Спустя несколько минут они ехали на юг по узкой тропе, шедшей вдоль берега моря. Герцог с увлечением рассказывал о том, как он нанимал егеря, когда кучер ехавшей навстречу почтовой кареты громко протрубил в рожок.

– Постойте, Эванджелина, – сказал герцог, направив Императора в сторону.

Девушка осадила кобылу как раз тогда, когда карета показалась из-за поворота. Кучер снова протрубил в рожок. Испуганная Доркас взвилась на дыбы, выгнула шею и вырвала поводья из рук Эванджелины, которая вылетела из седла и очнулась, сидя на обочине. Вставать почему-то не хотелось.

Спустя мгновение Ричард оказался рядом.

– Вы сильно ушиблись? Где болит? Она потерла бедро.

– Все в порядке. Слава Богу, что здесь у меня кое-что есть.

– И не только здесь… – ответил герцог, помогая Эванджелине встать. Он готов был растереть ей бедро и прижать к себе, но вовремя опомнился, чертыхнулся и вытянул руки по швам.

– Ужасно глупо, – сказала она, не обращая внимания на Ричарда и глядя на тучу пыли, еще витавшую в воздухе. – Хватило какого-то дурацкого почтового рожка, чтобы выбить меня из седла.

– Если вы приземлились на мягкое место, то почему сломали перо на шляпе?

– Понятия не имею. – Она сняла шляпу и тряхнула головой. На плечи и спину Эвандже-лины хлынул водопад волос. Герцог залюбовался завитым локоном, щекотавшим ее щеку.

– Вы вся в пыли. Наверное, вам все-таки следовало взять Бисквит. Сомневаюсь, что она сбросила бы вас. Для этого она слишком ленива.

– Рискну предположить, что вы, милорд, тоже не усидели бы на этой кобыле. Доркас очень нервная. Ноги у нее длинные, сильные, и она великолепно умеет поддавать крупом.

– Будем надеяться, что она уже успокоилась, – ответил герцог. – Хватит, едем домой.

Глава 18

– Баньон выбрал очень странный способ выказать мне свое нерасположение, – сказал герцог во время обеда.

– Не могу представить, что кто-то способен выказывать вам свое нерасположение.

– По-вашему, я тиран?

– Нет. Скорее полновластный хозяин здешних мест.

– Конечно, полновластный. Вы считаете, что кто-то может со мной соперничать?

– О нет. Я вспомнила, как вы выглядели, когда обнаружили меня в библиотеке. Вы были типичным хозяином замка, а я – причиной вашей досады.

– И остаетесь ею, – проворчал Ричард, глядя в тарелку. Потом он поднял глаза и посмотрел на нее. Эванджелина надела темно-синее платье Мариссы, которое Дорри переделала почти до неузнаваемости. Та же Дорри заплела Эванджелине косы и уложила их вокруг головы. На уши спускались два кокетливых локона. – Можете не притворяться, что вы меня не понимаете.

Само собой, она все понимала, но не собиралась признаваться в этом.

– В тот день у меня было плохое настроение. Вы удивили меня. – Он пожал плечами. – А как, по-вашему, мужчина должен вести себя с женщиной, оказавшейся у него в библиотеке? Впрочем, не буду продолжать. Но я сразу понял, что вам следовало лучше выучить свою роль.

– Роль? – очень тихо переспросила она. Герцог хитро улыбнулся, не сводя глаз с тарелки.

– Роль, которую играет любая дама, – сказал он, поднял бокал и потянулся к Эванджелине, заранее предвкушая удовольствие. Сейчас она покраснеет, выругается, может быть запустит в него бокалом, а потом засмеется. – Естественно, эта роль заключается в том, чтобы угождать мужу, выполнять все его желания, рожать ему детей и, конечно, держать язык за зубами, если ее мнение не совпадает с мнением супруга.

Долго ждать не пришлось. Эванджелина клюнула немедленно. Она бросила салфетку на стол, вскочила, чуть не опрокинув стул, и разразилась великолепной речью.

– Вы напыщенный высокомерный осел! У меня есть собственное мнение о множестве вещей, потому что я училась, читала и много думала! А вы… Держу пари, что вы проводили время в разврате и думали только о собственных удовольствиях!

– Напыщенный осел, – негромко повторил он, продолжая улыбаться. – Значит, во время следующего занятия с Эдмундом вы скажете ему, что с буквы «Н» начинается выражение «напыщенный осел»?

– Откуда вы знаете?

– Из разговора с сыном… Думаю, вам не стоило признаваться в знании того, что такое разврат. Что же касается моих удовольствий, то вас бы следовало представить некоторым знакомым мне дамам. Я всегда заботился об их удовольствии не меньше, чем о своем собственном. – Он наклонился вперед. – Разве вы не помните прошлую ночь в библиотеке? Кажется, меня нельзя было упрекнуть в эгоизме.

– Ничего я вспоминать не буду, потому что вы меня разозлили! Если я признаюсь, что вспомнила, вы будете дразнить меня до бесконечности. Станете раз за разом напоминать мне, что ваши прикосновения и поцелуи доставляли мне наслаждение… О Боже, я снова распустила язык! Ничего, я сумею с собой справиться. Но о ваших любовницах знать не желаю!

– Эванджелина, вы сами затеяли этот разговор. Я всего лишь пытался объяснить вам суть дела.

