Чуть переведя дух после всей этой изматывающей беготни, я еду на работу, чтобы оформить отпуск: у меня как раз есть неиспользованные две недели.

В течение нескольких дней мы с тобой бегаем по врачам, собирая необходимые анализы. Мои нервы – растрёпанное мочало, давление зашкаливает, как стрелка спидометра на максимальной скорости, в глазах то и дело темнеет, да ещё ко всему добавляется насморк: видно, анаферон профилактически не помог. Я валюсь с ног, но продолжаю держаться. «Бак пробит, хвост горит, и машина летит на честном слове и на одном крыле», – эта песня как раз про меня.

Когда я собираю тебе в больницу вещи, укладывая в сумку спортивный костюм, футболку, бельё, тапки и всё прочее, звонит Александра.

– Лёнь, привет… Прости, что так долго не звонила: запарка была с делами. Ну, как вы там?

– Нормально, Саш, – машинально отвечаю я. И тут же признаюсь: – То есть, не совсем… Яну в больницу кладут, у неё зрительный нерв воспалился.

– Ну, ни фига себе, пироги с котятами! – Тон у твоей сестры – озабоченный и огорчённый. – Когда кладут?

– Да вот, завтра утром повезу её, – отвечаю я, сжимая в руке твои белые носочки… а на глаза наворачиваются слёзы. Душу буравит тоска, будто не в больницу тебя отправляю, а прощаюсь навсегда. Носочки чистые, ещё пахнут «Ленором».

– В общем, так, – решительно заявляет Александра. – Я завтра заеду за вами и сама отвезу. Во сколько к вам подъехать?

– Нам в больницу к восьми утра, так что… – Горло невыносимо сжимается, в носу у меня щиплет от слёз.

– Значит, в полвосьмого буду у вас.

Слово Александры всегда сопровождается делом. Ровно в полвосьмого она переступает наш порог, как всегда, элегантная – в неизменной шляпе, лихо заломленной набекрень, и коротком двубортном плаще с поясом. Одной рукой обняв меня, а другой – тебя, она поочерёдно чмокает нас в губы:

– Чижики вы мои бедные. – Потом, взяв твоё лицо в свои ладони, с нежной жалостью заглядывает тебе в незрячие глаза: – Ну, как же тебя угораздило-то, Ясик?

Пока мы спускаемся по лестнице к машине, я рассказываю о наших злоключениях. В больнице Александра с присущим ей напором развивает такую бурную и энергичную организационную деятельность, что кажется, будто весь персонал начинает вращаться вокруг неё. Её респектабельный, а главное, платежеспособный вид сразу заставляет всех относиться к нам с повышенным вниманием и вежливостью. Тебе выделяется одноместная палата (естественно, за плату), а несколько купюр, с обворожительной улыбкой сунутые в кармашек симпатичной большеглазой медсестрички-блондиночки, обеспечивают тебе её персональный уход и присмотр сверх обычного. Ещё б она отказалась, когда в её кармане единовременно очутилась половина месячной зарплаты! Уж она расстарается, будьте спокойны. Особенно если через некоторое время ей сунут ещё столько же.

Больница – огромная, с множеством отделений, состоит из нескольких корпусов и окружена чистеньким красивым сквером с цветочными клумбами и скамейками. Часы посещений здесь – с полпятого до семи, и в первый же день я прихожу к тебе, не выдержав домашнего одиночества. В палате только мы вдвоём, и можно миловаться сколько угодно без опасений. Теребя твои уши, вороша волосы и покрывая всё твоё лицо короткими быстрыми поцелуями, я шепчу:

– Яська, Утёночек мой маленький…

Палата вполне уютная и выглядит прилично: бежевые стены с двойной горизонтальной полосой «вкусного» цвета какао, пластиковое окно с двойным стеклопакетом, вертикальные жалюзи, кожаный диванчик. Впрочем, интерьер палаты тебе безразличен: ты всё равно его не видишь, главное для нас – то, что она только твоя. Нет никаких неудобств, сопутствующих наличию соседей, и можно целоваться без стеснения.

Чтобы тебе не было так скучно здесь, я принесла тебе плеер и флэшку с аудиокнигами. Увидев тебя на больничной койке, я вновь ощущаю страх тебя потерять, а дома мои глаза всё время на мокром месте. Всё осиротело без тебя – твоя студия, твоя кофейная кружка, твоё полотенце в ванной. И я.

– Ну, чего ты опять раскисла? – смеёшься ты. – Нормально всё будет.

Уткнувшись своим лбом в твой, я говорю:

– Господи, Утёнок, как же я тебя люблю.

Когда же я в последний раз говорила тебе эти слова? Не помню… Ужас.

Да, мне дико не хватает тебя – хоть волком вой, особенно ночью, но для тщательного обследования и лечения здесь действительно есть все возможности – разнообразная сложная аппаратура и квалифицированные врачи. Медикаменты и палату повышенной комфортности в лучшей больнице области приходится оплачивать из своего кармана, и если бы не Александра, я бы ни за что не потянула таких расходов…

На пятый день мы узнаём новость, от которой меня поначалу охватывает ледяной паралич. Тебя обследуют по поводу воспаления зрительного нерва, а обнаруживают ещё и опухоль его оболочки – менингиому.

