Подумав немного, она повернулась к Марии.

— Ты идешь с нами, Мария?

Мария покачала головой и махнула маме.

К двенадцати густой запах шашлыка повис над ранчо, заставив кучу тощих собак жадно бродить вокруг площадки для барбекю. Жозе присматривал за тлеющими дровами с десяти утра, чтобы мясо прожарилось к обеду. Соледад, Роза, Энкарнасион и другие горничные из прочих домов накрывали столы, так как по субботам семьи традиционно собирались вместе. Белые скатерти и хрусталь сияли на солнце.

Время от времени сеньора Анна отрывалась от чтения журнала и бродила вокруг в своей соломенной шляпе и длинном летнем платье, проверяя, все ли сделано правильно. Для горничных сеньора Анна, с ее рыжими волосами и бледной кожей, похожая на изображение суровой Девы Марии Асунсьон в маленькой городской церкви, представляла экзотическое зрелище. Она была очень жесткой, прямолинейной и неуступчивой, если что-то ее не устраивало. Для человека, который провел в Аргентине много лет, было непростительным настолько плохо владеть испанским, чтобы вызывать насмешки у слуг.

Сеньора Пако очень любили в Санта-Каталине. Гектор Франциско Соланас, покойный отец Пако, обладал несгибаемой волей и достоинством настоящего господина. Он считал, что семья важнее дел и политики и что дом должен быть крепостью. Мария-Елена, жена Гектора Соланаса и мать его сыновей, была глубоко ценима им и уважаема. Он восхищался ею и по-своему любил. Однако они никогда не питали друг к другу страсти. Они женились по воле родителей, которые были близкими друзьями и посчитали такой союз выгодным для обоих семейств. Как выяснилось позже, они оказались правы. Мария-Елена отличалась необыкновенной красотой, элегантностью и хорошими манерами, а Гектор обладал незаурядным талантом ведения бизнеса. Они были самыми желанными гостями на вечеринках Буэнос-Айреса и сами устраивали роскошные приемы. К ним относились очень тепло как к образцовой супружеской паре. Но при этом они не испытывали друг к другу того влечения, которым одаривает природа счастливых любовников. Однако бывали дни, когда они поддавались магии ночи и предавались земным радостям с такой страстью, как будто хотели наверстать упущенное, но с рассветом волшебство исчезало без следа, и их отношения снова становились формально вежливыми, не более того.

Мария-Елена знала, что у Гектора в городе есть любовница. Все об этом знали. Кроме того, было обычным делом, когда мужья обзаводились фаворитками, поэтому Мария-Елена смирилась с этим и ни с кем не обсуждала своих чувств. Чтобы заполнить пустоту в своей жизни, она целиком посвятила себя детям, но так было до приезда Алексея Шаховского. Алексей Шаховской бежал из России, спасаясь от ужаса революции 1905 года. Он был веселым мечтателем и ее учителем музыки. Шаховской не только научил ее игре на фортепиано, но и привил ей любовь к опере. Он рассказывал о близких ему темах с той страстью, которая выдавала в нем человека художественно одаренного. Если Мария-Елена и видела, какие чувства испытывает к ней маэстро, которые проявлялись и во взгляде его живых глаз, и в той страсти, с какой он играл для нее, то она не предала своего мужа. Она получала огромное удовольствие от общества этого тонкого и умного человека, но старательно не замечала его намеков, так как высоко ставила честь замужней женщины, считая, что, раз сделав выбор, надо нести за него ответственность. Он не удовлетворил ее потребности в любви, но взамен открыл ей мир музыки. Музыка была во всем — в картине заката, в чистой линии горизонта... Музыка была тем волшебным инструментом, который будил фантазию и приносил ей освобождение от пут реальности. Более того, воображение позволяло ей переживать другие судьбы и давало счастье. Пако хорошо помнил звуки музыки, окружавшие его мать, и ее белые руки, словно птицы, взлетающие над клавишами фортепиано.

* * *

В час прозвучал гонг, возвещавший о начале обеда. Со всего поместья люди начали стекаться к дому Анны и Пако. В воздухе витали пряные ароматы. Семья Соланас была весьма многочисленной. У Мигеля и Пако было еще два брата, Нико и Александро. У Нико и Валерии было четверо детей: Никито, Сабрина, Петиция и Томас. У Александро и Малены — пятеро детей: Анджел, Себастьян, Мартина, Ванесса и Горацио. Обед обычно проходил очень шумно, а столы ломились от яств. Однако на этот раз один человек отсутствовал, и как только все расселись, это стало заметно.

— София? Где она? — шепнула Анна Соледад, когда та проходила мимо с тарелкой салата.

— Не знаю, сеньора Анна, понятия не имею.

Затем она повернулась в сторону поля для игры в поло и удивленно воскликнула:

— Какой ужас! Вот же она.

Сидящие за столом обернулись на голос служанки. Воцарилось молчание. София, уверенная в себе и потерявшая всякий стыд, скакала навстречу гостям, держа в руках клюшку для игры и ловко проводя перед собой мяч. Ее лицо выражало упрямство и решительность. Анна вскочила на ноги, не скрывая, как рассержена. Она была в отчаянии.

