Макс оказался прав: я не позволила ему меня спасти. Боялась, что Олави причинит ему вред, но это объяснение только разозлит Макса.　

— С плохими людьми подчас случаются плохие вещи, и тогда справедливость берёт верх. Ты привыкла к несправедливости, Лара, поэтому тебе непросто поверить в свою свободу.　

Мы поднялись по лестнице и сели в крохотный Джип. Молодая женщина по имени Нина пугливо оглядывалась на Макса, но довезла нас до города, не задавая лишних вопросов. Макс заплатил, и мы остались на раскалённом асфальте посреди солнцепёка.　

— Значит, ты всё-таки искал Олави.　

— Нет, Лара, я искал только тебя, но не мог остаться равнодушным к тому, что Олави с тобой сделал. Поэтому и согласился посодействовать знакомым, которые давно держали на него зуб. Кроме того, я знал, что Олави не отступится, ведь я видел, как он на тебя смотрел восемь лет назад. Такая болезнь не проходит.　

— Как он смотрел?　

Я и сама помнила, каким тяжёлым взглядом провожал меня Олави, но удивилась, что это заметил Макс.　

— Как будто на тебе сходятся все грани смысла жизни. Так же, как на тебя смотрю я. Тебе пора вытряхнуть нас обоих из своей жизни, и тогда ты сможешь обо всём забыть.　

В нём говорит обида, но легче от этого не становится.　

— Мне следует дать показания.　

— Это не обязательно. Я хотел предоставить тебе выбор, Лара, поэтому не упомянул твоё прошлое. Доказательств против Олави и так достаточно, ведь он лично убил одну из девушек, и тому есть свидетели. Полиция искала француза по имени «Олави», поэтому розыск оказался безуспешным. У него много имён и паспортов. Его настоящее имя Хайге Крофт, да и по-французски он не говорит, акцент у него ложный. Но теперь его с лёгкостью опознают. Только полный идиот вернулся бы в Россию после такого, даже восемь лет спустя.　

— Олави не идиот, он безумец.　

— Я его понимаю, — голос Макса стал тяжёлым, давящим, опасным. Голос ещё одного безумца. Везёт же мне.　

Мы зарегистрировались в гостинице, и Макс заказал два смежных номера.　

— Один, — попросила я.　

— Два.　

— Один. — Краснею, но не сдаюсь.　

— Один, — соглашается Макс, и я выдыхаю. Значит, простил. — И ещё один, смежный,　

— добавляет он.　

Нет, не простил.　

Даже не улыбается, говорит совершенно серьёзно.　

Пока мы поднимаемся по лестнице, молчим. Я — обиженно, Макс — задумчиво. У меня нет причин для обиды, но меня распирает и корёжит. Ведь я не нарочно его обидела? Я доверяю ему, ещё как доверяю. Я же хотела, как лучше! Пыталась его защитить!　

Понимаю, что Макс воспринял моё поведение совсем не так. Он думает, что я не хочу за него держаться и не верю, что он сможет меня защитить. Ведь я так и не призналась, что Олави по-прежнему живёт рядом, что он — мой муж. А потом я сбежала и рискнула своей жизнью.　

— Я не давала согласия на брак. Узнала о нём, только когда увидела новый паспорт. Не удивлюсь, если окажется, что и паспорт, и брак — всё это подделка. Чтобы получить гражданство Финляндии, нужно владеть языком, жить и работать в стране несколько лет, а я обрела паспорт из рук Олави при первом же въезде в страну. Не знаю, где и как он доставал паспорта, но их было у меня несколько. Только этот отличался от других. Олави хотел, чтобы он стал для меня… для нас настоящим.　

Макс молча поднялся до третьего этажа, проводил меня до номера и, пропустив внутрь, сказал:　

— Когда решишь, что будешь делать, сообщи. Как только перегонят мою машину, я смогу отвезти тебя в полицию или… куда хочешь.　

Отвернувшись, он достал свой ключ.　

— Макс! Я держалась за тебя, действительно держалась. И хочу держаться и дальше. Но мне нужно, чтобы и ты меня не отпускал.　

Он прикрыл за собой дверь. Молча. Не простил.　


**********　

Я провела остаток дня в постели. Можно сделать очень многое, не вылезая из-под покрывала. Хотя Макс и обещал привезти мои вещи, я всё равно позвонила в банк, заказала новую кредитку и сообщила о потере старой. Рассказав родителям об аресте Олави, я заплакала, услышав их реакцию. Охрану я не уволила, на всякий случай, вдруг у Олави остались связи в России.　

Всё остальное время я провела со стопкой гостиничной бумаги и ручкой, записывая мои показания. Всё подряд, начиная с выпускной дискотеки и не пропуская даже самых мелких деталей. Ныло запястье, закончились чернила, но я позвонила администратору и, получив новую ручку и толстый блокнот, продолжила. Написала о том, каким горьким был пляжный песок, когда я в первый раз попыталась сбежать. Как ломали сознание таблетки. Как жгли кожу прожектора съёмочной площадки. Для побоев оставила отдельную главу, не забыла упомянуть все самые любимые приёмы Олави: пощёчины, костяшки по рёбрам, левый хук, удар по губам. О насилии написала мало. Было — и всё. Наша связь была насилием от начала и до конца, даже когда он считал это нормальными отношениями. Я попыталась вспомнить и описать знакомых Олави, редкие имена, мужские и женские, паспорта, но память смыкалась, не пуская меня в прошлое. В моей истории были я и Олави, больше никого. Мы растворились в море случайных людей, врагов и равнодушных.　

