Сестра Олави поведала, что он влюбился в свою подружку. Его семья знала про любовницу и не вмешивалась, слишком уж странной и пугливой я показалась родным Олави. Да и моя мифическая болезнь… и так всё понятно. А его женщина была улыбчивой, радостной и, если не замечать, насколько она похожа на меня, совершенно нормальной.　

Я поверила, что он меня забыл. Что он влюбился. Перестал появляться у меня, перестал плакать на моей груди и требовать, чтобы я попробовала к нему вернуться. Он по-прежнему знал обо всём, что я делала, но не предъявлял никаких требований. И я поверила, я действительно поверила, что он подарил мне свободу.　

И тогда я поняла, что не умею жить, не знаю, как пользоваться новообретённой свободой. Видения не давали спать, днём я пребывала в полудрёме. Я не могла вырваться из прошлого и поэтому должна была найти свой катарсис.　

Я всё ещё не верила в свою свободу, поэтому не сказала Олави о поездке в Россию. На восстановление русского паспорта ушло очень много времени. Как заправский шпион, я сбегала из дома под железным предлогом, меняла такси, парики и одежду, чтобы попасть в посольство. Наняла детективов, чтобы найти «чудовище». Максим Островский. Я помнила его имя и шрам. Ещё я помнила его взгляд, но такое детективам не объяснишь. Когда мне передали его адрес и пару снимков, я зарыдала от облегчения. Звонила в десятки турфирм в надежде снять комнату на его улице и, наконец, подкупив одного из агентов, договорилась с хозяевами «виноградного домика». Наняла фирму охраны для защиты моей семьи, на всякий случай. Приготовилась к побегу.　

Сначала избавиться от кошмаров, потом наладить контакт с родителями, а уж потом думать, как жить дальше. Внутри слабым ростком зарождалась месть, и я знала, надеялась, что однажды окрепну достаточно, чтобы раскрутить её в ураган, который сметёт Олави вместе со всем моим прошлым. Однажды.　

Не знаю, следил ли за мной Олави. Может быть, и перестал, потому что мне удалось добиться моего «однажды». Временного. Я сказала ему, что отправляюсь на курсы повышения квалификации в другом городе и получила в ответ равнодушное «угу».　

Я сбежала. Мне удалось. Я назвала этот побег отпуском и поверила в свою свободу.　

А теперь Олави сидел передо мной, довольный, ухоженный и совершенно не похожий на разбитого мужчину, который раз в неделю рыдал на моей груди.　

Что скрывать: я подозревала, что, рано или поздно, он меня найдёт, поэтому и наняла личную охрану для родителей и сестры. Приготовилась ко всему. Сделала так, чтобы Олави не смог им навредить. Только вот забыла позаботиться о себе.　

Светлые волосы до плеч. Шейный платок с логотипом известного дизайнера. Идеально сидящие джинсы и рубашка. Красивый психопат.　

— Вот так случается, — пропел Олави, — жена отправляется повысить квалификацию. Любящий муж едет следом и находит её в другой стране, покрытую чужим семенем.　

В голове крутилась только одна мысль: «Только бы он не тронул Макса». У родителей есть охрана, у сестры тоже. Я могла нанять кого-то и для себя, но не стала. Впервые решила не сдаваться страху и хотела остаться в одиночестве. Полном. Поверила, что Олави потерял ко мне интерес. Ведь он сказал мне однажды: «Ты моя, пока я сам не захочу от тебя избавиться». Наивная, я решила, что это время настало.　

Наверное, мне следовало испугаться, закричать, забиться в истерике, но тело не слушалось. Истерика происходила внутри меня, а поверхность оставалась холодной.　

— Я сделаю всё, чего ты потребуешь, только не трогай Макса.　

— Макс? Так вот, как его зовут? А я думал, что ты называешь его «мудак из Анапы»! Тот самый, который не смог досидеть до конца встречи и потащил тебя в отдельную комнату. И как он тебе? А? Понравился? Пожёстче меня? Не он ли появлялся в твоих кошмарах? Ты кричала так громко, что мне пришлось переехать.　

— Родители ни о чём не знают, — я старалась сдерживать дрожь в голосе. — Олави, я всё сделаю, только не наказывай никого, кроме меня.　

— Она ещё диктует условия! — нервно хихикнул Олави и сделал знак одному из сидящих рядом со мной мужчин. — Тот, не глядя, отвесил мне пощёчину, потом ощупал грубыми руками, забрал телефон и выбросил его в окно. Макс не сможет меня выследить, и это хорошо. Значит, он в безопасности.　

Мы петляли по просёлочным дорогам вдоль реки. Я приникла к стеклу, притворяясь, что я — часть свободного мира. Чайка неслась всего в паре сантиметров над водой, почти задевая её поверхность крылом. Развёрнутая метафора. Так и я двигалась вперёд в сантиметре над полным крахом. Рано или поздно, я должна была упасть.　

И я упала.　

Вот и всё.　

Олави сделает мне очень больно, но это не важно. Хуже, чем сейчас, мне уже не будет. Свобода вытекает из меня, капля за каплей, оставляя пустую оболочку, которой я была многие годы.　


