Обращаться за советом к смотрящему не стал — у старого уголовника свои понятия и представление об отношениях с администрацией. Он не относился к тем авторитетам, что принципиально отказывались иметь дело с официальными службами, умудрялся как-то находить с ними компромисс. Так что полной веры к Палычу у меня не было — ради своей выгоды может продать или подставить. Придерживался известного правила: не верь, не бойся, не проси. Нужно самому найти разумный выход, не полагаясь на помощь от кого-либо. До сих пор надеялся на Мельника и комитетчиков, всеми силами старался продержаться до их вмешательства. Но пошла уже третья неделя, как я здесь, а никаких подвижек нет, машина правосудия все также продолжала давить на меня.

В голову приходили разные мысли: симулировать какую-то серьезную болезнь — с последней способностью такое вполне реально и правдоподобно; сбежать из изолятора, взяв по гипноз следователя и охрану; передать через того же следователя в СМИ записи о творящемся беззаконии. Но отмел их как не эффективные и не решающие в принципе мою проблему. Только одна идея привлекла большее внимание — выйти на заказчика. Того, по чьему указанию на меня завели дело, а потом прессовали. Как это выполнить и что с ним делать — об этом думал весь вечер до самого отбоя. Постепенно, сначала в общих наметках, а потом детально, стал прорисовываться план спасения.

На следующее утро меня провели в камеру для допросов, здесь уже дожидался вчерашний следователь — лысоватый майор лет за сорок. Едва конвоир вышел за порог, он задал вопрос:

— Ну, что, Максимов, готов дать чистосердечные признания?

— Да, гражданин следователь, готов. У меня есть важное сообщение для вашего руководства. Вам могу сказать, что оно связано с недавним убийством следователя по особо важным делам Генеральной прокуратуры. Здесь замешаны важные люди из министерства внутренних дел. Так что лучше, если о подробностях сообщу вашему начальству.

Видел в глазах майора недоверие. Продолжал плести всякую чушь и одновременно брал его сознание под свой контроль. Уже под гипнозом он записывал мои показания, для убедительности назвал ему некоторые факты и фамилии, о которых писалось в газетах или шли слухи. Это событие произошло два месяца назад в нашем городе, о нем много говорили, строили разные предположения. Убийцу и причастных так и не нашли, хотя руководители следственных органов обещали предпринять все возможное для расследования нашумевшего убийства. А теперь какой-то подозреваемый по мелкому делу, а мое можно считать именно таким, делает неожиданное заявление. Так что недоверие следователя вполне понятно. Как и то, что его руководство должно заинтересоваться моими показаниями. Под впечатлением услышанного майор даже позабыл провести допрос по моему делу, поторопился вызвать конвой и отправил меня в камеру.

Городское начальство клюнуло на мою приманку. После обеда меня повезли на воронке в следственное управление. Во дворе серого пятиэтажного здания нас ждал помощник начальника, он провел меня с конвоем в приемную на втором этаже. Ждали недолго, через пару минут завели в просторный кабинет. Здесь увидел за длинным столом двоих полковников и еще одного в прокурорской форме. Чуть в сторонке сидел знакомый мне майор. Конечно, никто не собирался мне представляться, сразу начали допрос. Первым заговорил хозяин кабинета, сидевший во главе стола.

— Так, Максимов, рассказывай, что тебе известно по делу. Говори подробно, по существу.

Начал свою речь, которую продумал вчера до мелочей:

— Мне случайно удалось подслушать разговор двух мужчин в парке. Там есть укромный уголок на дальней аллее, я забрел туда вечером после работы посидеть в тишине….

Мою фантазию слушали внимательно, не перебивая. Я же разошелся, начальное волнение прошло, как только сам увлекся рассказом о воображаемом происшедшем. Упомянул, что лица встретившихся подельников видел смутно — уже стало темнеть, но голоса запомнил, так что, возможно, смогу их узнать. По смыслу разговора понял, что один из них из городского УВД, второй из столичного ведомства. Друг друга по имени они не называли — какие-то меры предосторожности все же предпринимали, но по тону их беседы понял, что между ними непринужденные отношения. По существу же дела они обсуждали вопрос о нанятом киллере — тот стал шантажировать своих заказчиков, требуя с них дополнительную сумму, причем немалую, за какие-то сложности, не оговоренные заказом.

Назвал ведомство заказчика убийства не наобум — именно о нем сказал майор, когда я под гипнозом стал расспрашивать — по чьему принуждению открыли мое дело. Имени его следователь не знал, только то, что из городской милиции, так обмолвился его начальник. Я планировал найти своего недруга, заставить закрыть мое дело, а потом подставить его как соучастника громкого убийства — пусть дальше свои разбираются с ним. Рассказ мой получился убедительным — судил по тому вниманию, с которым слушали меня важные чины. На их лицах заметил глубокую задумчивость после моей речи — наверное, мысль о причастности кого-то из своих приходила им уже ранее. Как же объяснить иначе, что по горячим следам не смогли обнаружить никаких улик, изобличающих убийцу. Ясно, что кто-то помог скрыть их, но кто — не смогли найти.