Поразмыслив, я написала на первой странице: «Хайге Олави Крофт. Мужчина, который меня разрушил». Было время, когда я пыталась обвинить в этом Макса, а теперь даже и вспомнить не могу, как до такого додумалась. Не думаю, что полицейские оценят мой литературный ход, но я всегда была падкой на драму. Может, поэтому мне досталась такая жизнь.　

В моих показаниях не фигурировали семья Олави, Олег, мои подруги и родители. Их место — совсем в другой истории.　

Я не упомянула Макса — мужчину, который меня спас. Да, именно спас: растворил кошмары и впустил в меня жизнь. Настоящую.　

Я знала, что Макс волнуется, слышала его шаги за стеной. Он останавливался у смежной двери и слушал тишину. Ждал моего шага, решительного, необратимого, который убедил бы его в том, что я больше никогда не перестану за него держаться. Я должна была помочь ему меня простить, но не знала, как решиться.　

В вопросах доверия Макс не признаёт компромиссов, а я… а что я? Меня сломали.　

В одиннадцать вечера я отнесла листы администратору, сложила в большой конверт и попросила доставить в полицию.　

— У нас нет курьеров, придётся звонить… — попыталась возразить женщина, но потухла под моим колючим взглядом.　

— Вы хотите, чтобы я вызвала полицию в гостиницу?　

Женщина сжала конверт в руках и покачала головой.　

Понятия не имею, что она увидела в моих глазах, но мои показания доставили в отделение.　

А я поднялась наверх и вытянулась в горячей ванне посреди июльской жары. Пот выступил на лице крупными бусинами, пока я наслаждалась ощущением невесомости и полной свободы.　

Я совершенно, абсолютно, невероятно свободна. Ослепительно. Страшно. Впервые.　

Всё, что было раньше, не сравнится с ощущением вседозволенности и силы, которое сладостно урчит в моей душе.　

Свободна. Как это замечательно. Как упоительно. Как…　

Я не знаю, что с этим делать.　

Могу вернуться в Хельсинки и никогда больше не видеть семью Олави. Могу путешествовать, отправиться с родителями на Сейшельские острова. Всегда хотела там побывать. Могу идти по улице и улыбаться. И дышать, не оборачиваясь за спину.　

Но вместо этого я завернулась в полотенце и отперла смежную дверь. Макс чуть не ввалился в мой номер, в последний момент удержавшись рукой за дверную раму.　

— Иди ко мне, — попросила я.　

— Лара…　

Мы катались по полу. Как звери. Рычали, хватались друг за друга, подминая под себя скомканное полотенце. Макс дёрнул меня за плечи и усадил на себя, лаская языком. Упёршись руками о ковёр, я двигалась на нём, дрожа и умоляя о разрядке. Макс с силой сжал мои бёдра, и я кончила, с криком, с испариной, с абсолютным высвобождением. Тут же перекатившись на бок, я приняла его, глубоко, с восторгом понимая, что Макс не сдерживает себя, что он отдаёт всё, хватаясь за меня и выпуская свою страсть. Я выпила её, и он не воспротивился. Не осторожничал, не следил за моим взглядом. Брал всё, что я давала, настойчиво и с криком удовольствия.　

Он знал, что я свободна. Полностью. От всего, теперь уже и от прошлого.　

В ту ночь мы проиграли нашу близость до предела. Отложили все сложности и обиды и забылись друг в друге. Макс не искал мои границы, он ломал их, не спрашивая. Всё, что он делал, казалось новым и светлым. Правильным. Он слепил из меня новую женщину, специально для себя, и я полюбила её в ту ночь. Мы оказались слишком обнажены друг перед другом, чтобы скрывать глубину своей страсти. Слишком порочны, чтобы, добравшись до дна, не попытаться попасть ещё глубже. Любить ещё сильнее. Хотеть ещё острее.　

Вот почему он снился мне все эти годы. Моя душа знала, что он станет моим спасением.　


**********　

Лучше бы утро не наступало. Лучше бы мы не позволили себе очнуться. Не вспомнили о вчерашних событиях, не ответили на звонок, не согласились встретиться с полицией.　

Они пришли прямо в гостиницу. Поблагодарили за показания, задали вопросы и записали мои координаты. Уходя, предложили помощь психолога, который, как оказалось, всё это время ждал за дверью. Пожилой мужчина посмотрел на меня поверх очков и покачал головой:　

— Уезжайте отсюда поскорее, Ларочка, вот что я вам советую. Забудьте обо всём и начните сначала. В Финляндии практикуют отличные психологи, могу посоветовать вам пару русскоязычных. Не связывайтесь ни с кем из своего прошлого, отвлекитесь. Только так вам удастся прийти в себя. Пусть ваш молодой человек отправит вас домой, и, поверьте, месяца через два всё это покажется вам страшным сном.　

Отличный совет. Хоть скреби зубами стену.