Государь слушал его внимательно. Он был доволен сообразительностью своего ближайшего помощника по управлению столицей, но в то же время ему было досадно, что он дал себя так провести и что Галахов это не только видит и сознает, а еще указывает ему его дальнейшие действия. Но делать было нечего.

Император Николай был слишком честен для того, чтобы не сознать своего настоящего промаха, а потому обратился к Галахову:

— Продолжай, продолжай! Быть может, ты и еще дальше что-нибудь видишь и предугадываешь?

— Немного, государь!.. Я могу понять и верно сказать только, что лицо, подставившее и уговорившее, а может быть, и подкупившее маску, — обязательно женщина.

— Почему?

— Мужчина и не решится на это, и не снизойдет до этого, — улыбнулся Галахов своей тонкой, хитрой улыбкой. — Эта особа должна быть очень молода, кроме того, она должна быть очень хороша собою.

Император удивленно взглянул на обер-полицмейстера.

— Откуда ты берешь это? Что ты, в самом деле, гаданиями, что ли, заниматься стал?

Галахов почтительно ответил:

— Для этого не нужно гадания, ваше величество. Это само собой разумеется.

— Откуда? Этого я уже вовсе не понимаю! — пожал плечами государь.

— Эта особа должна быть молода, потому что все ее действия довольно опрометчивы. Она легко могла попасться и навлечь на себя серьезные неприятности! Так опрометчиво поступают только в ранней молодости, а о ее красоте я сужу потому, что на такую дерзкую выходку может решиться только очень хорошенькая женщина. Дурной этого никто и никогда не простит, и она сама прежде всех будет убеждена в этом обстоятельстве.

Государь поневоле рассмеялся над прозорливостью своего обер-полицмейстера.

— Если бы ты не стоял во главе полиции, Галахов, — сказал он, — то я непременно посоветовал бы тебе заняться гаданием.

— Как та гадалка, что практикует в Коломне, близ церкви Михаила Архистратига? — опрометчиво произнес Галахов, но тотчас же остановился, заметив, что его слова произвели сильное впечатление на императора.

— Не говори о том, чего не знаешь! — вскользь заметил государь и после минутного молчания прибавил: — Ты, смотри, не вздумай там строгости свои разводить, у этой старой цыганки! Ее великий князь Михаил Павлович любит!.. Он верит во все это!

Галахов опустил глаза и промолчал. Он слишком хорошо был осведомлен обо всем, что происходило в городе, чтобы не знать, кто именно верит в старую гадалку, и боялся, чтобы государь на его выразительном лице не прочел его сокровенной мысли.

На несколько секунд воцарилось молчание. Николай Павлович несколько раз прошелся по кабинету. Галахов же стоял в почтительной позе верного слуги, ожидавшего дальнейших приказаний.

— Ну, продолжай свой гороскоп! — сказал император. — Продолжай, если начал! Что ты мне дальше скажешь? Ну, хорошенькая это женщина, молоденькая. Дальше что скажешь, Галахов?

— Дальше, ваше величество, вот что: она очень знатная и принадлежит к самому лучшему обществу.

— Это почему?

— Да ведь она не только была приглашена на бал графини Воронцовой, но еще настолько уверена была в том, что будет там желанной гостьей, что решилась всю эту маскарадную интригу провести, не стесняясь и явно рассчитывая на полное снисхождение хозяйки дома. А на графиню Воронцову могут рассчитывать далеко не все, как известно вашему величеству.

— Да, и то правда, — согласился император. — Ты опять вполне прав!..

Галахов встал, чтобы откланяться. У него была одна самому государю известная слабость: он не любил, чтобы его отпускали, и спешил сам уйти, чтобы ему не дали почувствовать, что аудиенция окончена. Государь шутя называл его за это «непоседой».

— Что вскочил, непоседа? — улыбнулся он. — Я еще не кончил, а ты уже вскочил.

Галахов вновь опустился на стул.

— Продолжай свои розыски! — сказал Николай Павлович. — Деятельно продолжай и ни перед чем не останавливайся! Конечно, не допрашивай сам никого, но перед собиранием справок не останавливайся! Собирай их всюду, где придется, где только возбудят твое любопытство и твое подозрение, а когда нападешь на прямой и верный след, тоже, ничем не стесняясь, прямо и смело доложи мне! Понял?

— Понял, ваше величество, — ответил обер-полицмейстер и, откланявшись, вышел.

Николай Павлович остался один и погрузился в обдумывание того, что ему только что сообщил его исполнительный и дальновидный глава столичной полиции.

Государь понимал, откуда шла смелая интрига, и эта смелость несколько охлаждала его чувство к заносчивой фаворитке Нелидовой.

«Со мною так ненадолго ее хватит, — сказал он себе в душе. — Меня ведь подчинить нельзя».

И ему вспомнилось, как еще в детстве один из его воспитателей, выведенный из терпения его упрямством и настойчивостью, воскликнул в порыве досады: «Ну, с этим попляшут! Этот конь не объездится!»

