После первого успеха перешел к следующему заданию — самовнушению. Учился вызывать чувство покоя или сосредоточенности, управлять своими эмоциями. Каждый шаг давался с трудом, после многих проб. Медленное продвижение по сути в рядовых задачах вызвало беспокойство — первая эйфория прошла, надежда, что дальше пойдет быстрее, не сбылась. Взял себя в руки, заставил продолжать работать над собой. Пусть и уйдет больше времени и усилий, но сдаваться нельзя — такую установку дал себе. Результаты постоянных занятий — не пропускал ни одного вечера, как бы не был занят другими делами, — постепенно стали сказываться. Все реальнее и ближе становилась основная цель всех моих трудов — найти душевный покой, унять боль от потери любимой. Забыть ее не мог, как и предполагал, но мысли о ней, воспоминания о наших встречах уже не вызывали таких мук, как прежде.

Пока еще смутно, только едва заметными наметками, стали проявляться изменения в моем интеллекте и психике, о которых говорил ученый. Не скажу, что я вдруг поумнел или встал каким-то чудодеем с сверхъестественными способностями. Немного улучшилась память, легче давалось усвоение трудного материала — днем, в свободное время, я читал предложенные Мельником книги и статьи. Но не настолько, чтобы делать далеко идущие выводы. Иногда чувствовал эмоциональный фон от окружающих — радость или гнев, симпатию или неприязнь. Но происходило это спонтанно, само по себе. Когда же целенаправленно пытался прислушаться к их чувствам, ничего подобного не замечал. Возможно, что я ошибся — судил о поведении людей через свое восприятие, а оно трансформировало как их эмоции.

Время шло своим чередом. Незаметно минуло лето, а с ним и каникулы, у меня начались занятия на третьем курсе. Не без удовольствия встретился со своими одногруппниками. С большинством из них у меня сложились приятельские отношения еще с первого курса. Особо близко сдружился с Ваней Ковалевым, серьезным и отзывчивым парнем, старше меня на три года. Он поступал в институт после службы в армии, до вступительных экзаменов проходил подготовительные курсы. Я тоже занимался на них — вечером, после школьных уроков. Тогда мы и познакомились, а потом и сблизились, приглянулись друг к другу. Ване учеба давалось тяжелее, чем тем, кто поступил после школы. Но он старался не отставать от других, выдержал самый трудный первый курс — не бросил институт, как другие двое ребят из отслуживших. Я помогал ему, нередко занимался с ним — разбирал сложные темы, мы вместе выполняли контрольные и лабораторные работы, готовились к зачетам и экзаменам.

Вот и сейчас, крепко пожали друг другу руки при встрече, а потом стали рассказывать о произошедшем на каникулах. Мне особо и нечего было поведать — все лето провел в городе, работал в больнице. Ваня же объездил пол-страны — отец устроил его экспедитором в транспортную компанию, как и в прошлогоднее лето. Рассказал истории — как собственные, так и от бывалых напарников, о курьезными случаях, разборках на дороге, необычных происшествиях. Поделился впечатлением об интересных местах, где ему довелось побывать. А потом спросил:

— Как ты, Серега, разобрался со своей проблемой? Вроде с виду выглядишь лучше, чем раньше.

Ваня знал о моем разрыве с Кирой, пытался как-то отвлечь от охватившей меня тоски. После помогал справиться с учебными и другими делами, почти водил за руку, а я шел за ним как сомнамбула, погруженный в свои беды. Сейчас смотрел беспокойно в мои глаза, наверное, искал в них прежние отчаяние и боль.

— Знаешь, Ваня, я обратился к психотерапевту, Мельнику. Слышал о нем? — задал свой вопрос другу. Тот призадумался, а потом ответил: — Нет, не помню.

— Хороший врач, заведует лабораторией в институте психологии и психотерапии, — пояснил я. После продолжил: — Он сейчас работает над новой теорией о пси-поле, предложил мне пройти эксперимент на головном мозге с перестройкой эмоциональных и интеллектуальных центров. Я согласился, хотя был риск побочных, возможно даже — опасных, последствий. Но мне в том состоянии терять стало нечего, так что пошел на этот эксперимент. Прошел уже месяц после него, вроде все обошлось. Каждый день занимаюсь по предложенной Мельником методике, результаты неплохие — да ты сам заметил.

Наверное, произошедшая со мной перемена стала заметна не только Ване. Сокурсники смотрели на меня с любопытством, подходили, спрашивали о разном, но не касались моих чувств. Девчата, а их в моей группе большинство, перешептывались между о чем-то, бросая исподволь на меня взгляды. Похоже, что обсуждали мою драму с отвергнутой любовью — о ней им стало известно неизвестно откуда, хотя я ни словом не обмолвился с кем-то, кроме Вани. В нем же был уверен полностью — он умел держать доверенные ему тайны. Думаю, сами насочиняли романтичную историю, когда видели меня в том подавленном состоянии.

