Джек Кэлгейн погрузился в себя, и горизонт и небеса впереди слились для него в одну золотистую туманную дымку. Он мчался прямо в ад по бесконечному шоссе. Он уже догадался, что именно женщина на сиденье рядом с ним была причиной его мрачного настроения. Вот уже час с четвертью он был заперт в собственной машине с заложницей, как две капли воды похожей на Куклу Барби И, кроме того, обладающей неприятной нервной привычкой. Она сидела сжавшись, закутавшись в его просторный плащ, смотрела в боковое окно и рассеянно постукивала по зубам ярко-розовыми ногтями. Наверное, она была желанным видением, посещавшим ночные сны некоторых мужчин, но только не его собственные.

Сплетни о знаменитостях интересовали его не больше, чем содержание чужого почтового ящика, но он уже некоторое время изучал Гас Феверстоун и ее семью и пришел к выводу, что пресса ее разгадала. Она действительно была эгоистичной, самовлюбленной куклой. Что же касалось ее наружности, то она обладала стандартной красотой манекенщицы: темные волосы до плеч в стиле Синди Кроуфорд, подведенные большие глаза и, несомненно, чувственное тело. Он даже как-то наткнулся в старом номере «Эсквайра» на статью, где говорилось о присуждении ей приза то ли за самые очаровательные ягодицы, то ли за самый пикантный зад.

К счастью, подобные дешевые новости никогда не привлекали его внимания. И все же вот уже целые сто миль что-то не давало ему покоя. Он не мог расслабиться, мышцы его бедер и ног были напряжены, а руки бесцельно перебирали руль. Возможно, виной всему была пустыня. Возможно, его утомил однообразный пейзаж.

Пронзительный свист, свидетельствующий о закипании воды в радиаторе машины, прервал ход его мыслей. Определенно пустыня Мохаве перегревала не только его, но и мотор. Он отключил кондиционер, затем опустил стекло, и сразу обжигающий воздух пустыни ворвался внутрь машины. Зной мешал дышать, но отвлекал от ненужных мыслей.

«Августа Феверстоун, манекенщица из богатеньких, знаешь такую? Психованная красотка, которая прославилась скандалами. Кто-то хочет, чтобы ее похитили. Тут дело не в деньгах, а в каком-то их споре насчет управления семейным капиталом, одним словом, нечто вроде политической борьбы. Нужно, чтобы похищение совершил профессионал, а потом заказчик сам освободит ее. Ты спрашиваешь, какая твоя выгода? Не сомневайся, достаточно большая…»

Так ему сначала сказали по домашнему телефону. Остальную информацию он получил в телефонной будке в винной лавке в Сан-Педро, находящейся в получасе езды от того места, где он жил. В Сан-Педро был другой телефонный код, и Джек гам настоял на такой предосторожности. Весь процесс установления с ним связи был удивительно небрежным. Сложно сказать, даже опасным. Некто неизвестный пренебрег обычным каналом связи и позвонил ему напрямую. При этом он выдал больше информации о намеченной жертве, чем требовалось, и, кроме того, называл Джека именем, которым сам Джек не пользовался уже много лет. Его собственным, настоящим именем. И если бы речь шла о какой-то другой работе, а главное, о ком-нибудь другом, Джек не раздумывая сразу бы заткнул болтуна и повесил трубку.

Холод, который теперь потихоньку проникал в его душу, был холодом осужденного при мысли о виселице. Тем не менее тогда он согласился сразу и без колебаний. Вот уже пять лет он ждал подобного шанса. Вся его жизнь была запланирована им с учетом такой возможности, а если бы потребовалось, он запланировал бы даже и собственную смерть. Он уже давно подозревал, что кто-то, связанный с Феверстоунами, имеет отношение к гибели его жены и дочери и последовавшим за этим пятилетним страданиям, и теперь Августа Феверстоун, хочет она того или нет, поможет ему разрешить эту загадку. Даже если она и не была главной подозреваемой, все равно она могла приподнять завесу тайны.

Он принял все имеющиеся в его распоряжении меры предосторожности, включая скрытое изменение правил игры уже после того, как дал согласие на эту работу. Он совершил похищение в другой день и в другой час, чем было договорено. Он также избрал другое убежище и прибегнул к тактике террористов, чтобы до смерти запугать заложницу и внести смятение а ее мысли и чувства.

Выполнение последней задачи доставило ему особое удовольствие.

Единственной неожиданностью была реакция пленницы на его действия. По идее она должна была все это время на коленях умолять его о пощаде и предлагать ему все что угодно, в первую очередь деньги и свое тело, только бы спасти жизнь и заполучить свободу. Она же вела себя совсем не так, как обычный заложник, разве только когда ей показалось, что он убил охранника.

Он взглянул на нее, заметив, что она опять беспокойно ерзает на сиденье.

– В чем дело?

Щелканье по зубам прервалось, и из глубины его плаща донеслись неясные слова:

– Мне надо в туалет.

– Делай что хочешь, но я не буду останавливаться.

Она резко подняла голову, и он увидел полный возмущения взгляд, почти такой же, как тогда, когда он снял с нее повязку.

– И сколько еще нам ехать?

– Долго.

Он обманывал ее, ну и наплевать.

– Долго? Но я написаю в штаны!

– Только сначала сними плащ.

