— Согласен. Но у меня она не одна, — я поглядываю на часы. — Поехали. Мы и так уже опоздали. Но нас подождут.

Интересно: она проворонила новость о беременности или сделала вид, что не услышала? Сочла, что я в очередной раз язвлю? Не отступлю от неё ни на шаг. Я хочу увидеть её лицо, когда ей сообщат радостную новость.

Жора при параде: белый до хруста халат, аккуратная шапочка. И сейчас он похож на очень умного врача, а не на бандита. Но Тая, кажется, думает по-другому. У неё — я заметил — очень живое воображение, и поэтому первоначальные образы надолго поселяются в голове, и от них ей не так-то просто избавиться.

У Таи берут анализы, её проверяют, щупают, осматривают. И всё это под Жориным чутким руководством. В кабинет гинеколога она шагнула решительно.

— Я сама. Можно? — и закрыла перед нашим носом дверь. Но это и к лучшему. Есть территории, куда лучше не соваться.

Сенсации не получается. Она не беременна.

— Как я и предполагал: особых отклонений от нормы нет, — раскладывает результаты анализов и обследований, как пасьянс на столе, Жора. — Достаточно здоровая девочка, твоя жена. Я прописал курс витаминов, контроль над давлением и гемоглобином. Пусть пропьёт указанные в назначении лекарства. Рекомендованы умеренные физические нагрузки, меньше стрессов, здоровое питание. А ещё бы я советовал вам всё же родить.

— Жора, — морщусь я. — Мы только недавно поженились.

— Вот вообще не препятствие для зачатия, — возражает мой друг. Какая-то настойчиво-навязчивая у него идея.

— Тая ещё молода.

— Зато ты вполне зрелый. Этот совет больше для тебя. Замечательная девочка досталась. Хороший генотип. Здоровая. Молодая. В прекрасном фертильном возрасте. То, что нужно. А то будут тебя в школе дедом считать, а не отцом. Ты подумай всё же. Я зря советами не разбрасываюсь.

— Что за желание приковать меня к дому, пелёнкам, бабе? — я всё равно возражаю.

— Потому что именно такой привязанности тебе не хватает, Эд. Чем дальше утекают годы, тем нелюдимее ты становишься. Ты в курсе, что холостяки живут меньше своих счастливых женатых собратьев?

Смешно. Все его доводы — смешны.

— Я сам буду решать. Пора иметь детей или нет. И от кого их заводить — тоже.

— Заводят хомяков или собачек, Эд. Детей зачинают в любви и радости. У тебя есть всё, чтобы твой ребёнок ни в чём не нуждался. А теперь — чтобы вырос в семье с очень хорошей потенциальной мамочкой.

— У неё это на лбу написано? Её хорошесть?

— Если хочешь знать моё мнение — да. Я людей вижу. Из всех твоих… э-э-э… пассий, она — настоящая. И было бы неплохо, если бы ты тоже это заметил и оценил.

Мы сидим у Жоры в кабинете. У него минимализм. Строгость. Ничего лишнего. Единственная поблажка — удобное кожаное кресло. Тая проходит УЗИ внутренних органов — я настоял. А мы пока неспешно ведём беседу.

Я не могу сказать лучшему другу, что она мне недожена. Что я купил её, чтобы подобраться к Варшавину. Что о любви вряд ли идёт речь. И с моей стороны будет нечестно наградить её ребенком и привязать к себе. Вот если бы это уже свершилось — другое дело. Это, как говорится, судьба. А так…

Но все свои не очень радужные «карты» я не могу вывалить на стол. Нас с женой связывает секс и немного — собака. И у меня язык не поворачивается сказать правду. Да и зачем? Я не тот, кто обсуждает личную жизнь даже с таким надёжным другом, как Жора. Поэтому я молчу. Хотя мне очень хочется то ли поделиться, то ли пожаловаться. То ли… не знаю что. Но я молчу. Так проще. И меньше беспокойства.

Я молчу и по дороге назад. Тая тоже. Без конца поправляет волосы. Я наблюдаю за ней с заднего сиденья. Рядом со мной — два исчадия ада: суровые, деловые, сосредоточенные Веня и Андрей. Я успел их приструнить, Больше они не допустят промахов. А если допустят, я с ними распрощаюсь.

— Игорь, — прошу я водителя. — Отвези нас на Матросскую.

Кивок в ответ.

— Это куда? — обеспокоено поворачивается Тая.

— Увидишь, — включаю властного тирана. — Тебе понравится.

40. Тая

Он мог погибнуть сегодня. И это не давало мне покоя. Я ни о чём другом думать не могла. В голову будто гвоздь кто вбил — огромный и ржавый, уродливый и кривой. А Эдгар спокоен, словно ничего не случилось.

Меня нервировали Игорь и безопасники. Хотелось поговорить с мужем, и я знала, что смогу, когда окажемся наедине. При чужих не хотелось даже светской беседы о погоде затевать. Поэтому я мучилась.

Никогда не думала, что простое обследование выпивает столько сил. Я здорова, но он настоял. Всё из-за моего падения вчера. А ещё он сказал, что я могу быть беременна. Я не ответила ему. Услышала. Но не стала ни ахать, ни радоваться.