Глава управления принял решение начать новое расследование по моим показаниям, дал задание своему заму — второму полковнику, привлечь меня к розыску. Тут зашла речь обо мне — за что попал под следствие? Не преминул такой возможностью, рассказал все, как было. Назвал им адрес старика, избитого двумя молодчиками — он может подтвердить, что я заступился за него. Начальник выслушал меня терпеливо, дал указание заму:

— Разберитесь! — а после обратился ко мне: — Твоя помощь следствию важна, так что постарайся, сынок. А мы учтем, за наградой не постоим.

На секунду испытал угрызение, что обманываю важных людей, но тут же подавил его — именно по их вине, или их подчиненных, встал вопрос моей жизни и будущего, да и пообещал себе, что постараюсь помочь в раскрытии убийства. Так и ответил:

— Сделаю все, что в моих силах, гражданин полковник. Награды не прошу, для меня сейчас главное — разобрались в моем деле, что я не преступник, закона не нарушал.

В этот день меня больше не беспокоили, а на следующий, ближе к вечеру, контролер вызвал меня из камеры долгожданными словами:

— Максимов, с вещами на выход!

Попрощался с Палычем и другими сокамерниками, с пакетом в руках отправился к следователю. Меня встретил тот же майор, на этот раз гораздо приветливей, чем вчера, пытался даже улыбнуться. Пригласил присесть, а потом объявил:

— Максимов, принято решение закрыть твое дело в связи с отсутствием состава преступления. Вот постановление об освобождении из под стражи — прочитай и распишись, что ознакомлен. А потом вместе со мной поедешь в управление — будем прорабатывать план оперативно-розыскных мероприятий.

Слова следователя легли в мою душу как бальзам на больное месте — я почти не верил, что вчерашний разговор у начальника даст благоприятный для меня результат, да еще так скоро. При желании те, кто не заинтересован в моем освобождении, могли придумать столько заморочек, что указание начальства так и осталось бы на словах. По-видимому, руководитель держал мое дело под своим прямым контролем, не дал возможности тянуть с ним. Без лишних слов расписался, а потом, уже без конвоя, отправился вслед за майором на выход. Шел, не чуя ног, как во сне. Мне все еще не верилось, что я свободен, пережитый кошмар позади и не повторится снова. Старался не показывать вида, что сейчас переживаю, так молча и держался за своим сопровождающим.

На служебной машине — майор сам сидел за рулем, доехали к зданию управления. Зашли в него через центральный вход, а не со двора. Поднялись на третий этаж и прошли в один из кабинетов. За столом сидел зам начальника и еще двое сотрудников в форме. По приглашающему жесту зама мы с майором тоже присели и включились в разговор — как раз обсуждались детали следственных действий. При мне не стали распространяться по другим вопросам, сразу перешли к той части, где планировалось мое участие. Меня известили, что буду работать в паре с майором Никитиным — своим прежним следователем, а теперь непосредственным руководителем. Совместно со службой собственной безопасности просмотрим личные дела всего руководящего состава городской милиции. Если никого из них не признаю тем таинственным заказчиком убийства, то придется отрабатывать каждого — искать по голосу. Уговорились, что Никитин заедет за мной завтра утром, после меня наконец-то отпустили.

Не помнил, как добрался до дома. От захлестывающего чувства полной свободы и радости предстоящей встречи с родными все окружающее воспринималось как в тумане. Вел себя, как на автомате, не осознавая, что я делаю. Как-то пришел в себя на крыльце родного дома. Постоял минуту, унимая разошедшееся биение сердца, после постучал в дверь. На мамин отклик:

— Кто там? — невольно задрожавшим голосом ответил: — Это я, мама!

Объятия и поцелуи мамы и выскочившей Кати продолжались долго. Они что-то говорили, плакали, я отвечал невпопад, стараясь не заплакать самому. Позже, немного отойдя от первой радости, прошли из прихожей на кухню. Меня усадили за стол, а они вдвоем принялись хлопотать — греть ужин и накрывать стол. Дали спокойно покушать, хотя у меня кусок в горло не шел — заставлял себя принимать все, что наготовили. После ужина отвечал на бесконечные вопросы — что произошло, почему меня держали в тюрьме, как я там выдержал все эти дни. Не стал рассказывать о пытках, просто отговорился, что шло следствие и меня оправдали. Показал им постановление о прекращении дела и освобождении, постарался успокоить плачущих женщин заверением — теперь у меня все в порядке.

Сами они рассказывали, что узнав от участкового о моем аресте, тут же помчались в тюрьму — не стал поправлять, для них СИЗО та же тюрьма. Но им дали отворот — на время следствия свидания запрещены, даже передачу не приняли. Ходили еще несколько раз к тому мрачному заведению — с таким же результатом. Не знали, что и делать — то ли искать адвоката, то ли кого-то подкупать, как подсказывали не очень сведущие доброжелатели. В юридической консультации объяснили, что до вынесения обвинения бесполезно какое-либо вмешательство, так что надо ждать завершения следствия. Пришлось им смириться, надеялись, что все обойдется и меня выпустят. В мою вину не верили, знали, что сам я в драку первым не влезу. За эти дни выплакали столько слез, столько напереживались, что сил уже не осталось, даже думать о чем-то другом.