— Это Цыпа, — переводя дух, указала Нелли на спину водителя, — мой младший брательник. Цыпа, это моя подружка Эми.

— Привет, Эми. — Цыпа кивнул отражению Эми в зеркале заднего вида. — Я о тебе ужас как много слышал.

— Заткнись, Цыпа. — Стеклянной перегородкой Нелли отгородилась от водителя. — Я не хочу, чтобы большие уши слышали каждое наше слово. И не забудь пристегнуться, чувиха.

Эми сказала, что впервые видит ремень безопасности, и не будет ли Нелли так добра, чтобы показать ей, что с ним нужно делать.

— Куда мы едем? — поинтересовалась она.

— В края Констебля, — ответила Нелли, пристегиваясь. — Суффолк, — добавила она в ответ на недоуменное выражение лица Эми. — Во всяком случае, так говорилось в проспекте. Там какой-то художник по имени Констебль[41] нарисовал почти все свои картины. Оздоровительный центр называется «Бабочки» и занимает дом, раньше принадлежавший какому-то лорду. Я заказала для тебя трехнедельный курс на фамилию Карран, а не Паттерсон, как ты и просила. Я смогу побыть с тобой всего неделю. Ты ведь сможешь провести там остальное время без меня, чувиха?

— Смогу. Скажешь мне, сколько это стоит, хорошо, Нелли? Я расплачусь с тобой, пока мы там будем вместе.

— Тебе это не стоит ни одного хренова пенни, Эми. Нет, нет, — отмахнулась Нелли от возражений Эми, считавшей, что она обязана оплатить свою долю. — Если бы ты восемнадцать лет назад не взяла меня за мою хренову шкирку и не сказала мне, что я могу чего-то добиться в жизни, я бы и по сей день торговала собой на улицах, разве нет?

Нелли Шэдвик уже в третий раз угодила в Холлоуэй за проституцию, когда она познакомилась там с Эми. Именно Эми с первого взгляда увидела, что в этой девушке, унаследовавшей нежную, кофейного цвета кожу и экзотические глаза от отца, наполовину ямайца, наполовину китайца, а темно-рыжие волосы от матери-ирландки, есть что-то необычайное, сверхъестественное, чего до сих пор никто не разглядел. При этом Нелли даже с большой натяжкой нельзя было назвать красивой. Тяжелая жизнь ничуть не повлияла на ее фонтаном брызжущее жизнелюбие и чувство юмора.

— Ты никогда не думала о том, чтобы стать манекенщицей, Нелли? — как-то раз спросила Эми.

— Манекенщицей? — взвизгнула Нелли. — Хреновой манекенщицей? Нет, Эми, я никогда не думала о том, чтобы стать манекенщицей.

— Так подумай.

В течение шести недель своего срока Нелли все свободное время под руководством Эми расхаживала по тюремной библиотеке с романом Джеймса Джойса «Поминки по Финнегану» на голове, пока не научилась делать это достаточно изящно. Эми посоветовала ей поменьше визжать и сократить количество матерных слов в речи.

— Это может отпугнуть людей, — предостерегла она девушку.

Нелли покинула Холлоуэй, пообещав сделать все от нее зависящее, чтобы больше туда не вернуться. Эми договорилась с Лео, что он вышлет Нелли пятьдесят фунтов на приличную одежду и визит к парикмахеру. Первое же модельное агентство, в которое обратилась Нелли, подписало с ней контракт. Она сменила свое имя на Элли, и ее появление произвело настоящий фурор. Как писали в газетах, она была уникальной моделью, «сумевшей вытащить из сточной канавы не только себя, но и троих младших братьев». Нелли перестала визжать и материться, по крайней мере, на людях, но по-прежнему говорила на кокни и нравилась всем, с кем она знакомилась, без исключения. Пять лет назад она оставила модельный бизнес и вышла замуж за невероятно богатого аристократа. Все эти годы она часто навещала Эми в тюрьме.

Эми попросила, чтобы ее имя никогда не звучало в одном контексте с именем подруги.

— Ради блага моей семьи я вообще хотела бы, чтобы все обо мне забыли, — добавила она. — Как бы то ни было, если газетчики пронюхают о твоей дружбе со мной, ничего хорошего из этого не выйдет. — В ответ на это заявление Нелли взвизгнула, что ей насрать, кто что думает.

— Почему это вдруг они решили тебя выпустить? — поинтересовалась она сейчас.

— Наверное, их уже тошнило от одного моего вида, — ответила Эми.

На самом деле женщин, отбывающих пожизненное заключение за убийство, обычно выпускали намного раньше. Но ее преступление и сопутствующие ему обстоятельства считались более тяжкими, чем у других убийц.

Чувства переполняли Эми настолько, что она не могла говорить. Все, чего ей хотелось — это смотреть в окно и постепенно привыкать к мысли о том, что она на свободе. Позади остался ее последний завтрак за решеткой, последняя ночь в камере, она уже никогда не наденет тюремную одежду. Должно быть, Нелли все поняла, потому что они ехали в молчании не меньше часа. Наконец Эми взглянула на равнину, по которой они мчались, и спросила:

— Где мы?

— В Эссексе, чувиха, скоро подъедем к Челмсфорду. Кстати, я купила тебе кое-какую одежду, так, всякие мелочи для санатория. Шмотки для прогулок вроде спортивных костюмов, махровые халаты и шорты. Ах да, еще трико и элегантную пижамку. Тебе и в голову не придет ложиться в ней спать.