Вместе с уверенностью в виновности Нелидовой в справедливой душе государя вставало сожаление о том горе и том испуге, какие он только что причинил маленькой Асенковой.

«И вошло же мне в голову, что эта кроткая и трусливая малютка затешется в чужой дом и станет там чуть не скандалы поднимать! Как это на нее непохоже! — подумал он. — Но кто такая эта Лаврецкая?» — вопросом встало в уме государя.

Он понимал, что к первой попавшейся авантюристке Нелидова не обратится и что лицо, которому она решила довериться, было почему-нибудь близко ей. Это необходимо было разузнать, и для этого государь решил пойти на хитрость. Выслушивая в тот же день доклад военного министра, он как будто мельком спросил его, есть ли в рядах гвардии какой-нибудь поручик Лаврецкий, а если служит, то женат ли он.

Сразу ответить на этот вопрос министр не мог и сказал, что соберет нужные справки. Уже через несколько часов он доложил государю, что поручик Лаврецкий служит в егерском полку и недавно уехал в отпуск, в Тверскую губернию.

— Что за дикая идея среди зимы отпуск брать! — сдвинул брови государь.

— Он поехал для устройства домашних дел, ваше величество. У него умер богатый дядя, и он поехал для ввода во владение полученным наследством.

Такой предлог был вполне уважителен, и возразить что-либо против него было невозможно. Поэтому и государь, не возвращаясь уже к причине отъезда Лаврецкого в столь неурочное время, задал военному министру следующий вопрос:

— А женат он? Ты не знаешь?

— Женат, ваше величество. Понять не могу, как это у меня давеча совершенно вышло из ума, что я сам и на свадьбе его был.

Император с удивлением повторил:

— Ты был на его свадьбе? Что же, он к знати, что ли, принадлежит?

— Не столько он сам, сколько его жена, — ответил министр.

— Да? А на ком этот Лаврецкий женат?

— На графине Пален, ваше величество. Она не так давно из Смольного монастыря вышла.

Государь подумал с минуту, и в его памяти воскресла бойкая рыженькая девочка в институтском платье, с пленительной грацией танцевавшая на выпускном экзамене модную в то время качучу. Государь живо вспомнил и ее гибкую, миниатюрную талию, и ее крошечные ножки, длинные рыжие букли, бойко вскидываемые при движениях грациозного, жгучего танца. Он вспомнил даже, что, любуясь на маленькую танцовщицу, сам шутя высказал сожаление о том, что такой талант родился в аристократической семье, а потому неизбежно заглохнет, так как не получит достаточно случаев для своего применения в чопорном кругу общества, связанного своими строгими приличиями.

«На сцене она такой жгучей качучей карьеру сделала бы, — рассмеялся он тогда, обращаясь к кому-то из окружавших, — при графской короне ее кастаньеты совсем без толка пропадут».

Теперь государю все было ясно. Нелидова тоже была смолянка и хотя, вероятно, вышла из института классом раньше Пален и между ними могло быть года два или три разницы, но дружбе между ними это не мешало, и бойкая рыженькая гитана, наверное, не задумалась бы не только под маской, но и без маски подойти и атаковать государя, если бы с просьбой об этом или даже только с намеком на желательность подобной дерзкой шутки к ней обратилась ее старшая подруга по школе.

В то время институтки проводили свои школьные годы почти в полной замкнутости от внешнего мира. Отпуска их домой были крайне редки даже и во время летних вакаций, а в течение учебного года почти и не случались. Посещения родных тоже были не особенно часты и происходили лишь в строго определенные дни. Вследствие такого режима не могли играть большую роль интересы внешние, и институтки проводили свои дни в довольно узком кругу учебных занятий и в остальной институтской жизни. Однако молодые существа впечатлительны и полны различных душевных переживаний; всегда хочется поделиться ими с кем-либо, а кто же иной, кроме такой же институтки, мог найтись чуть ли не в монастырских стенах учебного заведения? В силу этого между воспитанницами этих школ развивалась доверчивость друг к другу, обмен маленькими секретами, а отсюда возникала и прочная дружба. Порой это чувство было до крайности сентиментально, связано с ставшим даже нарицательным «обожанием», но оно крепко и часто на всю жизнь связывало подруг, готовых друг для друга на любую жертву.

Император превосходно знал о многих случаях подобной безграничной дружбы, так как живо интересовался тогдашними институтами и часто посещал их. Вспомнив шалунью Пален, остановившую в свое время на себе его внимание, он улыбнулся, сообразив, что она ради своей подруги Нелидовой могла рискнуть на необдуманную выходку, но эта улыбка тотчас же сменилась на его лице выражением досады. Стало быть, о его экскурсиях на Владимирскую знали все? Значит, его интимные тайны всем известны, всем открыты? И открытию, чуть не обнародованию их, деятельно помогает Нелидова? Этого государь от нее не ожидал. Он считал свою фаворитку и сдержаннее, и осторожнее. Но в то же время он помнил о намерении Нелидовой оставить двор и возвратить свой фрейлинский шифр.