Старик осторожно, чтобы не побеспокоить, обошел тюленя сбоку, ему захотелось достать из носа лодки сеть и подсунуть ее под голову тюленя, чтобы ему, если он опять надумает биться головой, было помягче. Но, подумав, решил, что тюлень может по-своему расценить его попытки помочь ему и снова выйти из себя, поэтому отказался от своего намерения.

Размахивая веслами, как крыльями птицы, он стал потихоньку уходить с этого места.

После того, как обстановка несколько стабилизировалась, старик тоже успокоился, на него умиротворяюще действовал окружающий его простор. Он подумал о том, что охота на тюленя не такое уж и трудное дело, не труднее, чем ловить рыбу или охотиться на птицу, причем, несмотря на то, что он, как и женщины, время от времени начинает рычать и кусаться, все же вседа находится рядом с человеком, не отстает от него с сотворения мира, что, как бы ни складывались обстоятельства, человек никогда не отказывался от охоты и женщины, и правильно делал, а иначе он не смог бы обеспечить себе даже такую жизнь. Обо всем этом старик думал с благодарностью судьбе.

На море всегда хорошо думалось. Оно имело свойство заставлять вспоминать забытое, как человек, уехавший на отдых в дальние края, вдруг начинает вспоминать подзабытых знакомых и писать им оттуда ностальгические письма. Именно в такие минуты в памяти оживают давно забытые события и люди.

Разглядывая море, старик думал о том, что Господь Бог создал его таким таинственным, таким многозначительным для того, чтобы заставить людей, не так просто поддающихся воспитанию, задуматься о смысле жизни, помочь им понять окружающий их мир. Но сколько бы ни размышлял он, не мог поверить в то, что можно исправить потомков тех, кто был изгнан из рая и с самого начала не послушался Бога, пошел на поводу у женщины и стал вкушать недозволенный плод. Но как бы там ни было, на море старику было всегда комфортно и легко, в голову шли только хорошие мысли, они складывались в приятную мелодию и звучали в его душе.

Когда откуда-то сзади донесся знакомый голос тюленя, старик вздрогнул от неожиданности и сразу же забыл обо всем на свете. Он резко обернулся. Вот тебе раз, он увидел мордочки двух прелестных тюленьих детенышей, как две капли воды похожих друг на друга. Высунув головы из воды, они плыли рядом с лодкой. Только теперь старик понял причину недавнего беспокойства тюленя, пытавшегося разорвать свои путы. Тюлениха-мать учуяла близость своих деток, которые догнали лодку и плыли за ней след-в-след, ей хотелось разорвать эти пожелтевшие веревки и присоединиться к своим малышам.

После этого старик снова повернулся к лежавшей перед ним тюленихе-матери:

– Ну что ж ты сразу не сказала, черная подруга, что твоя малышня тебя сопровождает? Вон они догнали нас, уже совсем близко подошли. – Говоря это, старик имел в виду двух тюленят, которых только что видел позади лодки. – Теперь мне все ясно, ты унюхала их, поэтому и волновалась так. Тебя, конечно, можно было бы назвать глупышкой, но я лучше назову несчастной. Это будет точнее. Скажи, разве ты в силах разорвать такие прочные оковы? Что поделаешь, судьба. Тебе не остается ничего другого, как смириться с ней, быть умницей и лежать тихонечко…

Старик разговаривал с лежащим перед ним тюленем сочувственным тоном, словно тот понимал, как он жалеет неразумного зверя, в тело которого впились веревки. Он говорил тоном наставника, делающего внушение нашалившим детям.

Судя по тюленьим отпрыскам, старик сделал вывод: если он еще ненадолго задержится, то здесь начнут собираться тюлени со всей округи, как это бывает с женщинами, которые, прослышав о поступлении дефицитного товара, начинают отовсюду сбегаться к магазину. Он представил, как его со всех сторон окружат усатые чудища, ему стало страшно, и он заторопился как можно скорее уйти от этого места.

Несмотря на осень, день стоял по-летнему теплый и сухой. Как и обычно в такое время, солнце стояло высоко, оттого и горизонт казался отступившим вдаль.

Но старик, все еще не пришедший в себя после недавней выходки тюленя, не обращал внимания на эту красоту. Он по-прежнему был занят мыслями о взбунтовавшемся тюлене.

Подставив поднятой движением лодки шумной струе воздуха грудь и лицо, он пристально вглядывался вдаль. Душа его оттаивала, заботы отступали. Когда, наконец, он пришел в себя и стал думать об окружающей его осени, то был уже далеко от того места, где тюлень устроил ему настоящую бучу, тем не менее у старика совсем не было уверенности в том, что “черная сестра”, как он сам прозвал тюленя, опять не устроит ему что-нибудь подобное, хотя сейчас тюлень выглядел присмиревшим, лежал тихо. “И все равно, пока не доберешься до берега и до самого момента разделки туши ни в коем случае нельзя расслабляться, иначе от этого опасного зверя можно ждать чего угодно”, думал старик.