— Ты так добра ко мне, Нелли. Спасибо! — Из-за комка в горле Эми опять стало трудно говорить. Кэти прислала ей одежду, в которой она вышла из тюрьмы: прямую черную юбку, черный пиджак и белую блузку в рюшах из «Маркса и Спенсера», а также изящное нижнее белье. — Вряд ли я вынесла бы все это без поддержки друзей, — сказала она Нелли. — Почти каждые выходные меня кто-нибудь навещал, в какой бы тюрьме я ни находилась: Лео, Кэти, наш Чарли, Хэрри, ты! Мама приезжала очень часто, пока была жива. — Смерть мамы от сердечного приступа стала для Эми настоящим потрясением. — Мой адвокат тоже часто приезжал ко мне. — Своим неожиданным освобождением Эми была обязана именно усилиям неутомимого Брюса Хейворда.

Опять наступило молчание. Нелли, казалось, задремала. Эми сосредоточилась на ровных, как стол, полях Эссекса и мелькающих за окном деревушках, пока они не проехали указатель, сообщающий о том, что теперь они находятся в Суффолке. Уже заканчивалась весна, и все было как будто укрыто кружевным зеленым одеялом. Небо по-прежнему представляло собой сплошную массу тяжелых, темных, низко нависших над землей туч. Она свободна! Наконец черные дни позади! Ей больше никогда не придется прокладывать осторожный курс по минным полям тюремной жизни, избегать группировок, быть приветливой со всеми без исключения, даже с самыми агрессивными заключенными, женщинами, наводящими ужас на окружающих и регулярно избивающими в душевой других женщин без всякой очевидной для Эми причины. Однажды утром, вскоре после прибытия в Холлоуэй на ее глазах одна из таких женщин ударила сокамерницу ножом. Пострадавшей чудом удалось выжить.

— Я ничего не видела, — позже скажет Эми начальнику тюрьмы, проводящему расследование. Это было трусостью с ее стороны, но она хотела жить, несмотря на то, что ее будущее было безрадостным.

Она пользовалась среди заключенных популярностью. Многие из них пострадали от рук мужчин: сутенеров, бойфрендов, мужей, отцов, и в их глазах она приобрела статус героини за то, что проявила смелость и убила издевавшегося над ней мужчину. Никто не сомневался в том, что он этого заслуживал.


На следующее утро Эми проснулась в «Бабочках», когда только начало светать. Она приняла душ, наслаждаясь мягкими белыми полотенцами и сладким запахом мыла. Эми понятия не имела, какая ее ждет программа, и натянула свободные белые хлопчатобумажные брюки (она прочитала в тюрьме достаточно модных журналов, чтобы знать, что их уже не называют слаксами) и такую же свободную футболку. Затем она подошла к зеркалу. Женщина, взглянувшая на нее оттуда, была измученной и бледной, но все же выглядела несколько лучше, чем вчера. Щеки Эми немного порозовели, наверное, благодаря тому, что она так хорошо отдохнула этой ночью. Через три недели, покидая «Бабочки», она обязана выглядеть не хуже, чем когда попала в тюрьму, с поправкой на то, что она стала на двадцать лет старше.

Эми вышла из комнаты и спустилась вниз. Это был чудесный старый особняк, светлый и просторный, с выкрашенными в пастельные тона стенами и натертыми до блеска полами. Из кухни доносился звон посуды, но нигде не было видно ни души.

Женщина открыла стеклянную дверь и вышла на асфальтированную площадку, уставленную столами и скамьями, на одной из которых она расположилась, не обращая внимания на то, что воздух был сырой и прохладный. На востоке забрезжил свет, и серое небо начало светлеть. Время от времени раздавалось щебетание птиц, и роса, как слезы, блестела на лужайке, спускавшейся к небольшой рощице, напомнившей Эми Понд-Вуд.

Слева виднелась небольшая деревушка, единственным признаком жизни в которой был дымок, поднимающийся из трубы крытого соломой домика. Возможно, именно в этой деревне находится паб, в который предлагала вчера пойти Нелли. Эми отказалась, сказав, что она не готова.

— Мне нужно время, чтобы адаптироваться, Нелл, — пояснила она.

Нелли извинилась за свою тупоголовую бесчувственность и пообещала в будущем делать только то, что предложит Эми.

Все это навалилось так внезапно, размышляла Эми. Вокруг было слишком много людей, горизонт был слишком бескрайним, а санаторий слишком роскошным. Кровать, в которой она спала этой ночью, была застелена кремовым атласным бельем и стояла в комнате с кремовым ковром и кружевными занавесками на окнах. Контраст с обстановкой тюремной камеры оказался так велик, что Эми с трудом справлялась со своими эмоциями.

Появилась какая-то женщина в цветастом махровом костюмчике. Это о такой пижамке говорила Нелли? Она села рядом с Эми и принялась зондировать ее вопросами. Эми пришлось изобрести для себя прошлое. Вскоре появились и другие гости, среди них Нелли. Она выглядела впечатляюще в фиолетовом трико и черных колготках. Ее тут же узнали, и всеобщее внимание к немалому облегчению Эми переключилось на ее подругу.

Позже Нелли вручила ей кипу газет.