Ева Ночь - Тот, кто меня купил

Он юлит и выигрывает время. Пытается меня задобрить, надеясь, что пока суть да дело, я закручусь и забуду о его фестивале с Таиной подругой. Сделаю и я вид, что соглашаюсь с его доводами. Тем слаще будет мой триумф. Нескольких дней хватит, чтобы его отправить куда подальше. Пусть девчонка в себя придёт да сессию закроет.

— Договорились, — я делаю вид, что не замечаю протянутой для скрепления договора Севиной руки. Погружаюсь в бумаги, пытаясь показать, что слишком занят, а разговор исчерпан. Сева, потоптавшись, уходит, насвистывая.

Я смотрю ему в спину. Руки в карманах. Походка лёгкая. Истинный геморрой в штанах. Но нас с Севой слишком многое связывает, чтобы я от него избавился. Да и пользы от Мелехова больше, чем вреда. А некоторые особенности характера и поведения можно и потерпеть.

Пытаюсь успокоиться и абстрагироваться. У меня ещё встреча с матерью. Я не готов с ней снова свидеться, но выбора у меня нет. Нелёгкий шаг. Непростое решение. Но выхода уже нет. Есть только чёткое понимание, куда двигаться дальше.

До встречи полчаса. Я больше не пытаюсь делать вид, что изучаю важные документы. Слава богу, не перед кем строить большого босса.

Я сажусь в кресло, расслабляюсь, прикрываю глаза. А затем делаю то, что и не собирался: звоню Тае. Сейчас, как никогда, мне нужен её голос. Её поддержка, её силы.

Они похожи на двух старичков, когда Гинц заводит их в огромную холодную квартиру. Два маленьких потерянных гномика. Бледненькие и худые. Синюшные, как цыплята в захудалом магазинчике.

Мальчик и девочка, что держатся за руки так, будто весь мир враждебен, и нет ничего важнее, чем их единение, которое позволяет им выжить. Расцепи их — и по одиночке они погибнут. Исчезнут. Растворятся в слишком жестоком окружении.

Я не сразу замечаю ещё одного персонажа этой пока ещё мне непонятной семейной драмы. Юноша. Высокий, стройный, симпатичный. Я заглядываю в его глаза и задыхаюсь. Они так похожи с Эдгаром, что невольно закрадывается сомнение: а так ли мой муж похож на своего отца, как утверждает? Ведь с этим мальчиком они почти одно лицо. Только годы разнят их. Мой — более зрелый. Брат его — слишком молодой. Но он уже взрослый, а поэтому подождёт.

Я присаживаюсь на корточки перед младшими.

— Давайте знакомиться? Меня зовут Таисия. Можно просто Тая.

— Я Марк, а это Настасья, — очень серьёзно представляется маленький брат Эдгара.

— Вы настоящие двойняшки, правда?

— Неправда, — возражает мне Марк-старичок. — Мы с Настасьей не двойняшки. Я старший. Она младшая.

Я беспомощно смотрю на Эдгара, а он только разводит руками.

— Всё время путают. Я на десять месяцев старше. Но мы всё время вместе. И в школу в один класс ходим. А Леон уже взрослый. Он в институте учится.

Марк поворачивается к старшему брату. Леон. Мама Эдгара продолжила традицию и наградила сыновей экзотическими именами. Жаль, что мне так и не удалось увидеть её.

Дети налегке. С ними нет вещей. Только то, что надето. Ни сумки, ни чемоданов. Это немного сбивает меня. Неужели Эдгар взял их на время? Адаптироваться или познакомиться?

— Ну, что? Пойдём квартиру рассматривать и обживать? Я покажу ваши комнаты.

Да, я сделала это: приготовила для двойняшек, то есть для Марка и Насти, комнаты. С интерьером я ничего поделать не смогла — он так и остался холодно-тусклым, мужским, но шторы я поменяла, постельное бельё — тоже. Купила специально детское, с яркими Винни-пухами и воздушными шарами. И по цветку на каждый подоконник поставила.

Я не спрашивала у Эдгара разрешения. Но не убьёт же он меня за самоуправство?

— Нравится? — спрашиваю у малышни.

— Нам бы вместе, — хмурит брови Марк. — Мы привыкли.

— Что-нибудь придумаем, — обещаю, хотя не уверена, что мальчик и девочка должны спать в одной комнате. Но, наверное, поначалу это будет правильно. Чужой дом. Чужие люди. Им и так нелегко.

Настя совсем не похожа на брата. Худенькая, меньше ростом. А на голове — пушистое облако из рыжеватых завитков. На носу — россыпь веснушек. И глаза у неё зелёные. У Марка — голубые. Как у Леона. Как у Эдгара.

О старшем я как-то не подумала. Речь о том, что Эдгар заберёт всю троицу, не шла. Я и не надеялась, что он приведёт в дом всех. Но это случилось. Лихорадочно думаю, как исправить ситуацию.

— Твоя комната, — ведёт по коридору брата Эдгар. Он подумал. Наверное, решил всё заранее. А может, просто знает, как лучше.

И старший, и младшие неловко замирают посреди коридора. Никто из них не решается заходить в комнаты. И снова Эдгар принимает решение.

— А пойдёмте-ка в кухню, — предлагает он и первым делает шаги в сторону самой тёплой комнаты в доме. Там и правда немного лучше. Можно сказать, душевнее.

