После этого никто в Зионе не хотел принять их. Но, что еще хуже, хотя куда уж хуже, в тот день, когда мы нашли Голубку, мистер Диксон дал миссис Мейкерс ваше письмо, которое вы оставили на случай смерти. И вы там писали, что миссис Мейкерс может жить здесь, и она пришла, говорит, что вы были ее единственным другом, и что они с мистером Монпелье останутся, пока не заживет его голова, а потом подумают, что делать дальше. Миссис Мейкерс сказала, что если бы вы умерли, то все это осталось бы ей, и вы бы сами никогда не выгнали ее. Но Джудит набросилась на нее, как тигрица.

— Он не знал, что ты за штучка такая! — сказала Джудит. — А я знаю. И даже если он умрет, ты сюда попадешь только через мой труп». Был жуть какой гвалт, говорю вам. А тут вы лежите наверху, и всякий раз, когда кто приходит, вы болтаете всякую чепуху про добрых леди, про Эли, парящего в небесах и еще много чего. Вам еще нужны ваши башмаки?

— Скажи мне вот еще что. Где сейчас миссис Мейкерс и мистер Монпелье? — На полпути в Салем, если ему повезло как обычно. Никто не хотел их на порог пустить. И она подождала в доме собраний, пока он не достал пару лошадей. Отдал за них пятнадцать золотых гиней. И они умчались. Я думаю, они просто без ума друг от друга. Вид у них был счастливый, как у королей, на ней было какое-то малиновое платье, которого никто никогда не видел, волосы такие волнистые и никакого платка.

— Ладно, Энди. Можешь идти.

— Я не расстроил вас? А то Джудит сказала, что это вас убьет.

— Нисколько, Энди. Спасибо, что ты все так интересно рассказал. А теперь иди. Иди быстрее, а то я разрыдаюсь прямо у тебя на глазах. Я буду выть и колотить подушку кулаками. А то я…

— Пойду поищу Майка, скажу ему, что вы снова пришли в себя. Это его жуть как обрадует, — радостно ответил Энди и поковылял прочь.

Я остался сидеть на краю постели и только начал погружаться в собственные мысли, как дверь отворила Джудит. Она с выражением крайней озабоченности и в то же время облегчения заглянула в комнату.

— Энди сказал, что вы уже все знаете.

— А почему бы и нет?

— Не переживайте так, — уговаривала она.

Но ее увещевания и ласковый голос только действовали мне на нервы.

— Чего мне переживать? — резко выпалил я. — Так там внизу близнецы Эли?

— Ну кто-то же должен позаботиться о них? Он сам был прикован к постели. Кезия хотела взять их, но он не разрешил. И хотя мы с ним не слишком любим друг друга, я так благодарна ему, что он принес вас.

— И что будет с ними теперь?

— Миссис Вилл Ломакс переедет сюда. Она никак не может ужиться с Эдит, после того, как та вышла замуж. А мужчины сейчас строят еще комнаты в доме Эли.

Она опустила взгляд на мои ноги, свисающие с кровати.

— Давайте-ка, — уговаривала она. — Давайте, забирайтесь под одеяло, я вас хорошенько укутаю.

Я вяло подчинился, потому что был слаб, да и кроме того мне хотелось, чтобы она поскорее ушла из комнаты. После ее ухода мягкое тепло постели разморило меня, успокоило и утешило. Я понял, что не смог бы и минуты продержаться на ногах.

И вдруг на меня нахлынуло какое-то неудержимое желание. Если я сдамся сейчас, мне придет конец, я погибну, сойду с ума, лежа в постели!