Особенно пристально смотрела Наташа Вавилова, ее не скрываемый интерес привлек мое внимание. Еще на первом курсе у меня с ней завязались некие отношения, которые я посчитал обычной интрижкой. Они длились недолго, прервал их, когда потеряли для меня привлекательность. Наташа же еще какое-то время пыталась продолжить связь, отвадил ее без обиняков — между нами все кончено. Казалось, она смирилась с моей отповедью, не приставала больше со своими нежностями. А теперь неизвестно от чего у нее вновь пробудился интерес. Но ни она, ни кто-либо другой мне не нужны, мое сердце, пусть и разбитое, заполнено только Кирой. При мысли о ней вернулась боль, привычным уже внушением унял ее до терпимого уровня.

Потянулись учебные будни — лекции, семинары, лабораторные работы. Как-то незаметно пришло ощущение, что новый материал дается легче — запоминал если не с первого, то со второго чтения. Та же фармакология, где надо заучивать от корки до корки, ложилась в мою память без особых трудностей. Да и лучше понимал суть преподносимых сведений, можно сказать, схватывал на лету. Прежде не отличался особыми успехами в учебе — реально оценивал свой уровень как средний, оценки в зачетке тоже соответствовали — в основном четверки. Теперь же от занятия к занятию успехи росли, стал выбиваться в число отличников. Однокурсники, прекрасно знавшие возможности друг друга, поражались мною — откуда такие таланты?!

Ваня, единственный из группы, кому я сказал об эксперименте, как-то полушутя-полувсерьез заметил: — Мне тоже, что-ли, подставить свою голову твоему колдуну?

Но, немного погодя, добавил:

— Нет уж, рисковать не буду, а то встанут мозги набекрень! Лучше лишний раз заучивать, чем тронуться умом.

Кроме учебных тем успевал штудировать материалы, относящиеся к изучению психики. Теперь более отчетливо понимал то, о чем мне говорил Мельник — о природе психоэнергетики, характеристиках пси-поля, влиянии на личностные качества. Изучал и пробовал применять практические методики психологического тренинга. У меня уже скорее стало получаться с усвоением новых упражнений, выработался свой подход к ним — осмысление их сути, детальная проработка всех этапов, а не механическое повторение рекомендаций специалистов, как проводил раньше. Эффект от подобных занятий не заставил ждать, к концу осени решилась главная моя проблема — воспоминания о Кире не вызывали боль, только легкую грусть. Хотя из сердца она никуда не ушла, мечтал когда-нибудь, пусть даже через годы, вернуть ее любовь.

Каждый месяц проходил тестирование в лаборатории Мельника, так мы условились с ним еще до выписки из клиники. Между нами сложились отношения партнерства, общности интересов в совместном проекте, а не только те, что связывают пациента и врача. Вместе обсуждали новые опыты, я предлагал свои эксперименты и точки зрения по различным аспектам с их обоснованием. Наверное, Мельник посчитал мои доводы стоящими внимания, принимал их благодушно. Как-то после очередного обследования он пригласил в свой кабинет и предложил то, на что я в тайне души надеялся:

— Сергей, хочешь работать у нас? Постоянно, а не только на тестировании.

— Хочу, Илья Николаевич. Но Вы знаете, я еще учусь. Могу после занятий.

— Да, конечно. Оформим тебя инженером-исследователем. Наряду с участием в опытах, которыми мы сейчас занимаемся с тобой, будешь еще работать по другим темам нашей лаборатории. Хватка у тебя есть, голова на плечах также, так что должен быть толк. Подучишься еще тому, что надо знать и приступишь. В зарплате не прогадаешь, будет существенно больше, чем сейчас получаешь санитаром в больнице. Так что, согласен?

Долго не раздумывал, тут же согласился — меня самого привлекала научная работа в перспективной области. Да и руководитель настроен ко мне доброжелательно, что тоже посчитал важным. А о заработке речи нет, идет приятным довеском. Обсудили детали моей будущей работы и я помчался домой поделиться радостью с мамой. Такого воодушевления не испытывал давно, предчувствовал, что передо мной открывается новый путь к жизненным вершинам. Очевидно, что от меня потребуется много трудов, впереди ожидают не только успехи, но неудачи. Но они не страшили меня, видел в розовом цвете свое будущее. Даже представил такую картину — я маститый ученый, увенчанный степенями и государственными наградами. Мои открытия спасут жизнь многим страждущим, благодарные люди воздвигнут меня на пьедестал славы. А еще видел в этих мечтаниях вернувшуюся ко мне Киру, она поймет, что я достоин ее любви.

После минуты таких фантазий одернул себя — какая слава, какие награды, когда еще неизвестно, как у меня сложится! Но приятное чувство от них осталось, ожидание чего-то доброго. Дома рассказал маме о предложении Мельника, она порадовалась за меня. Думаю, ее больше тронула моя восторженность предстоящей работой, открывшаяся радости душа после многих месяцев терзаний. Я не сдерживал своего ликования, шутил и смеялся, а мама оттаивала сердцем, с лица ушли тревога и печаль. Этот вечер стал праздником, не столь частым в нашем доме, как мне хотелось бы. Мама приготовила мои любимые пельмени и накрыла стол с разными снедями. Дала мне открыть марочное вино, которое она хранила для особого случая. Мы выпили по бокалу за успех в моей новой работе и будущие достижения. Мама так и сказала, как будто знала о моих фантазиях: — За будущего академика! Я верю, когда-нибудь ты обязательно станешь им…