Поддавшись обаянию осени, старик стал думать о том, как она красит и умиротворяет окружающую природу, придавая ей особое очарование. Но так будет длиться недолго, очень скоро осень вступит в свои права и станет похожей на обиженную женщину, начнет гнать по небу черные тучи, волновать море и переворачивать все вокруг, словно желая раз и навсегда разгромить этот мир.

А вообще-то старик больше других сезонов любил осень, может, потому, что видел в ее поведении сходство со своим характером. И потом, осень всегда приносила усталой душе старика успокоение, ему хорошо думалось на фоне желто-коричневой палитры осени.

Через некоторое время старик заметил, как к нему стали возвращаться мысли, разлетевшиеся в разные стороны после недавней выходки плененного тюленя, и сравнил это с вечерним возвращением домой детей из школы, взрослых с работы, когда семья собирается вместе. Он считал себя одним из тех, про кого говорят “у него есть спутник”, и выражалось это в том, что, где бы он ни находился, всегда был занят своими мыслями, про себя постоянно разговаривал с детьми, а иногда, когда мысли совсем распирали его, он начинал говорить сам с собой вслух.

Когда у него было хорошее настроение, он начинал напевать мелодию какой-нибудь песни, а вместо слов произносил имена детей – Эльман мой, Тумар моя, Тувак дочка…, вспоминал их детские выходки. Когда же дети выросли, в его напевах имена детей сменились именами любимых внуков.

И поэтому, прослышав о том, что “бывают люди со спутниками”, он и себя отнес к этой категории.

Увидев огромное нефтяное пятно, разлившееся на поверхности моря и похожее на черную кошму, наброшенную на гребни волн, старик, испугавшись, что нефть может загореться от искр его мотора и заполыхать, тут же выключил двигатель.

Он с грустью смотрел на разбросанные вокруг него, похожие на черные кошмы, нефтяные пятна. “Откуда здесь взялась нефть?”. Сориентировавшись на местности, он понял, в каком месте моря находится, и вспомнил, что здесь проходят идущие из Красноводска огромные нефтеналивные танкеры, из которых иногда сочится и выливается в море маслянистая жидкость. Сколько помнит себя старик, именно в этих местах пролегает трасса, по которой массивные емкости с нефтью перевозят в Россию. Но на сей раз это были не просто капли нефти, вытекшие из танкеров, пятна казались особенно массивными.

Вспомнив о том, что находится в местах, известных всему миру запасами нефти, старик подумал: “А-а, наверно, в каком-то месте на дне моря произошел прорыв, а иначе разве могло из судов вытечь столько нефти? Говорили же, что месяца два-три назад произошло землетрясение силой в два-три балла, может, из-за него все это случилось? Значит, эта нефть с тех пор и сочится со дна моря, неужели этого не видят те, кто занимается нефтедобычей? Они обязаны были найти образовавшуюся брешь и с помощью взрыва закрыть ее. Ведь если нефть и дальше будет подниматься на поверхность моря, наши чистые берега станут похожими на бакинские. Потому что, если бы это были пятна нефти, вытекшей из проходящих мимо танкеров, море давным-давно очистилось бы от них, оно бы впитало их в себя”,– с присущим старикам беспокойством подумал он.

Когда же мысли закружились вихрем и опять откуда-то извлекли воспоминания о Берте, старик быстро забыл, где он находится, о вызванном разлившейся нефтью беспорядке, который только что приводил его в ужас, забыл о лежащем у его ног тюлене, о больной Умман, которая лежит дома и ждет его не дождется, обо всем забыл и, как и прежде, превратился в человека со спутником.

… После ухода Берты для Балкана началась тоскливая, лишенная всякого интереса, бесцветная жизнь. В те дни все ему напоминало Берту – одежда, которая так шла к ее ладной фигуре, посуда, к которой она прикасалась, словом, все, что было в доме, напоминаниями о ней мучало его. И у него, и у его матери Отаги сердце разрывалось, когда маленький Эльман, показывая ручонкой в сторону моря, начинал плакать и проситься к матери: “К маме хочу, я к маме пойду”. В такие минуты Балкан чаще всего уходил из дома. Плыл на лодке туда, где утонула Берта, курил, мысленно разговаривал с ней:

– На кого ты нас оставила, Берта?

– Что поделаешь, так случилось, комбат мой родной…

И тогда на душе у него немного легчало. Правда, его совсем не тянуло домой, потому что он знал, что там его встретит плачущий малыш: “Ма-ма!..”Чтобы успокоить сынишку, он брал его из рук матери, прижимал к груди, целовал. И если бы в один из тех дней на горизонте судьбы не показалась Умман, неизвестно, сколько еще времени протянулись бы эти горькие дни.

Однажды Отага вышла из дома с ребенком, чтобы хоть как-то отвлечь его от тоски по матери, а обратно они вернулись уже втроем, с ними была и Умман.

Умман не показывалась в этом доме с тех пор, как утонула Берта. Она и вообще нигде не появлялась, разве что на работе. По-своему страдала и держала траур по погибшей подруге.

Однажды Эльман, прогуливаясь с бабушкой и проходя мимо сельсовета, вспомнил, что раньше приходил сюда с мамой к тете Умман. Он показал пальчиком на здание сельсовета и стал тянуть бабушку за руку: “Пойдем к тете, пойдем, там тетя”.