На меня упал фатум. Если суждено, то это судьба. Если нет, я не покажу, что огорчилась. Умом я понимаю: ребёнок — это ответственность. А он дал понять, что отберёт у меня малыша, потому что сильнее и богаче. Я не могу этого допустить, поэтому должна просчитать все возможные варианты. На всякий случай.

Мне казалось, что Матросская — это где-то очень далеко. На окраине. На самом деле, это почти центр. Только не самый-самый, а немного в стороне, по самой линии, где прячутся старые постройки и веет древней эпохой. Я влюбилась в это место с первого взгляда. Вот же: сто раз проходила и проезжала рядом и никогда не замечала.

Как трезубец, высятся три современные высотки. Элитные. Их как раз видно издалека. В этом районе почти тихо. Рядом — река течёт и парк огромный раскинулся. Он выглядит странно. В нём старина мешается с новизной. Старые необхватные дубы шелестят листочками над новенькими лавочками.

А больше всего мне понравились фонари — словно только из мастерской или магазина. Или где их делают? На заводике? Чёрные блестящие с коваными завитками и белоснежными шариками-плафонами. Интересно: вечером они светятся одинаково или разноцветно?

Я ни о чём не спрашиваю. Разглядываю лишь, приклеившись к окну. Может, это и некрасиво — такое пристальное внимание. Наверное, я похожа на провинциальную простушку, но мне всё равно. Я наслаждаюсь, а что подумают обо мне — не важно.

Подземная парковка. Игорь глушит мотор. Приехали. Теперь я не могу самостоятельно выскочить из машины: дверь заблокирована. И я вижу улыбку удовлетворения на лице мужа. Это его приказ. Ему не понравилось, что я выбежала, когда пыталась найти его.

Эдгар подаёт знак — и открывает дверцу. Протягивает руку. Я вкладываю ладонь. Меня бьёт током. Он волнует меня. Я втягиваю его запах и сглатываю ком в горле.

Дальше мы идём сами, но охранники всё равно плетутся сзади. Видимо, такой у них приказ.

— Что это, Эдгар? — нарушаю я молчание. На меня давит великолепие современного здания. Страшно входить. Может, я бы и не вошла, но Эдгар — моя путеводная нить. Держит крепко за руку и ведёт за собой. Уверенно.

— Скоро увидишь, — у него лицо деда Мороза.

— Ты здесь живёшь, да? — догадываюсь я. Он же где-то обитал до того момента, как женился на мне. Но если здесь его квартира, значит он сумасшедше богат.

Эдгар не отвечает. Да и так всё понятно. Он прячет усмешку. Как же, наверное, он смеялся в душе, когда я предлагала вчера сменить квартиру на более скромную. По всей видимости, наша квартира для него — почти дно. Раз он жил здесь.

Наверное, он хотел поразить меня роскошью. А я почему-то чувствовала лишь унижение. Поэтому я прошлась по апартаментам вслед за Эдгаром и не смогла выдавить из себя восторгов.

Здесь действительно было прекрасно. Слишком мужская квартира, но удобная и стильная. Дизайнеры потрудились на славу, создавая эту полумрачность из холодных сине-голубых тонов. Ему под стать. Жаль, нет ледяных статуй по углам. А то б они как раз добавили и подчеркнули нужный колорит.

— Мы переедем сюда скоро. Ты была права. Твоя квартира нам не подходит.

Он не спрашивал. Ставил меня перед фактом. Я боялась заикаться про детей. Казалось, спрошу — и он разозлится. Передумает. Да он и не давал мне слово, что заберёт малышей. Всё зыбко и болтается на тоненькой ниточке. И только ему решать — перерезать её или заменить на прочный канат.

Сейчас он снова был тем самым Гинцем — чужим и далёким, как несколько долгих дней назад. Может, авария тому виной, а может, клиника, опустошившая меня до дна.

— Тебе не нравится, — сжимает он губы, словно я кровно обидела его, не высказав восторги.

— Дай мне привыкнуть, — мягко прошу я. — Ты же знаешь: я должна адаптироваться. И тогда всё станет на свои места. Слишком быстро всё меняется. Я только начала обживать новое жильё, как ты меня из него выдёргиваешь. Это не упрёк. Всего лишь правда.

— Хорошо, — глаза у него холодные и лицо непроницаемое. — И можешь забрать сюда свои ужасные цветы.

— Это большая жертва с твоей стороны, — я очень серьёзна, но он всё равно смотрит на меня с подозрением. Ищет следы поддёвки, которой почти нет. Ну, почти. Да. — Я ценю твою доброту, Эдгар.

— Правильно. Цени, — великодушно разрешает он и делает опасный шаг на сближение. — Меня ведь есть за что ценить, правда?

Сарказм. Обиделся. Ну, ладно.

— Есть, — я честна, потому что в нём много хороших качеств. Завалены они лишь всяким ненужным хламом. Сложный человек, похожий на ребус. Головоломку с пропущенными звеньями. Кто этого не знает — свихнёт мозги, но так никогда и не сможет распутать все многоступенчатые ходы личности Эдварда Гинца.

— Я хочу в душ. После клиники. Если можно.

Он выдыхает рвано. Я чувствую: хочет меня. И это моя маленькая тайна, мой маленький триумф: я немножечко владею им, занимаю его, забавляю. И, может, поэтому всё ещё с ним. Хотя, да. Я помню. Ещё впереди какой-то бал, где мне нужно сыграть самую главную роль. Но сейчас он мой. Опасный и возбуждённый.