– О чем это ты?

– Ваня, ну ты можешь представить меня в костюме и с кейсом? Например, юристом? С моим лицом, с моей фигурой? Это же смешно! Или, допустим, врачом. Или хотя бы обычным менеджером в магазине… да это же будет посмешище!… Мода и подиум – это единственное место, где моя непонятность смотрится уместно. Где мальчик, похожий на девочку – это не белая ворона и предмет насмешек, а – личность, эпатажная персона. Сейчас я могу надеть юбку и выйти на улицу. Надеть каблуки, платье и накрасить глаза. И на меня не будут показывать пальцем и не будут называть уродом. Потому что я – модель.  А в модельном мире странности только приветствуются. Бог мой, почему мы все время, из любой темы сворачиваем на меня? Я хочу поговорить о тебе. Скажи мне, как тебе сам показ? Как тебе модели? Как тебе твой грим?

– Я не смотрел ни на кого, кроме тебя, – Иван покрепче прижал парня к своему плечу, – да и на платья не слишком обращал внимания… а грим… ну что – грим. Красиво, наверное. По крайней мере, он меня не изуродовал.

– Потрясающе, – Андре повернулся и уставился на Ивана, – ты – уникальная личность. Ты попал в показ самого Джерматти, познакомился с ним самим и имел у него оглушительный успех – шутка ли, два выхода! – а кроме слов «красиво, наверное» тебе и сказать нечего?

– Андре, я просто очень и очень далек от этой индустрии. Я не трепещу перед … Джерматти, Гуччи или кто там еще есть. Я не стремился быть моделью, вот и все. Наверное, ты не общался раньше с мужчинами, которые так далеки были бы от этого мира… я обычный мужчина. Из России.

– Да, это правда, – Андре улыбнулся в темноте, – я никогда раньше не общался с такими мужчинами. Ты… как будто совсем из другой книжки. Неужели тебе со мной интересно? Ведь я из того самого бессмысленного мира, который тебе непонятен. У меня в голове показы, фотосессии, мейкап, прически, походка, тренды, тряпки, тусовки…

– …но ты варишь вкусный кофе, – перебил его Иван, – и, несмотря на содержание твоей головы, я все время о тебе думаю. И очень хочу поцеловать.

Иван наклонился и прикоснулся губами к губам Андре, который что-то начал было говорить. Парень сначала пытался отстраниться, но вскоре перестал сопротивляться и ответил на поцелуй. Снова, как тогда, на кораблике под поцелуевым мостом, у Ивана внутри все оборвалось, зашумело в голове, и он ощутил целый ураган эмоций и страсти, поднимающийся внутри. Его ладонь легла на хрупкую шейку, сползла на открытое футболкой плечо…

– Ваня… – парень с усилием отодвинулся немного, упираясь двумя руками в Иванову грудь, – пожалуйста…

Иван дотронулся губами до уха Андре, осторожно поцеловал шею, второй ладонью провел по щеке…

– Я помню, про договор, – Иван в упор посмотрел на тяжело дышащего парня, – я же обещал тебе. Я ничего не сделаю без твоего разрешения. Но разве это распространяется на поцелуи?

Андре как-то коротко вдохнул, и Иван поймал эти приоткрытые губы. Парень, казалось, решился: теперь он сам целовал Ивана, обнимая его и медленно стаскивая с Ивана футболку. Мужчине показалось, что перед ним взорвался фейерверк – почему-то все было не так, как с женщиной. Все было … сильнее. Острее. Ярче. Или, может, это просто потому, что сам объект Ивановой страсти был таким… непохожим на остальных? Руки Андре скользили по телу, и Ивану начало казаться, что он взбирается по лестнице, каждая ступенька – это безумное удовольствие, и оно все сильнее, сильнее, сильнее… неужели может быть ЕЩЕ сильнее? Может, может, мо…

Никогда не думал, что буду делать это, – пронеслось в голове у Ивана. Он опрокинул парня на спину и прижал всем своим весом к мягкому ковру. Но его руки и тело, привыкшие к определенной последовательности действий, не находили знакомых изгибов и впадинок – как раз наоборот, они наткнулись на совершенно незнакомые выпуклости. И споткнулись о них.

И Иван резко протрезвел.

Внезапно.

И эту секундную остановку моментально уловил Андре.

Наверное, просто потому, что он ждал чего-то подобного. Знал, когда, в какой момент случается эта пауза.

Парень вывернулся из-под задеревеневшего Ивана, откатился в сторону, и на четвереньках, задыхаясь и пытаясь застегнуть обратно джинсы, пополз к дивану. Он пытался сдержаться, но слезы сами собой полились, хлынули каким-то неостановимым потоком, и Андре, размазывая их по щекам, уже не мог ничего скрыть.

Иван потянулся было за ним, схватил за руку, но парень с силой оттолкнул мужчину и вскочил на ноги.

– Убирайся! Просто – убирайся отсюда!

Мужчина бросился за ним, схватил в охапку, прижал к себе, но Андре словно обезумел – он выдирался из рук, хлестал Ивана по щекам, брыкался и рыдал.

– Пошел вон! Убирайся! Я сказал – пошел вон!

Иван подхватил свою футболку и сумку, и, натыкаясь в полутьме на углы, выскочил из квартиры.

6.