— София, как ты могла? — закричала она в ужасе, бросая на стол салфетку. — Пусть простит тебя Господь, — добавила она по-английски едва слышным голосом.

Санти вжался в стул, а все остальные члены семьи наблюдали эту картину в немом изумлении. И только Пако и дедушка О'Двайер, который всегда сидел у края стола, сосредоточившись на еде, поскольку к нему никто никогда не обращался, гордо усмехнулись, пока София уверенно прокладывала себе путь вперед.

— Я покажу вам, что умею играть не хуже Августина, — зло шептала себе под нос София. — Смотри на меня, папа. Ты должен гордиться тем, как хорошо научил меня играть.

Она ударила по мячу, получше устроившись в седле, и на лице ее не было ни капли смущения. Ощутив, что за ней наблюдают двадцать пар глаз, она еще больше приободрилась.

Едва не врезавшись в стол, София натянула поводья и остановила своего фыркающего пони, резко притормозив возле места, которое занимал отец.

— Вот видишь, папа! — с торжеством воскликнула она.

Все обратили взор на Пако, ожидая, что тот предпримет. Ко всеобщему удивлению, он оставался спокоен, а потом поднял бокал.

— Хорошо, София. А теперь присоединяйся к нам. Ты пропускаешь настоящий пир.

Легкая улыбка осветила его немного постаревшее с годами лицо.

София, придя в восторг, спрыгнула и провела пони вдоль стола.

— Прости, что я опоздала, мама, — сказала она, проходя мимо Анны.

Та села, поскольку ноги уже не держали ее.

— Мне еще не приходилось видеть более бесстыдной сцены, — не контролируя себя, выдавила Анна по-английски.

София привязала пони к дереву, одернула джинсы и подошла к столику с прохладительными напитками.

— София, немедленно вымой руки и пойди переоденься, прежде чем сесть рядом с другими гостями.

Анна говорила ледяным тоном, стараясь не смотреть на родственников, так как стыдилась случившегося. София громко откашлялась, перед тем как подчиниться матери.

Как только она скрылась в доме, обед продолжился, как ни в чем не бывало. Все обсуждали «эту строптивую» Софию. Анна сидела, поджав губы, и хранила молчание, от унижения скрывая лицо под полями широкополой шляпы. Почему София всегда подводит ее? Она благодарила Бога, за то, что этого позора не видел глава семьи. Он был бы шокирован неприличным поведением своей бесшабашной внучки. Она подняла взгляд на отца, который бормотал что-то стае собак, собравшихся у его ног в ожидании подачек со стола. Анна знала, что чем хуже вела себя София, тем больше он восхищался ею.

Августин повернулся к Рафаэлю с Фернандо.

— Она такая хвастунья, — тихо пожаловался он, так чтобы не слышал отец. — Это все папа виноват. Он позволяет ей слишком многое.

— Не беспокойся, — самодовольно произнес Фернандо. — Она не будет играть в матче. Мой отец не допустит этого.

— Она так любит выставлять себя напоказ, — заметила Сабрина Мартине.

Обе они были чуть старше Софии.

— Я бы ни за что не стала так вести себя на глазах у всех.

— Ну, София не знает меры. Никак не желает признать, что она девочка, и нечего ей лезть со своим умением!

— Посмотри на Анну, — обратилась Чикита к Малене. — Она так расстроена! Я ей очень сочувствую.

— А я нет, — резко возразила Малена. — Это ее вина. Она всегда уделяла внимание только сыновьям. Ей не надо было перекладывать заботы о Софии на Соледад. Ведь Соледад сама была ребенком, когда родилась София.

— Я знаю, но она старается. София — девочка не из легких, — настаивала Чикита, с сочувствием глядя на Анну, которая разговаривала сейчас с Мигелем и Александро, пытаясь сделать вид, что ничего не произошло. Однако было заметно, как она напряжена и растерянна. Она часто сглатывала, и казалось, будто она вот-вот расплачется.

Когда София вернулась к столу, она уже была одета в потертые джинсы и белую футболку. Немного перекусив, она уселась рядом с Санти и Себастьяном.

— Что все это значит? — прошептал Санти ей на ухо.

— Ты сам натолкнул меня на эту мысль, — захихикала она в ответ.

— Я?

— Ты же сказал, что я должна произвести впечатление на своего отца или на твоего. Я решила, что будет надежнее, если я произведу впечатление сразу на них обоих.

— Не думаю, что тебе удалось потрясти моего отца, — сказал Санти, бросив взгляд на Мигеля, который был занят разговором с Анной и своим братом Александро.

Мигель перехватил взгляд сына и покачал головой. Санти пожал плечами так, словно хотел сказать: «Это не моя идея».

— Так ты надеешься, что тебе разрешат играть в сегодняшнем матче после устроенного представления? — спросил он, снова взглянув на кузину, которая с удовольствием набросилась на еду.

— Конечно.

— Я очень удивлюсь, если тебе это удастся.

— А я нет. Потому что заслужила это, — ответила она, нарочно резко проводя ножом по тарелке, чтобы всех передернуло.