Девушка залилась краской. Ричарду снова захотелось схватить ее, посадить к себе на колени и зацеловать до потери сознания. Он сделал глубокий вдох. Хватит. Пора остановиться. Спустя несколько секунд герцогу удалось найти тему, которая позволила бы Эванджелине успокоиться, перестать называть его ослом и даже могла доставить ей удовольствие.

– Помнится, в начале обеда я говорил о том, каким образом Баньон продемонстрировал мне свое неодобрение.

– Отлично. Я вижу, вы решили сменить тему. И правильно сделали. Я уже успокоилась. Так что же сделал Баньон?

– Хотел задушить меня галстуком.

– О Боже… С какой стати?

Герцог повертел в руках хрустальный бокал с темно-красным бургундским.

– Он считает, что я не должен оставлять вас здесь в одиночестве. И поручать вам заботу об Эдмунде.

Направление, которое принимала беседа, ей не нравилось.

– Не понимаю. – Конечно, ему нет дела до мнения какого-то слуги…

– Баньон считает, что Эдмунд уже большой и его надо взять с собой в Лондон. Кроме того, он думает, что к мальчику пора приставить гувернера-мужчину. Ему не нравится, что вы позволили Эдмунду стрелять в вас, дабы заставить учить буквы. Короче говоря, он считает, что вы слишком добры и слишком молоды, чтобы поручать вам моего сумасбродного сына.

От страха у Эванджелины засосало под ложечкой. Нет, этого не может быть… Она подалась вперед.

– Но если вы заберете Эдмунда с собой в Лондон, у меня не будет причины оставаться в Чесли!

– Вы правы. Поэтому завтра утром я увезу в Лондон вас обоих. Нет смысла ждать до пятницы.

– Нет!

Герцог недоуменно замигал. Она покраснела и побледнела одновременно, приподнялась и уперлась ладонями в стол. Он выгнул темную бровь.

– Простите, не понял.

– Я сказала только одно слово. Точнее, крикнула. Что здесь непонятного?

О Господи, все пропало. Она не может оставить Чесли, не может! Баньон все погубил, причем из самых благородных побуждений. И что ей теперь делать? Через два часа она встречается с Джоном Эджертоном. Ей совершенно ясно сказали, что она должна оставаться в Чесли. Ушар убьет отца…

– Эванджелина, – холодно произнес герцог, – одного слова недостаточно. Вам следует объясниться. Вы крикнули это одно слово так громко, что чуть не рухнула люстра.

Она была в отчаянии, но не могла позволить ему заметить это. Тем самым она только подлила бы масла в огонь.

– Я не собиралась кричать на вас. Просто не хочу ехать в Лондон. Пожалуйста, милорд, позвольте мне остаться здесь. Я справлюсь с Эдмундом и не подведу вас. Ему не нужен гувернер-мужчина. Пусть мальчик стреляет в меня сколько угодно, мне все равно. Я не позволю ему стрелять, пока он меня не поймает. Бегать я умею, так что это будет довольно трудно. Точнее, я должна сделать это трудным, чтобы у него был стимул. Я умею обращаться с маленькими мальчиками. Пожалуйста… Я должна остаться, должна!

– А теперь, Эванджелина, вы говорите слишком много.

– Я знаю и прошу за это прощения. Но я действительно хочу остаться в Чесли с Эдмундом. Милорд, я не обману ваших ожиданий. Через месяц он будет читать Библию. Я заставлю его каждый день писать вам, и каждое письмо будет по крайней мере на одно предложение длиннее предыдущего. Пожалуйста, милорд…

Все это было очень странно. Какая ей разница, оставаться здесь или ехать в Лондон? Тем более что на ее месте любой предпочел бы Лондон. Он не понимал этого. Ее реакция была неадекватной. Неестественной. Он искренне считал, что первоначальный отказ Эванджелины ехать в Лондон был вызван страхом бедной родственницы предстать перед старой герцогиней. Герцог был рад своему решению, которое в корне противоречило вчерашнему. Ему хотелось отвезти Эванджелину в Лондон, показать ей тамошние достопримечательности и познакомить с матерью. Ричард не слишком разбирался в собственных намерениях. Ради Бога, они знакомы всего два дня! Но он твердо знал, что до сих пор не встречал таких женщин. Эванджелина очаровала его; герцог желал ее так, как никого из дам, с которыми его сводила судьба. Она возбуждала все его чувства. В том числе и страсть. Боже милосердный, настоящую страсть, причем без всякого труда!

Пытаясь сохранить лицо, Ричард напомнил себе, что не хочет оставлять ее в Чесли одну, в компании маленького мальчика. Но в глубине души он признавал – хотя и с немалым трудом, – что не любит, когда противоречат его желаниям. Тем более если эти желания исполнены добра, тщательно продуманы и по-настоящему благородны.

– Я буду волноваться за вас, – наконец сказал он. – Нет, я не могу этого позволить. Завтра утром и вы, и Эдмунд поедете со мной в Лондон.

Эванджелина пала духом. Она умоляла его, но это не помогло. Она сделала глубокий вдох и холодно сказала:

– Понимаю. Приказ хозяина. Ну что ж, милорд, раз вы не позволяете мне остаться в Чесли с Эдмундом, я буду вынуждена уехать. В Лондоне мне нечего делать.