**********　

Олави закурил. Он никогда раньше не курил, да и пил редко. Старательно заботился о смазливой внешности, чтобы поддерживать имидж успешного бизнесмена. Но сейчас, несмотря на шейный платок и на тщательно уложенные волосы, его безупречность дала очевидную трещину. Сжимая в зубах сигарету, он смотрел на меня в зеркало заднего вида и с трудом сдерживался. Его выдавала мимика, живая, как у ребёнка. Олави коробило то, что я посмела вырваться из-под его контроля. Он сломал меня, как куклу, оставил существовать в жалком подобии жизни. Я должна была безвольно сидеть на месте и завидовать его новой женщине, а я вырвалась и посмела мечтать. Это взбесило его настолько, что он рискнул отправиться в Россию. Он хотел уничтожить меня, прибить к земле, чтобы я ползла за ним, умоляя о пощаде, как было раньше. За эти годы я научилась читать его мысли. Олави питался моим страхом и унижением. Уничтожал и смотрел на меня с ленивым превосходством. Как ни странно, в этот раз его сдерживало присутствие посторонних людей. Он косился на охранников и нервно теребил платок. Всегда осторожный, он не любил нанимать незнакомцев.

Мы проехали десятки километров, а я по-прежнему безучастно смотрела в окно и не молила о пощаде, поэтому Олави распирало от злости. Он не хотел показать свою слабость при чужих, пытался поддержать репутацию мужчины, который способен до смерти напугать женщину без единого слова. Он оборачивался, порываясь выкрикнуть угрозу, но тут же одёргивал себя и зажигал новую сигарету.　

Никогда раньше я не смотрела на него в таком ракурсе, поэтому вырвавшийся из горла смех удивил и озадачил, причём не только меня.　

— Ты чего? — Олави обернулся и пригляделся к моему спокойному лицу. — Истерика, что ли?　

— Нет, не истерика. Я впервые заметила, что ты постоянно ёрзаешь на месте. Постарайся успокоиться, а то протрёшь брюки до дыр.　

Олави разозлили не столько мои слова, сколько сдавленные смешки других мужчин.　

— Молчать, сука! — заорал он. — Убью!　

— Убивай.　

Не сможет. Захочет, а рука не поднимется. Мы уже это проходили. А даже если и убьёт, то что из этого? Хуже уже не будет. Теперь я знаю, что такое настоящая свобода, и не собираюсь возвращаться в едкую тьму.　

— Сука! Думаешь, не убью? Всех убью!　

Он жалок. О, Господи, как он жалок! Всё в нём жалко: угрозы, больная привязанность ко мне и даже шейный платок посреди лета.　

— Представляете, это — мой муж, — доверительно прошептала я соседу, ведомая опасной беспечностью.　

— Знаю, — ответил он. Как мне показалось, с усмешкой.　

Ударяя кулаками по бардачку, Олави кричал и обзывал меня именами, повторять которые я не собираюсь. Достаточно сказать, что они надолго отпечатаются в моей душе, как и всё остальное, с ним связанное. Ещё хочу упомянуть, что среди них фигурировал эпитет «неблагодарная». Без комментариев.　

Не реагируя на его тираду, я молча наблюдала, как редеет и расступается лес и открывается вид на море. Крутой обрыв, покрытый клочками пожелтевшей на солнце травы, напомнил мне о Высоком береге, и я сморгнула боль, чтобы не выдать себя остальным. Им незачем знать, что мне удалось стать почти счастливой. Хотя и ненадолго.　

Косые росчерки барашков наползали на берег, оставляя на его лице пенные усы. Молодой мужчина катился вдоль берега на чёрном самокате, предлагая отдыхающим холодные напитки. Вытянув шею, я уставилась на самокат, подавляя в душе волну печали. Макс решит, что я сбежала. Испугалась его чувств, не смогла простить и сбежала. А что подумает Дима? Будет искать меня в скайпе под ником «крикунья» и обижаться. За себя и за любимого дядю.　

Волна ярости, накопленной за эти годы, поднялась во мне так внезапно, что я в недоумении ощупала себя, ожидая почувствовать ожог.　

Всё ещё глядя на самокат, я незаметно отстегнула ремень безопасности, потянулась и с неожиданной силой врезала водителю по горлу. Машину повело в сторону обрыва, Олави заорал, а я потянулась к водительской двери и, нажав кнопку, отперла свою. Очухавшись, охранник схватил меня за волосы, но я впилась зубами в его предплечье и выпала из машины на землю. Дыхание вылетело из груди с болезненным хлопком, и я покатилась к краю обрыва, вдыхая песок и комки травы.　

Хрипя, водитель пытался выровнять внедорожник. Пассажирская дверь болталась, открывая вид на ненавидящие мужские лица. Это было последним, что я увидела перед тем как сорваться вниз.　

В экстренные минуты человеческое тело способно на всё. Вообще всё. Пределов нет. Если б я знала это раньше, то сбежала бы восемь лет назад, прямо из поезда. Разбила бы окно смазливой головой моего похитителя и ушла домой. Босиком. По рельсам. Но я не смогла, не додумалась, так как была парализована ужасом, чувством вины и осознанием собственной глупости. Но сейчас меня не остановить.　

Я сорвалась с обрыва, но во мне не было страха. Только холодный расчёт и уверенность в том, что я выживу. Извернувшись, я схватилась за корни, повиснув на почти вертикальном откосе, потом, осторожно переставляя ноги и не ослабляя захват, начала спуск. Снизу панически верещали женщины, но это не нарушило моей сосредоточенности. Тело сжалось в единый комок мышц и боролось за выживание и свободу.