Я подталкиваю слегка Марка и Настю, показываю головой направление Леону. Он смотрит на меня не отрываясь. Лицо-маска без эмоций. И снова я чувствую, что мне не хватает воздуха: как же он похож на Эдгара!

Леон и Настя не проронили ни слова. Со мной общается только Марк. И это кажется мне странным. Я не ждала ни восторгов, ни радости. Но тотальное молчание угнетает.

Дети усаживаются на стулья, что велики им, и одинаково складывают руки на коленях. Снова на ум приходит сравнение со старичками.

Не знаю, может, мать у них и кукушка, но одежда что на детях, что на юноше хорошая, добротная. Чистая и выглаженная. И детишки не выглядят запущенными: у старшего и младшего хорошие стрижки. У Насти — браслетик на руке. Простенький, но всё же это украшение. В ушах поблескивают серёжки. Золото. Наверное, это золото. Крохотные совсем шарики, но всё же.

Они выглядят измученными — да, но очень чистыми и аккуратными — тоже да. Не нищие и не бездомные. Впрочем, мать вполне могла за ними следить и ухаживать. Но маячащая впереди личная жизнь заставила её изменить судьбу детей. У меня двоякие чувства. И я ничего не могу с этим поделать.

— Я знаю: нам всем сейчас нелегко, — голос у Эдгара спокойный и рассудительный. И не холодный. У меня сердце в груди бьётся неспокойно, но его вот эта уверенная речь подбадривает и даёт силы. — Так получилось. Нет ничьей в том вины. Я не прошу меня любить. Но хочу, чтобы вы уважали и меня, и Таю. И пытались приспособиться к новой жизни. Постепенно будет всё. Мама пообещала, что все привычные и дорогие вам вещи она соберёт. Остальное появится постепенно.

— Вас никто здесь не обидит, — обещаю я и бросаю взгляд на мужа. Он приподнимает брови. Понимает, что я сомневаюсь. Поэтому молчит. Но я почти уверена: он не тот, кто издевается над детьми или доказывает своё превосходство над слабыми. Между нами — другое. Непростые отношения. Но он дал мне намного больше за эти дни, чем тётка за долгие годы.

— Да вы не переживайте так, — подаёт голос Леон и улыбается. — Я встану на ноги. Найду работу. Переведусь на заочный и сам смогу заботиться о Марке и Насте.

Их взгляды сцепляются в мёртвой хватке. Эдгара и Леона.

— До этого ещё дожить надо. А пока мать поручила мне о вас позаботиться. Так что возражения не принимаются. Нежизнеспособные аргументы — тоже.

Они снова скрещивают взгляды. Леон пожимает плечами. Небрежно. Но я чувствую его напряжение. Меня пробирает дрожь: как же они похожи! У них даже тембр голоса почти одинаковый. Леон просто моложе. Но лет через восемь, наверное, он станет копией сегодняшнего Эдгара.

— Ладно, — соглашается средний брат. — Поживём — увидим. И впрямь торопиться некуда.

Пока они меряются, у кого что длиннее, я потихоньку выпускаю свой самый надёжный аргумент.

Че нетерпеливо переминается с лапы на лапу. Повизгивает от нетерпения.

— Свои, — говорю ему строго, и пёс старательно обнюхивает чужаков.

Честно говоря, мне кажется, эта псина вообще не способна кого-то покусать или сбить с ног. На мой взгляд, боевых качеств в этой огромной махине — ноль. Он слишком доброжелателен и добр. Вон он принюхивается к детям, высовывает язык. Настя тихонько пищит. Ну, хоть так услышим её голос. Че Гевара облизывает ей ладони, и девчушка нервно хихикает.

— А это ещё один член нашей семьи — Че Гевара. Добряк и красавчик. А теперь, может быть, мы поужинаем?

Судя по всему, это правильное решение. Обстановку собака разряжает отлично. При слове «еда» лица светлеют не только у мелочи, но и у Леона. Он снова улыбается. Теперь уже мне.

— Мы бы не отказались, Тая, — рокочет он бархатно, и я вижу, как холодно смотрит на брата мой Эдгар.

Да, не всё так просто. Но мне кажется, мы всё же справимся.

— Тогда моем руки. А я пока разогрею еду, — выпроваживаю я троицу, показывая, где у нас ванная. Здесь две ванные. У нас очень много места. А остальное ерунда. Приложится.

Они прощались неожиданно тяжело — мать и дети. Старшего, конечно, ребёнком не назовёшь, но и он цеплялся за неё, как за спасательный круг.

Они не устроили истерики. Не рыдали. Не орали: «Не хочу, не буду, не пойду». Кажется, у них всё давно оговорено и решено.

Только у маленькой девочки по щеке катилась одинокая слезинка. Мать смахнула её ладонью.

— Ну, что ты, Пушинка, я не исчезаю. Буду появляться. И общаться с вами, если Эдгар разрешит.

Она косится на меня. Я молчу. Речь о том, что она будет появляться в их жизни и в моей, соответственно, тоже, не шла. Как бы я был не готов к подобной эскападе, но скандалить и возражать не стал.

Дети выглядели измученными, словно она их в подвале держала и не выпускала на улицу. Об этом я тоже не расспрашиваю, хотя вопросы множатся и встают в неудобные позы.

А ещё некстати приходит мысль, что я ничего не понимаю в детях. Да и в юношах — тоже. Вообще. Абсолютно. Тотально.