 … Иван медленно брел по улице, примерно угадав направление, невидящими глазами шаря по витринам, по лицам прохожих.

У него было странное состояние расконцентрированности – такое иногда снится, будто никак не можешь заставить себя сфокусировать взгляд, не можешь увидеть картинку, не можешь увидеть какой-то определенный кусок пространства – снизу или сверху… сейчас у Ивана было примерно так же: его взгляд шарил вокруг, но зацепиться ни за что не мог, как будто действительно не подчинялся хозяину, не мог остановиться и собраться воедино.

Он мечтал встретить какого-нибудь отморозка, или ввязаться пьяную драку, или самому долбануться головой и разбить первую же попавшуюся витрину вдребезги, чтобы его избили, чем сильнее, тем лучше; и пусть бы даже убили – все приятнее, чем эта мерзость внутри, которая, как мутная жидкость в стакане, все взбалтывается и взбалтывается, никак не осядет на дно. Все равно. Уже плевать. Хреново настолько, что хуже уже не будет.

Что я наделал, думал он отчаянно, что же я наделал, идиот, дурак, кретин! Что со мной случилось, почему  мое тело перестало мне подчиняться, почему оно отдернулось, ведь мне же было хорошо, я же сходил с ума, я же все осознавал и хотел! С чего вдруг у меня образовалась эта тяжелая хмарь в голове, этот туман, который отключил меня на секунду – и ее хватило, чтобы все испортить? Как теперь это исправлять? Что делать? Извиняться? Но я бы теперь и сам себе не поверил!

Он правильно про меня думал, я такой же, как все, кто убегал от него. Я такой же м*дак и скотина, который лелеял и нянчил собственные иллюзии, думал только о своем «хочу» и тешился интересными экспериментами. И я его предал. Он доверился мне, решился – а я предал. Оказался, как все.

Неужели я потерял его?…


…на пресс-конференцию Иван почти опоздал – вбежал в отель за десять минут до начала. Ему было наплевать на все правила приличия – он, стиснув зубы, растолкал всех фотографов и встал ровно по центру, напротив стола, за которым должны были сидеть интервьюируемые.

Он должен был видеть Андре. Сделать лучшие снимки. Доказать парню, что тот не зря привез его с собой. Доказать, что…

Хотя бы что-нибудь доказать. И показать, что ему не все равно.

Сегодня надо было сделать все профессиональнее, чем всегда: пока есть десять минут, посмотреть на свет, настроить вспышку, сделать пробные кадры и выставить диафрагму…

Иван никогда не снимал на автоматических настройках. Для него это было оскорбительно. Он любил кропотливо подбирать нужные параметры руками: как опытный массажист прощупывает каждую косточку, чтобы выправить вывих, так и Иван вдумчиво устанавливал свои собственные данные: он все делал наугад, «по результату», не полагаясь на советуемые стандарты: резкость настраивал исключительно по своему вкусу, выдержку ставил свою любимую, самую короткую, диафрагму открывал по максимуму… да, иногда получалось совсем не то, что он хотел, но он же пробовал! И исправлял неудачное! Он менял, экспериментировал – и в совершенно заурядном свете комнаты иной раз получались абсолютно инопланетные фотографии.

Вот и сейчас Иван раскрутил штатив, установил камеру и начал ее настраивать. Объектив… для одного Андре? Конечно, никто другой Ивану не нужен, общих планов он брать не собирается, да и Андре будет исключительно отвечать на вопросы, сидя в кресле – значит, динамики не будет тоже. Статика. Значит, объектив можно взять портретный. Вспышка отсюда «добьет» вот эта, небольшая, с отражателем. Нацепить рассеиватель, чтобы не лупило в глаза… ISO… выдержка… пробный кадр – нет, не то. Слишком много теней. А если вот так…

Пока Иван возился и тестировал свои настройки, вокруг него сконцентрировались остальные фотографы, которых Иван так бесцеремонно растолкал. Они косились на несносного хама, но ничего не говорили – либо видели вчера Ивана на подиуме, либо просто не считали нужным скандалить.

То, что к площадке подходит какая-то знаменитость, Иван понял по громкому гулу соседей, их обернувшимся зашелестевшим камерам и всеобщему оживлению.

Сам он оборачиваться боялся: у него словно морозом свело шею, затылок и спину. Он до такой степени боялся встретиться глазами с Андре, что чуть было не бросился бежать – но вовремя вцепился в штатив с фотоаппаратом, который и вернул его к реальности.

 Засверкали вспышки. Андре, не останавливаясь, на бегу послал всем воздушные поцелуи и порхнул за стол – легкий, воздушный, небесный.

Ивану показалось, что сегодня Андре был еще красивее, и у него внутри все скрутилось в комок от боли: что я наделал… что я наделал… как это исправить? Как мне его вернуть? Как изменить?

А Андре не смотрел в зал. Он с ослепительной улыбкой  поприветствовал каких-то важных дяденек, восседавших под баннером известного телеканала, помахал рукой подходящему Маэстро и привстал, целуя того в щеку.

Он был таким же, как всегда. И чем шире он улыбался, тем кровавее и темнее раздирались внутри Ивана клочья: он никогда не возвращается к тем, кто убежал, крутилось у него в голове. Он никогда не дает второго шанса. Он никогда… никогда… ни-ког-да…