— Извини. Мне очень жаль.

— Да, мне тоже.

Торн поехал быстрее.

— У нас немного времени, — добавил он, глядя на потемневшее небо. — Надо поторопить парней.


Эти мысли мучили Торна целый день. В тот вечер, когда он вернулся домой, уже стемнело, и в доме было тихо. Он на цыпочках прошел к Саманте, чтобы пожелать ей спокойной ночи, но девочка уже крепко спала. Он стоял, глядя на нее. Его ребенок. Кажется, это было так давно, когда у Сэлли родилось маленькое кричащее существо. Он обожал ребенка, но отношения с Сэлли не давали ему возможности сблизиться с дочкой. Расстояние разделяло их, пока в их дом не вошла Трилби. Сейчас Саманта уже не была замкнутой и стеснительной, она смеялась и играла, как обычный счастливый ребенок, с удовольствием проводя время в компании отца.

— Она спит, — Трилби появилась в дверях.

Торн напрягся.

— Да, вижу.

— Я только что подогрела суп и испекла хлеб.

— Да, я проголодался. Спасибо, — ответил он, не глядя на жену.

Он снял шляпу и зашвырнул ее на вешалку около двери, шпоры его сапог слегка позванивали, когда он пошел через холл в столовую.

Трилби почувствовала его напряжение и холодность. Это удивило ее. Затем внезапно она вспомнила о письме, лежавшем на столе в холле. Саманта взяла письмо с ее столика в спальне, попросив марку для коллекции, а затем забыла его в холле, когда увидела, что Трилби вынимает из печи печенье.

Потом Саманта вспомнила о письме, и Трилби забрала его. К тому времени Торн уже ушел из дома, и она забеспокоилась о том, что он случайно мог увидеть письмо. Теперь она была уверена, что ее самые худшие опасения подтвердились.

Она посмотрела на него через стол, сжав руками спинку стула.

— Торн, ты видел письмо, не так ли? — нерешительно начала она.

Он приподнял брови, ни один мускул не дрогнул на его лице.

— Ты, конечно, хотела, чтобы я увидел его? Можешь ему ответить, если хочешь, — он выдвинул стул и опустился на него. — Мне все равно…. поскольку в постели твое тело жадно желает моего, — Торн посмотрел прямо в ее шокированное лицо, его глаза насмешливо сверкали, хотя гнев и боль заполнили все его мысли. — Я очень хочу твое тело, Трилби, и, возможно, сына, — добавил он. — В то время, когда я обладаю твоим телом, твое сердце принадлежит Бейтсу.

Она сильно побледнела. Если бы она не держалась за спинку стула, то могла бы упасть.

— Что? — спросила она тонким от волнения голосом.

— Ты слышала, — Торн развернул салфетку, положил ее на колени и стал есть суп, который Трилби подала ему в фарфоровой супнице. — Есть масло к хлебу? — спросил он небрежно.

Трилби достала масло из ящика со льдом, ее руки дрожали, когда она положила его на стол и сняла салфетку, которой оно было накрыто. Она чуть не уронила на пол нож, подавая его.

— Спасибо. Ты сама ела?

— Я поужинала с Самантой. Ты не против положить посуду в раковину, когда закончишь? Я вымою ее утром.

Он взглянул на нее со сдержанным гневом.

— Ты пока не против, если я приду к тебе, Трилби? Или твоя голова по-прежнему забита мечтами о Бейтсе? Я обещаю, если ты уснешь, я не войду к тебе. Я не стану будить тебя. Возможно, теперь он захочет жениться на тебе, но ты моя жена до тех пор, пока я сам тебя не отпущу.

Она смотрела на него, словно не узнавая.

— Ты открыл письмо! — воскликнула она, приложив руки к горлу. — Ты прочитал мое письмо!

— Да, я прочитал его, — гневно ответил Торн. — Не потому ли ты была так щедра в моих объятиях, Трилби, чтобы смягчить меня и спокойно получить развод? — он почувствовал, как гнев охватывает его, но сдерживаться был уже не в силах. — Черт возьми, сколько писем до этого ты получила?

— Ни одного, — быстро ответила она, — ни одного, Торн, клянусь тебе!

Торн вскочил, опрокинув стул, и схватил ее, его глаза сверкали, он весь дрожал.

— Боже мой, Трилби, сегодня ночью ты не сможешь думать о нем! Клянусь, не сможешь!

Его губы жадно впились в ее рот. Он грубо схватил ее на руки и понес через холл, не отрывая жадных, настойчивых губ от ее рта.

Трилби пыталась сопротивляться, но его сила была пугающей. Он отнес ее в свою спальню, бросил на постель и запер дверь.

— Бейтс считает меня дикарем, — он стоял над ней, лицо его было каменным. — Ты всегда тоже считала меня дикарем. Возможно, наступило время подтвердить твое представление обо мне.

Закончив говорить, он опустился на колени, его руки были требовательны, глаза светились страстью. Последней мыслью Трилби было, что он ведет себя скорее, как уязвленный и ревнивый любовник, чем как человек, вступивший во второй брак.


Первый луч солнца проник через кружевные занавески, когда Трилби, поморщившись, открыла глаза. Не было ни одного места на ее теле, где она не ощущала бы губы или руки Торна. Их страсть всегда была нежной и удовлетворяющей, но в это утро она чувствовала себя так, будто ее изнасиловали и избили. Она покраснела, вспомнив, что он делал с ней ночью.

