Она одна — но не умеет быть одинокой. Вроде бы по всему укладу современной жизни давно пора обрести самодостаточность и возрадоваться. Спрашивается, как? Если главная ценность для тебя — родная душа рядом? «Счастье — это когда тебя понимают» — классика же!

Два года назад она сидела с альбомчиком в Центральном парке и созерцала пасторально-голубые небеса в блаженной уверенности, будто обрела покой. Да, но — с Майком, точнее, в Майке. Отдельно, внутри, в ней самой, никакого покоя нет и не было. Отчего? Из-за убежденности, что при женщине обязателен мужчина? Крамольная мысль, особенно для Америки; выскажи — загрызут. И правильно сделают… Только лучше бы дали рецепт обретения проклятой самости.

В Калифорнии Тата много времени проводила одна. Гуляла вдоль океана, рисовала, положив ноги на стол в саду Светкиного дома, с ленивым разочарованием рассматривала колибри: какие-то мухи, а не птицы. Она искренне наслаждалась уединением — и почему-то вторым планом постоянно размышляла о своей неудавшейся личной жизни. Причем Иван и Майк в ее умствованиях проходили как две взаимозаменяемые фигуры. Она одинаково грустила о хорошем и обижалась на плохое, и одинаково прощала, чтобы тут же заново обидеться…

По идее, разных людей и любишь по-разному? Или ее чувства попросту предназначены человеку рядом? Пойти, что ли, к психологу, разобраться? Ведь в любом случае надо учиться довольствоваться собой — дело к старости, а там от одиночества нет спасения.

Как-то она гуляла по Сан-Франциско. Впереди шел смуглый мужчина и все время на нее оглядывался. Она, не выдержав, сказала: «Я тебя не преследую, я сама по себе», а он вдруг заговорил неудержимо, бурно, скомканно… Семьдесят лет, родом из Пакистана, всю жизнь проработал в больнице, сейчас на пенсии, год назад потерял жену, десять лет страдала от рака, очень тяжело было… Слова лились, лились, а в глазах стоял знакомый ужас перед одиночеством. На прощанье пакистанец робко пожал ей запястье и попросил разрешения поцеловать. Она кивнула. Он едва ощутимо ткнулся губами ей в щеку и на мгновенье по-детдомовски прильнул к плечу… Тату пронзила жалость — и страх: неужели ее ждет такое же будущее?

— Ты прямо заразила своей Бразилией! — вдруг ворвался в ее мысли голос Александры. — Нельзя туда как-нибудь перебраться?

— Будешь смеяться, мы узнавали! Из любопытства. Там есть так называемая «пенсионная виза» для иностранцев с незапятнанным прошлым, тремя тысячами долларов ежемесячного дохода за пределами Бразилии и тремястами тысячами долларов на счету в банке. При этом работать нельзя, но открыть свой бизнес, кажется, можно. А что, логично: в местную экономику деньги лей сколько хочешь, но хлеб у коренного населения не отбирай.

— Решено! Дело за малым… сколько там у нас не хватает на счету до трехсот тысяч? — рассмеялась Саня.

— «Для бурных утех втроем в моей постели не хватало всего лишь двух человек». Фраза из книжки, которую я читаю, — поведалаТата.

— Порнографию какую-то ты читаешь, — шутливо отозвалась Умка.

— Сама ты порнография! Нормальный женский роман. Все как положено: любимый красавец муж ушел к лучшей подруге.

— А жена что? — сразу заинтересовались Умка и Александра.

— Что, что… Как в детском стишке: «А жена не умерла, взяла сумку и ушла». Похудела, помолодела и завела роман. Назло врагам.

— Знаем, знаем такие примеры, — почти пропела Саня. — Колись давай: как твой роман и твой красавец муж? Бывший, не бывший? Уж и не знаю, что у вас?

— По всем ощущениям, бывший, хотя официально — нет.

— А хочешь развестись?

— И да, и нет. Побаиваюсь: не повлияло бы на американскую визу. Сейчас мне ее дают без размышлений, а если в анкете данные изменятся, кто знает.

— Чушь какая! Наоборот, выйдешь за своего эмигранта и вообще гражданство получишь.

— Это вряд ли, — вздохнула Тата.

Александра вытаращила на нее глаза.

Тата в ответ скроила гримаску, приблизительно означавшую «не виноватая я».

— Да говори, темнила! Невозможный ты человек.

Тата начала рассказывать. И чем дальше, тем больше понимала, что для подруг, во всяком случае, для Сани, объяснения звучат неубедительно.

— Ох, и балда ты, Татуська! — не выдержала, наконец, Александра. — Ну, приревновал мужик, ну, нажрался, наговорил гадостей, ну, к девке приклеился на твоей презентации, опозорил… и что? Эти козлики все одинаковые! С ума сошла, внимание обращать и дверью хлопать? Что у тебя, из мужиков очередь? Хотя при твоей карте, может, и… А то бы не разбрасывалась… Признавайся, кто на примете?

— Никого! Одна как перст! Честно! — панически замахала руками Тата. Ее удивило, что этот смиренно принятый ею факт у кого-то вызывает сомнения.

— Ага, «честно»! Так тебе и поверили, — буркнула Саня и немедленно предложила: — Хочешь рунку на мужиков? Или на восстановление семьи?

— Надо подумать, — уклончиво ответила Тата, а сама с изумлением поняла, что да, хочет, и очень сильно. Только неясно, чего именно, мужиков или восстановления.