Я снова откинул одеяло, опустил ноги, нащупал башмаки, надел их прямо на босу ногу и встал. Кости мои были, как студень, в ушах гудело, но я не сдавался. Опираясь на спинку кровати, на пресс, затем на ручку шкафа, я постепенно собрал все необходимые вещи. Это была чистая рубашка и вся та воскресная одежда, которую я спрятал подальше в ночь перед битвой. Некоторое время натягивание вещей занимало все мое внимание, но в конце концов процедура была успешно завершена, и я присел на стул возле окна. Из-за реки доносились звуки молотков — это Эли пристраивал дополнительное помещение к дому, перестраивая свою жизнь, в которую измена Линды внесла лишь мимолетное смятение. Вдали виднелся Проход, через который Линда и Джофри направились в Салем навстречу новой жизни. «Как короли». Ну что ж, мне нужно было только порадоваться за них. Они должны быть счастливы. Оба такие красивые, молодые и беспечные. Он будет осыпать Линду прекрасными речами, оказывать ей внимание и окружать заботой, она получит все, в чем ей было отказано Эли. Мне вспомнился откровенный разговор между мной и Джофри, который мы завели на пути к лагерю Беспокойной Луны. И даже если бы я сам должен был выбирать ей пару, лучшего и придумать нельзя было. У него было сердце и глаз поэта. И вот он опустил якорь после долгих скитаний: ему опять повезло. Чего еще можно желать — даже и для Линды?

Шаг за шагом вела меня моя любовь с той самой встречи в Хантер Вуде: из Маршалси в Лондон, в Салем, оттуда в Зион. С печалью и сожалением я вспоминал, что валялся среди чумных трупов, в то время как Линда отдала себя в руки Эли, и когда она искала в моем доме пристанище и защиту, бродил в лабиринтах помутневшего разума. Я любил ее, следовал за ней повсюду, старался оказывать ей всяческие услуги, но всякий раз подводил ее. Похоже было, что все зря — потраченные силы, пот и кровь, ведь только одному-единственному из миллиона желудей суждено стать дубом, а из миллиона икринок большая часть становится пищей для других рыб. Но не только в этом было дело. Сидя у открытого окна, глядя на цветущую долину, я пришел к выводу, что моя любовь, не принесшая никакой пользы моей возлюбленной, больше всего обогатила меня. Для меня Линда всегда была источником вдохновения. Ради нее взвалил я на свои плечи груз, которого не вынес бы ни один человек в мире. Ради нее вырвался из родительского дома, из-под власти отца, переступил границы собственной физической немощи. Теперь у меня есть свое место в жизни, свой дом, построенный Филиппом Оленшоу, а не кем-то из его далеких предков. У меня есть моя земля — моя, потому что орошена она моим потом. У меня есть друзья — преданные мне Энди, Майк, Ральф и Эли, дружба которых завоевана в тяжелых испытаниях, а не рождена сиденьем за одной партой в каком-либо колледже или близостью наших поместий. Была у меня и Джудит. Там, в Маршалси, я бы просто бросил ей милостыню. Здесь же между нами не существовало искусственного барьера. Здесь имели значение только ее умелые руки и преданное сердце, которое не дрогнуло даже перед лицом моего безрассудства. Да, моя любовь много дала мне. Линда даже не подозревает, что она сделала для меня — это не только поэзия, не только зов весны, звезд или цветов, но и земная проза жизни, независимость, дом, теплый хлеб на столе. Теперь нужно отпустить ее. Эли дал ей свободу, и я, совсем по-другому и из иных соображений, должен проявить великодушие. Все эти путы желаний и сети воображения должны быть безжалостно разорваны. Даже в мыслях своих я не имею права вторгаться в святая святых отношений Линды и ее избранника.

С этого момента все счеты между нами закончены, и мне нужно продолжать жить, как будто Линда никогда не встречалась на моем пути. Вокруг меня в Зионе бурлила жизнь. С ружьем и плугом мы шли вперед, как шел тогда Эли, согнутый до самой земли болью, безумием и усталостью, но не давшей мне умереть. Мысль об Эли вернула меня к осознанию значения оставленного Натаниэлем наследия. Линда ушла из моей жизни такой же, какой вступила в нее — красавицей в малиновом платье. Но и без нее жизнь продолжит свой неумолимый бег. Кровоточащая рана затянется, и я в конце концов женюсь на Джудит. У нас будут дети. И им возрадуется эта дикая пустыня, и для них, если не для нас, зацветет она и распустится, как роза.