Я сижу на кухне, пытаясь согреть руки о кружку с чаем. Твой отец умер от рака, вспоминается мне. Неужели наследственность? Если бы не это воспаление, опухоль могли бы ещё долго не обнаружить…

– Успокойся, это доброкачественное образование, – объясняет мне Александра, которая уже, конечно, поговорила с врачами и в курсе всех тонкостей. – Довольно редко встречается, но хорошо поддаётся лечению.

Её тёплые руки накрывают мои, а кажется – будто моё сердце попадает в их ласковый плен. А тебе нужна операция по удалению зрительного нерва, причём вместе с глазом, так как опухоль достигает его задней стороны, а зрение всё равно восстановлению уже не подлежит, и терять тебе нечего.

– Они могут сделать эту операцию? – Мой голос звучит глухо и измученно.

– Они там делают операции любой сложности, – говорит Александра. – После надо будет ещё обратиться в центр глазного протезирования. Там Яське вставят стеклянный глаз – и будет как новенькая. – Ободряюще улыбнувшись, твоя сестра заправляет прядки волос мне за уши.

– Но это же опять – деньжищи… Так и разориться недолго. – Устало застонав, я подпираю гудящую от боли голову руками. – Может, не надо? Яна и так почти всё время в очках ходит.

– Но иногда она ходит и без них, – мягко возражает Александра. – Чтобы она не стеснялась их снимать, лучше, если у неё будут два глаза, а не один. Не бойся, не разорюсь, – добавляет она с усмешкой. – Я узнавала цены – нормально.

Для тебя ей не жаль никаких денег, и мне становится стыдно за мой приступ скупости. Разумеется, с двумя глазами ты будешь чувствовать себя психологически комфортнее: когда увечья не видно окружающим, это всегда лучше.

Операция назначена через десять дней: сначала нужно долечить носовые пазухи, а пока тебе обкалывают глаз противовоспалительными препаратами. Мой отпуск кончается, и я уже не могу приходить к тебе каждый день, но когда прихожу, всегда приношу что-нибудь вкусненькое: хоть это и лучшая больница, но еда в ней всё-таки больничная. Светловолосая сестричка Юля проявляет к тебе повышенную заботу: то ли потому что Александра ей втихаря приплачивает, то ли из личной симпатии. Она собственноручно приносит тебе еду, следит за твоими вещами – телефоном и плеером, сопровождает тебя на процедуры и в туалет. То она помогает тебе скачать с флэшки файл с книгой, то поправляет постель, то отчитывает меня за то, что приношу тебе «неположенные» продукты – словом, или усердно отрабатывает взятку, или… Даже не знаю. Предположить, что ты ей нравишься, я не решаюсь. Хотя по мне тоже, например, сразу и не скажешь, что я – «не как все».

А однажды она говорит мне, смущённо улыбаясь:

– Знаете, вы похожи на одну актрису… Джованну Антонелли. Особенно глазами и улыбкой. И ресницами…

Мне стыдно признаться, но я впервые слышу это имя. Впрочем, неудивительно: оказывается, это звезда бразильских сериалов, и самая знаменитая её роль – роль красотки с трудной судьбой, Жади, в серале «Клон». Значит, Юля – любительница мыльных опер… А вот я – совсем нет, потому и не подозревала, что я, оказывается, похожа на эту Джованну.

Дома я из любопытства залезаю в Интернет и ищу там её фотографии. Черты её лица не вполне идеальные, но вот глаза – просто обалденные. Мне кажется, что Юля малость перегнула. Я – похожа на эту красотку?.. Ну, может, и есть какое-то отдалённое сходство, но я далеко не такая шикарная. Рассматриваю многочисленные фото с кадрами из фильмов, потом пробую нарисовать себе такие же яркие восточные глаза, какими актриса щеголяет в упомянутом сериале. Стрелки и ресницы… Да, что-то есть, но на конкурсе двойников этой актрисы я вряд ли победила бы.

Мне неожиданно нравится такой стиль макияжа, и в следующий раз я прихожу так к тебе в больницу. Увидев меня, Юля замирает с раскрытым ртом.

– Слушайте – ну вылитая Жади! Вам бы сейчас костюм для танца живота, покрывало, украшения – и вообще было бы не отличить!

Увы, ты не можешь оценить мой новый имидж, но мне достаточно тепла твоих пальцев, переплетённых с моими. Это значит для меня гораздо больше, чем восхищение всех на свете людей, одобрение родных, уважение коллег по работе и даже – да простит меня литературная Муза! – мнение читателей моей писанины.

Час близится, и вот – операция уже завтра. У меня вдруг начинается такой жуткий мандраж, что тебе приходится долго меня успокаивать в палате. Твой глаз уже закрыт повязкой, и я испуганно пытаюсь туда заглянуть.

– Что там? Тебе уже что-то сделали?

– Ничего пока, – смеёшься ты. – Только бровь сбрили и ресницы обрезали.

Я бы переживала в десять раз меньше, если бы через это предстояло пройти мне, но мысль о том, что операцию будут делать тебе, невыносима. Куча страхов выползает из углов, щекоча меня холодными усиками, как призрачные тараканы: а если что-то пойдёт не так? Вдруг у тебя остановится под наркозом сердце или дыхание? И прочие ужасы, от которых я не могу ни есть, ни пить, ни спать. Ночь перед твоей операцией – одна из самых трудных.

Когда Александра заезжает за мной утром, я лежу пластом с жуткими цифрами давления. Открыв ей дверь и впустив в квартиру, я теряю ощущение пола под ногами.