Возможно, он хотел быть жестоким, но это было совсем не так. Он был совершенно бесстыден, когда его сильное тело овладело ею. Но самое стыдное было то, что она испытала от этого еще более острое удовлетворение, чем до сих пор.

Его боль и ее желание уменьшить ее создали такое напряжение, близкое к потере рассудка, пока его властное тело не привело их обоих к экстазу. Она вспомнила, как зарыдала, когда достигла удовлетворения, и она не помнила себя от сладостной боли.

Торн испытывал то же самое. Она чувствовала это. Один раз не удовлетворил его. Он овладевал ею снова и снова, его страсть не утихала, не прерывалась на протяжении всей длинной ночи. Только когда уже полное изнеможение сделало продолжение невозможным, он оторвался от нее и, наконец, уснул. Трилби заснула мгновенно, ее обнаженное тело лежало поверх простыней.

Проснувшись, она огляделась, но Торна в комнате не было. Один из шкафов был слегка приоткрыт, на туалетном столике лежала записка. Она с недоумением смотрела на нее, размышляя, что там может быть.

Она не могла знать, что Торн проклинал себя с самой первой минуты, как только проснулся в то утро, задолго до ее пробуждения. Он продолжал ругать себя, одеваясь, смотря на обнаженное тело Трилби и видя следы своих пальцев и губ на ее белоснежной коже. Вина и ревность, безнадежность и боль терзали его. Он проклинал и стыдил себя за бесстыдство, за свою уязвимость и несдержанность. Началось с того, что он рассердился, а кончилось тем, что он полностью потерял контроль над собой, испытывая то, что не испытывал никогда в жизни. Он понимал, что женщина такого воспитания никогда не сможет простить то, что он сделал с ней этой ночью. Даже если она и любила кого-то еще, то не могла противостоять ему.

Это случилось потому, что он хотел ее любви, думал он, чувствуя себя совсем несчастным. Он любит ее бесконечно, до боли в сердце. А она любит Бейтса. Трилби никогда не будет счастлива с ним, потому что Бейтс, наконец, понял, что любит ее и нуждается в ней. Это разрушило их брак.

Единственный благородный поступок, который он может совершить сейчас, чтобы хоть как-то загладить свое немыслимое поведение, — это позволить ей уехать к человеку, которого она действительно любит. Да, решил он, наконец, с горьким сожалением, больше ему ничего не остается.

Он взял бумагу с письменного стола, сел к окну и написал несколько слов, перечитал написанное, подписался и, посмотрев на Трилби долгим взглядом, положил письмо на туалетный столик и вышел из комнаты.

Он уходил, как трус, но ничего не мог с собой поделать. Он знал, что увидит только презрение и недовольство на ее лице, и это лишало его мужества. Он просто не смог бы посмотреть ей в глаза после того, что сделал с ней ночью…

— Доброе утро, senor, — приветствовал его Джордж. — Вы немного раньше, чем обычно, — он нахмурился, увидев в руках Торна дорожную сумку.

Торн направился к машине.

— Senor, вы собираетесь уезжать?

— Да. В Тускон. Хочу взглянуть на скот, который я договаривался купить в прошлом месяце.

— А-а, тот скот. Да. Но я так понял тогда, что вы решили не покупать его?

Торн посмотрел на него покрасневшими, воспаленными глазами.

— А теперь решил купить, — коротко сказал он.

— Поехали, отвези меня на вокзал, а затем вернешься на машине домой.

— Да, senor, — Джордж согласно улыбнулся. Он хорошо знал характер патрона и не осмелился возражать.

— Присматривай за миссис Вэнс, пока она будет здесь. Я уже сказал ей, что она может оставить Саманту у своих родителей, если это ей понадобится по какой-то причине.

Джордж озадаченно нахмурился.

— Да, senor.

— Я вернусь через несколько дней, — Торн открыл дверцу машины, забросил сумку на заднее сиденье и сел впереди, ожидая, пока Джордж сядет и заведет машину. Он не оглядывался на дом, так как был уверен, то если оглянется, у него не хватит сил уехать.


Трилби дрожащими руками взяла записку и прочитала. Сердце ее замерло от боли.


«Я прошу у тебя прощения за прошлую ночь, — писал Торн, — то, что я сделал, совершенно непростительно. Единственное, что может исправить положение, — это дать тебе полную свободу. Можешь оставить Саманту у своих родителей. Я положил некоторую сумму денег на туалетный столик, чтобы ты могла взять билет домой, на свою родину. Так тебе будет легче развестись со мной. Скажу своему адвокату, что он может прислать мне чек на развод. Я глубоко сожалею о боли, причиненной тебе. Я знаю, что с Бейтсом ты будешь счастливее, чем со мной».


Письмо было написано черными чернилами и специально оставлено на видном месте. Трилби тяжело опустилась на стул, на котором, должно быть, он сидел, пока писал письмо. Он думал, что она любит Ричарда и хочет уехать!

Трилби закрыла лицо руками и горько, безудержно расплакалась. Почему она не сказала ему правду? Она любит его всем сердцем. Она совсем не притворялась. Она осталась с ним, потому что он был для нее всем на свете. Когда по ночам она лежала в его объятиях, то чувствовала себя, как в раю. А вчера, когда пришло письмо от Ричарда, она как раз была за домом. Уже третье утро подряд ее тошнило после завтрака. Она была почти уверена, что беременна. Несмотря на плохое самочувствие, головокружение и слабость, она была счастлива и хотела рассказать о своих предположениях Торну, но в это время подъехал ее отец.