— Ну, думай, думай… А вообще, что с тобой разговаривать, врешь ты все! Транзиты не подходящие для одиночества. Вот я сейчас карты раскину, расспрошу, что в твоей личной жизни творится. Таро болтливые, все по пунктикам распишут.

— Саня! Я тебя умоляю! — закричала Тата, но сопротивление было бесполезно.

Александра разложила на столе все положенное для гадания: красную ткань, кусок горного хрусталя, зажгла свечу, достала из специальной антикварной коробочки — «старинные вещи моя слабость» — заслуженную колоду карт. Потасовала, попросила Тату снять и разложила большой цыганский расклад, свой самый любимый.

Как всегда, посидела минутку, отрешившись, настроилась, незаметно преобразилась и начала раскрывать карты.

— Ой… Татка…. — заговорила, изображая смущение, Саня, — одинокая ты наша… скромница… а у самой гарем, иначе не скажешь. Четыре мужика вокруг!

— Какие еще четыре мужика? — устало вздохнула Тата.

— Какие, какие… Вот, в прошлом, муж — ну, тут все ясно. Кстати, карты говорят, что у вас с ним не все кончено, будет продолженьице… ладно, после уточним… Лучше объясните, это вот кто? — Александра уже никого не видела и абсолютно всерьез разговаривала с картами, как с живыми существами. — Король Жезлов. Человек выше по положению… состоятельный… для Татки обычный ход… Начальник какой-то… А! Туська! Издатель твой, что ли, американский? Слушай, а сильно ты его зацепила, смотри! — Саня показала «туз жезлов». — Надеюсь, помнишь, что это значит?

— По форме нетрудно догадаться, — проворчала Тата, покосившись на фаллический жезл. Шутки шутками, а проклятущие карты кое-что «видели», отчего ей, уже постановившей для себя, что «все ересь и мракобесие», стало неуютно. Не хотелось снова зависеть от колдовства.

— А ты чего?

— Да ничего. Такая… м-м… карта для мужчин не редкость. Что же им, цветы за это преподносить?

— На вас, барышня, не угодишь. — Александра укоряюще посмотрела на Тату. — Гляди, надоест судьбе с тобой возиться, останешься одна. Уж больно на это нарываешься.

— «Ты лучше голодай, чем что попало ешь, ты лучше будь один, чем вместе с кем попало», — торжественно продекламировала Тата и умолкла, весьма достоверно изобразив рвотное отвращение.

— Кто сказал? — так, как обычно спрашивают «почем?», осведомилась Александра.

— Омар Хайям. Кажется.

— Нашла кого слушать! В наше время да в нашем климате он бы не то запел! Поэтому нечего воротить рыльце от ценных товарищей… дай-ка уточню про твоего издателя… — Александра выложила поверх карты Митчелла дважды по три карты и, закусив губу, призадумалась. — Так… так… ага… знаешь, Татка, он гордый… чувства при себе держит… все от тебя зависит: хочешь — бери, не хочешь, отношения останутся деловыми, и он особо не обидится. Но если решишься… — Саня выложила еще несколько карт, помолчала и вынесла вердикт: — хватай не раздумывая! На руках носить будет.

— Поняла, учту, — сдерживая скептическую улыбку, сказала Тата.

Александра одарила ее взглядом, в котором ясно читалось: «Как же вы меня, девушка, утомили».

— Смотри, тебе жить. Дальше-то рассказывать или от всех будешь отрекаться?

— Не обижайся и рассказывай, конечно!

Упрашивать долго не пришлось. Александра, потерев руки, с аппетитом приступила к третьему «козлику», попереговаривалась с Таро и воззрилась на Тату.

— Что? — не выдержала та.

— Вот как хочешь, а роман назревает. Мужик по уши в чуйствах, так к тебе и рвется. Может, прямо сегодня приедет или позвонит, не знаю. Видишь: контакт. И разговоры, разговоры… шестерка кубков, это любовь, плюс двойка кубков, плюс еще шестой аркан — «Влюбленные»… Но учти, товарищ болтать мастер. Голову заморочит, а толку… — Она последовательно выложила еще четыре карты и победно воскликнула: — Естественно! Ноль. Короче, не попадись на крючок.

— Хорошо, только я даже не знаю, о ком речь, — растерянно отозвалась Тата. Гешефт? Ерунда какая-то… И вообще, это всего лишь карты.

Александра между тем продолжала:

— Если вдруг узнаешь, я предупредила… Та-а-ак… Ну что, уточним напоследок, как поживает наш муж?

— Уточним, — согласно кивнула Тата. Все равно Сашку не остановить: пока всласть не нагадается, о нормальном человеческом не поговоришь.

Александра, войдя в азарт (или какой-то особо плотный контакт с астралом), торопливо потерла руки, выложила, что-то шепча, три раза по три карты поверх карты Ивана — и застыла.

— Чего там? — полюбопытствовала, устав ждать, Умка, которая до сих пор молчала. Ей, верующей, принимать участие в подобных развлечениях не полагалось, и она старательно «притворялась мебелью». — Тоже сплошной гарем? Не удивлюсь.

— Гарем? — машинально повторила Саня, продолжая изучать расклад и сильно кусая губы. — Если бы так… — Она подняла голову и очень серьезно посмотрела Тате в глаза. — Какие-то жуткие неприятности. Видишь, Падающая Башня: опасность, угроза бизнесу, большие денежные потери. А если так и будет, то потом… — На стол легли новые карты. — Депрессия вплоть до самоубийства. Видишь, Луна, Дьявол и карта Смерти?