те самые тюлени, от которых он оторвался, управляя лодкой на большой скорости. Кивнул им, словно старым знакомым, и повел с ними беседу:

– А-а, черные братья, значит, так и преследуете меня толпами… изначально мне всего-то один тюлень был нужен, ну а если вы тоже намерены последовать за мной, что ж, пошли. Во всяком случае, если мы придем втроем, нас никто не прогонит, не упрекнет, что вместо одного я привел целых три тюленя…

Детеныши тюленихи метались вокруг лодки, в которой везли их связанную мать, они выныривали то с одной ее стороны, то с другой, временами начинали кричать, о чем-то переговариваясь на своем языке. Причем, они не были похожи на тюленей, которые обычно при виде человека спасались бегством, ныряли поглубже в воду, прятались от него, да и никуда они не собирались уходить. Только чувствовалось, что эти прелестные малыши опасались разлуки с матерью, но в то же время надеялись: “А вдруг нам удастся как-нибудь вызволить нашу мать из плена, и тогда мы опять все вместе будем счастливы…”

Видя, как страдают тюленьи дети, как сочувствуют они своей матери, старик подумал: “… Они теперь не отстанут от нас, пока лодка не доберется до места и не ткнется носом в берег”.

Детеныши тюленя, словно прочитав мысли старика, который уже начал жалеть их, подошли к лодке совсем близко, они высовывали из воды похожие на два кулачка мордочки, выставляя напоказ свои торчащие в разные стороны и не очень им идущие жесткие усы. Старик увидел, что в их глазах блеснула влага, напомнившая слезы. Мысленно произнес: “Люди говорят: по-настоящему плачет только мать, остальные притворяются, но если с матерью что-то случается, то и дети не меньше нее страдают. Сказано ведь у Махтумкули:

      Встретив сильного врага, свинья

      Не станет разве прятать поросят?

Ну да, конечно, разлуку одинаково больно переносят и люди, и звери…”

Эта сценка, устроенная жизнью далеко от берега, в море, все, что происходило вокруг его лодки, невольно напомнили старику давние драматические события, связанные с Бертой.

Перед его мысленным взором явственно ожил тот трагический день, который не уходил из его сознания с того момента, как он услышал эту невероятную историю… Он увидел умоляющее лицо несчастной Берты, которая только что ударом весла в грудь была сбита с ног и, не удержав равновесия, вылетела из лодки и с плеском упала в воду. Не в силах понять, почему Умман с ней так поступила, она очень сильно испугалась, изо всех сил пыталась удержаться на воде, цеплялась за борта лодки, все еще не веря, что ее жизни угрожает опасность, она заливалась слезами, с мольбой о пощаде взывая к жалости Умман. А на лодке стояла обезумевшая Умман, глаза ее были налиты кровью, она не ведала, что творила, в руках она держала “пику” с длинной ручкой, и вид у нее был такой, что она вот-вот вонзит ее в грудь Берты…

Перебирая ногами, Берта подплыла к лодке, которая ушла немного в сторону, и обняла руками один ее бок. Дыхание у нее было прерывистым, как у утопающего.

– Что все это значит, Умман?..

– Зачем ты вообще приехала в нашу страну, фашистка! Замуж сильно захотелось?.. А что, среди своих тебе не нашлось мужа? Или наши всех фашистов перебили, ни одного не оставили?

Именно так представил все случившееся Балкан, когда впервые услышал эту историю от Ширвана. В тот момент он уже не помнил, что со времени происшествия прошла целая человеческая жизнь, ему захотелось немедленно сесть в лодку и мчаться спасать Берту, ему очень хотелось успеть, взять Берту за руку и вытянуть из воды. В душе отругал себя: “Смотри, кому я доверил тебя!” Не в силах пережить беду, он только восклицал “ох-хо-хо” и, не сдерживая слез, молча плакал.

Он снова увидел детенышей тюленя с заплаканными глазами и поверил, что это не животные, а его любимая Берта, которая, плача вокруг лодки Умман, просит пощады. Горячая волна захлестнула душу старика.

Старик вновь полез в свой мешок и стал искать там перочиный нож, похоже, он что-то задумал. Сейчас ему нужен был острый нож, чтобы резал сразу же. Нет у него возможности в этой тесноте орудовать тупым лезвием. Старик знал, что имеющийся при нем нож не так уж и остер, но и другого, более острого, у него ничего не было, поэтому придется обходиться тем, что есть.

Найдя перочинный нож, он занялся приведением в порядок его лезвия, взял пиалу, в которую недавно выцедил остатки чая из термоса и выпил, перевернул ее на колено, он знал, что если затачивать лезвие ножа о дно пиалы, нож становиться острее. В душе отругал себя за то, что, будучи на берегу, не прихватил с собой и не бросил в лодку небольшой камень, один из тех, что выброшены морем на берег, как бы он сейчас пригодился!

Старик засучил рукава, словно собирался разделывать тушу, взял в руки наточенный нож и встал во весь рост. В этот момент лодку тряхнуло, словно какое-то животное выплыло из воды и толкнуло ее.

Солнце близилось к закату, его косые лучи падали на воду, отчего нефтяные пятна на ней были затенены и напоминали приготовленный из черной глины жидкий раствор для обмазки.

Поэтому детеныши тюленей, плававшие в этой “глиняной” жиже, казались гораздо чернее обычных тюленей, а их кожа, словно натертая маслом, блестела сильнее обычного.

Теперь старик относился к плененному им тюленю не как к обычному охотничьему трофею, в его судьбе он увидел сходство с несчастной судьбой его Берты, а потому понял, что не сможет дальше удерживать его и везти с собой. Понятно было и то, что данный груз уже давно доставлен по месту назначения.