— С благодарностью принимаю совет вашего величества и завтра же утром навсегда сниму фрейлинский шифр, носить который я действительно не вправе, — спокойным и твердым голосом произнесла Нелидова.

Государь слегка смутился. Он не ожидал такого возражения.

— Вы не так поняли мои слова, — начал он.

— Нет, я поняла их так, как мне следовало их понять. Государыня императрица, наверное, по своей неизреченной милости не откажет мне в отставке и немедленно отпустит!

— Куда и зачем?

— Это уж будет мое личное дело, ваше величество, одно из тех личных моих дел, заботу о которых вы только что так настоятельно рекомендовали мне.

— От фрейлинского шифра еще никогда никто добровольно не отказывался, такого примера не было.

— Нет правила без исключения, — с холодной улыбкой повела Нелидова своими роскошными плечами, заманчиво блестевшими из-под тонкого кружева полупрозрачного черного лифа.

Государь знал и любил этот гордый жест. На этот раз последний тоже не остался незамеченным, и император несколько спокойнее произнес:

— Я попрошу вас, Варвара Аркадьевна, на минуту отрешиться от своих враждебных намерений относительно моего двора и ответить мне на несколько прямых и неотложных вопросов.

— Спрашивайте, ваше величество! — спокойно ответила Нелидова.

— Кого вы подослали ко мне сегодня в маскараде? — прямо спросил государь.

— Я не понимаю вашего вопроса, — ответила Нелидова не сморгнув.

— Неправда! Вы меня отлично понимаете! Кто та назойливая и дерзкая маска, от которой вы меня избавили с такой готовностью?

— Это должно быть более известно вашему величеству, нежели мне, — смело ответила Нелидова, в упор глядя на государя. — Вы с нею говорили, ясно понимая, кто она, для меня же она явилась только случайной дерзкой особой, которая назойливо обеспокоила вас и от которой мне счастливо удалось вас избавить. Если это была ошибка с моей стороны и если этим я не угодила вашему величеству, то прошу снисходительно простить мне мое неудобное вмешательство и на прощание не поставить мне его в вину.

У Николая Павловича чуть дрогнули брови. Его удивили последние слова фаворитки, к которой он чувствовал действительное расположение. Разлука с нею была бы, безусловно, неприятна ему. Однако он быстро поборол вдруг явившееся внутреннее волнение и прежним тоном спросил:

— Почему на прощание? И о каком прощании вы так упорно ведете речь, Варвара Аркадьевна?

— Не будем говорить об этом, государь! Мое решение принято, а изменять своим решениям я не привыкла и никогда не сделаю этого.

Государь пристально взглянул Нелидовой в глаза. Она спокойно выдержала его взгляд, так как была не из робких. Государю это нравилось: он трусов не любил.

— Я оставлю этот вопрос открытым! — сказал он после минутного молчания. — И так как вам решительно не угодно поставить меня в известность относительно имени той маски, от которой вы меня так великодушно избавили, то я приму свои меры к тому, чтобы узнать это имя!

— Это личное дело вашего величества, а я дала себе слово, согласно вашему совету, заниматься только своими личными делами!

— Вы упрямы, Варвара Аркадьевна, — невольно улыбнулся государь, в котором гнев уже боролся с его серьезной привязанностью к красивой и гордой фрейлине. — Вы очень упрямы.

— Это один из самых мелких моих недостатков, ваше величество, — серьезно ответила Нелидова.

— До свидания! — сказал государь уже совершенно смягченным тоном. — Утро вечера мудренее.

С этими словами император направился к выходу из комнаты.

— Не всегда! — пожала плечами упрямая красавица. — Бывают такие мудреные вечера, перед которыми всякое утро бессильно.

Она произнесла эти слова уже в дверях, провожая государя и церемонно откланиваясь ему.

Николай Павлович ответил ей почтительным поклоном, но руки ей не подал. Он уходил все-таки неудовлетворенным, так как упорного сопротивления своей воле не выносил.

Вернувшись к себе, он позвонил и отдал приказ камердинеру немедленно вызвать к нему петербургского обер-полицмейстера Галахова.

Николай Павлович в дальний ящик задуманные дела откладывать не любил.

Галахов почти ждал внезапного вызова государя. Тонкий и привычный дипломат, он зорко следил за настроением верховного владыки, и приказы императора редко заставали его врасплох. Так и в данном случае он быстро собрался и отправился во дворец. Он ехал туда вполне спокойно, так как предугадывал причину внезапного вызова и сознавал, что он в состоянии дать достаточно удовлетворительный ответ по поводу того вопроса, который, по его мнению, мог в данном случае интересовать монарха.