Ее громкий вздох вызвал у него улыбку. Он посмотрел на себя в зеркало заднего вида и удивился. Уголок его рта был саркастически поднят кверху, так же как и бровь, к тому же у него вдруг улучшилось настроение, чего не было с тех самых пор, как он въехал в пустыню Мохаве, страну бесконечных округлых форм, напоминающих женские груди, бедра и ягодицы, что само по себе было вызовом Джеку Кэлгейну.

Он нажал на газ, и стрелка спидометра метнулась к девяноста. Мимо промелькнул указатель: «До Бишопа 200 миль».

Скоро, слава Богу, они выедут из холмов на изрытую дождевыми оврагами каменистую низменность, где, сколько мог видеть глаз, нет ничего, кроме высохших озер, голых искривленных деревьев и белых бесплодных солончаков. К югу за солончаками дышала жаром огромная домна Долины Смерти с ее выбеленными солнцем костями животных.

Пот, выступивший у него на лбу, струйками сбегал по вискам, но дувший в окно сухой горячий ветер высушивал капли еще до того, как они попадали на щеки. В воздухе было так мало влаги, что не ощущался даже терпкий аромат можжевельника и полыни, а лишь навязчивый запах пыли. Ему казалось, что ее частицы скрипят у него на зубах.

Пластиковая фляга с водой стояла у его ног, он поднес ее к губам и начал с жадностью пить. Утолив жажду, он вытер ладонью рот и протянул флягу ей, при этом не снимая ноги с акселератора. «Барби» сморщила нос и продолжала задумчиво созерцать пейзаж за окном.

– У меня есть теория насчет тех людей, которые ездят на бешеной скорости, – сказала она, не спрашивая, интересует ли его эта теория. – Я всегда считала быструю езду проявлением агрессии, которая не находит выхода. Раз люди не могут удовлетворить свои примитивные инстинкты, они мчатся по дорогам, словно вырвавшиеся на свободу демоны.

«Очень может быть», – подумал Джек. В его случае примитивный инстинкт требовал, чтобы он что-то сломал. К примеру, ее пальцы.

– Я имею в виду примитивные половые инстинкты, – уточнила она.

Это заставило его внимательно посмотреть на «Барби».

Интересно, что она, черт возьми, знает о его примитивных половых инстинктах? Она не ответила на его взгляд, но он уловил в линии ее профиля некоторое превосходство, словно она гордилась тем, что раскусила его до конца, включая его сексуальные потребности. Вряд ли это было так. Просто не могло быть. И все-таки она пробудила в нем интерес.

– Если хотите до конца узнать человека, надо хотя бы раз проехаться с ним в автомобиле, – тем временем продолжала она, явно настроенная на то, чтобы целиком изложить любимую теорию. – Водители, не включающие сигнал поворота, определенно имеют проблемы в общении с другими людьми. Те, что без конца меняют ряд, не держат своего слова. А те, что тащатся как черепахи, враждебно настроены ко всем, хотя и скрывают это.

– А как насчет тех, которые тормозят со скрипом?

Это заставило ее посмотреть на него.

– Простите, я вас не понимаю.

Он с визгом затормозил и свернул на обочину. Он не только оставил на дороге след от шин, но и поднял целое облако мелкой пыли. Задрожав, автомобиль остановился. Пыль, струясь, поплыла внутрь машины, играя в лучах солнца и образовав вокруг головы его спутницы обманчивый ореол, как если бы она была ангелом.

На этот раз ему пришлось побороть иное побуждение: он не мог оторвать взгляда от ее прелестного испуганного рта, хотя и напомнил себе, что ее сходство с ангелом чисто внешнее. Эта женщина на деле была настоящей мегерой.

Он вытащил из кармана джинсов платок, и ее знаменитое лицо, известное по стольким фотографиям, исказилось гримасой страха и подозрения. Он растянул платок и смотал его в узкую упругую полосу.

– Что вы собираетесь с этим делать? – спросила она еле слышно.

– Наверное, действовать в соответствии с моими примитивными сексуальными инстинктами.

– Неужели вы снова хотите завязать мне глаза?

– Нет, теперь я хочу завязать тебе рот. Повернись.

– Завязать рот? – Она, не веря, отшатнулась назад. – Почему? – Повернись, – настойчиво повторил он. – Иначе заставишь меня завязать тебе и глаза.

Она с презрением выдохнула и резко повернулась. Ее плечи дрожали, когда он накидывал ей на лицо платок.

– Я не могу поверить, что вы способны на такое, – сказала она ему через плечо. – Наверное, моя теория пришлась кстати. Я верно угадала, что вы меня боитесь?

– Еще чего… – Он коротко рассмеялся – Я обалдел от страха. А теперь не двигайся Она замолчала, все еще тяжело дыша от возмущения, и он протянул скрученный платок между ее мягкими полными губами и завязал узлом на затылке. Ее темные волосы под его руками были как шелк, и хотя к запаху ее тела примешивались запахи пота и пыли, это был терпкий женский аромат, злой и возбуждающий.

Напряжение в его бедрах теперь охватило все тело, обещая давно забытые удовольствия Искра жизни вспыхнула вновь, и он отдал бы все на свете, чтобы продлить ощущение. Но у него было всего одно «за» – его проснувшееся желание – и миллион обстоятельств «против» Может, она права. Может, ему действительно следовало ее бояться. Главное сейчас, чтобы она держала на замке свой капризный очаровательный ротик и не ерзала на сиденье своим призовым задом. Только если ему не придется выслушивать ее теории или дробь щелкающих по зубам ногтей, он сумеет в тишине и покое обдумать свой следующий шаг.