Галахов присутствовал на балу графини Воронцовой и заметил какой-то маленький интимный переполох, а также разгневанное и недовольное лицо государя. Он видел, как к императору подошла маска в щегольском домино, под складками которого опытный царедворец тотчас же узнал всесильную фаворитку Нелидову. Далее Галахов зорко заметил, что между нею и другой маской, разговаривавшей с государем, произошел какой-то разговор, и в силу своего служебного всеведения знал, что прямо из дома графини государь проехал в маленькую квартирку на Владимирской, где оставался довольно долго, и что, вернувшись оттуда, он прошел не в свои апартаменты, а проследовал прямо в комнаты Нелидовой.

Это всезнание было азбукой в полицейской службе того времени. Сыскной полиции тогда вовсе не существовало: официальных и дорого оплачиваемых сыщиков на государственной службе не числилось, но когда нужно было что-нибудь узнать, то сакраментальная фраза «к розыску приняты деятельные меры» вовсе не существовала и виновные прямо и просто разыскивались, как в старых сказках говорилось, «по щучьему велению».

В силу всех этих давно исчезнувших законов и обычаев Галахов, вернувшись домой, отдал приказ своим ближайшим агентам быть наготове, а сам не раздеваясь сел и уснул в кресле перед своим письменным столом.

Эта предосторожность вполне оправдалась, так как на заре он был потребован лично к государю.

Исполнительный обер-полицмейстер мигом собрался и помчался во дворец.

Император подробно передал ему весь инцидент с неизвестной маской в доме графини Воронцовой и поручил ему в тот же день разыскать и доложить ему об имени смелой незнакомки.

— Это имя должно было известие графине Воронцовой или ее супругу, — прямо ответил Галахов.

Государь несколько изумился как самой мысли, высказанной его обер-полицмейстером, так и его уверенному тону и быстро спросил:

— Как? Почему ты это думаешь?

— Я не думаю, ваше величество, а непреложно уверен в этом.

— Но почему? Почему?

— А потому, что они оба лично контролировали билеты всех гостей при входе их в зал.

— Да, это правда. Но в таком случае, стало быть, графиня Воронцова была в заговоре?

Сказав это, император пристально взглянул на Галахова.

Однако и подобный вопрос не смутил последнего; он по-прежнему спокойно ответил:

— Нет, этого могло и не быть, ваше величество. Незнакомая маска могла пройти по просьбе кого-нибудь из лиц, которым граф или графиня особенно доверяют.

— Да, ты опять прав. Но все это может быть, наконец, проверено?

— Только не мною, ваше величество. Ведь я не имею права явиться спозаранку в дом их сиятельств и, подняв их чуть не с постели, требовать от них отчета в порядке их семейного праздника.

— Да, твое соображение справедливо. Но кто же в таком случае может сделать это?

— Вы, ваше величество, никто, кроме вас! Перед вами двери графского дома откроются немедленно и беспрепятственно.

— Но мне тоже неловко!

Галахов не ответил на эту мысль императора, понимая, что действительно государь прав: как ни всемогущ он, но и для него должно существовать уважение к чужому спокойствию. Да сверх того и вообще данное положение было очень щекотливо. Потому он высказал свое новое соображение:

— Быть может, это и бесполезно будет!

— Почему? Ты думаешь, что Воронцовы не скажут мне правды?

— В правдивости их сиятельств я не имею права сомневаться!..

— Так почему же мой вопрос может оказаться бесполезным?

— Лицо, давшее подставной маске свое щекотливое поручение, могло прознать о подозрении вашего величества и принять меры к тому, чтобы подставленная маска исчезла из города.

Император слегка усмехнулся, пожав плечами.

— Что это ты, кажется, как в старинных английских романах, о таинственных явлениях заговорил?..

— Что же тут таинственного, ваше величество? Из Петербурга ежедневно уезжает столько лиц. Благоволите дать мне приблизительные приметы этой таинственной незнакомки, и я постараюсь сам поискать ее, но не в числе обывателей, а в числе лиц, выехавших из столицы.

— Когда же она могла выехать?

Обер-полицмейстер, не задумываясь, ответил:

— Теперь еще не успела, но через час или через два может выехать.

— Ты все предвидишь. Молодец ты у меня! — довольным голосом произнес государь и подробно описал внешние приметы таинственной и смелой маски.

Галахов уехал и в два часа дня явился к императору с докладом, что лицо, приметы которого совершенно совпадают с указанными императором, выехало в одиннадцать часов утра, по подорожной, спешно выправленной за два часа перед тем на имя жены поручика Лаврецкого «с будущими», как говорилось в то время в подорожных для обозначения родственников или прислуги, сопровождавших путешественников.

— Догнать! — крикнул государь. — Немедленно догнать и вернуть сюда! Я хочу добраться до начала этой интриги, хочу ее суть разоблачить.

— Для этого опять-таки необходимо обратиться к графу и графине Воронцовым, — ответил Галахов. — Теперь, после того внезапного отъезда, уже совершенно ясно, что маска явилась подставным лицом, подосланным к вашему величеству кем-нибудь из лиц, действительно приглашенных их сиятельствами, и вход этому подставному лицу мог быть обеспечен только по личной просьбе одного из приглашенных и хорошо знакомых хозяевам лиц.