— Да, — Тая смотрит на безопасников, как на мохнатых пауков — с ужасом и отвращением.

— Выйдите, — командую. Парни слушаются беспрекословно. Этим можно доверять на двести процентов. Именно поэтому мой выбор пал на них. Они уже получили все нужные инструкции и настроены работать очень серьёзно.

Тая провожает их взглядом.

— Эдгар, зачем? — глаза у неё огромные и ослепляют меня пронзительной синью. — Я сделала что-то не так, раз ты решил следить за мной? Кажется, я не давала ни малейшего повода.

Я пытаюсь взять её руки в свои, но она вырывается. Отскакивает в сторону. Прикрываю глаза и задерживаю дыхание. Не хватало ещё нарычать на неё. И тогда будет совсем хорошо.

— Ты выслушаешь меня, хочешь этого или нет, — сейчас не время для проникновенных бесед, поэтому я снова включаю холодного мерзавца. Да я и есть такой. Лишь моя жена пытается разглядеть под моей толстой шкурой что-то человеческое. Зря. Я не сентиментален и не склонен к душевным порывам. Пора ей это понять, а не взращивать ненужные иллюзии.

— Я слушаю тебя, Эдгар, — голос у неё ровный, но тело напряжено. Как бы мне хотелось немного согреть её. Почувствовать доверчивость. В моих руках она часто бывает такой — почти открытой и трепетной. Я ценю эти мгновения и прячу поглубже. Чёрт.

— Это не слежка. Это безопасность. Просто прими этот факт. И прошу: не мешай мальчикам работать.

Тая фыркнула. Моя сердитая кошка. Я бы даже когти её вынес, если бы это помогло ей успокоиться.

— Как я могу им помешать? Это ж два танка. Они меня двумя пальцами способны придушить!

— Их задача не душить тебя, а оберегать от тех, кто может приблизиться к тебе с плохими намерениями.

Я тщательно подбираю слова, стараясь не напугать Таю. Но она ещё до конца не понимает всей серьёзности ситуации. Стоит с упрямым лицом. Я так и вижу, как она будет пытаться отвязаться от безопасников.

— Это всё из-за этого, да? — она указывает пальцем на щеку, где красуется свежая царапина. — Но это же глупо, Эдгар. Ну, подумаешь, раздосадованная женщина не сдержалась. Если хочешь знать, я не так беззащитна. Просто не ожидала. В следующий раз я не позволю к себе притронуться.

— Позволь эту работу выполнять профессионалам, — я давлю на неё. У меня нет другого выхода. — Послушай, Тая. Я скажу об этом всего лишь раз. Ты меня услышишь и не станешь делать глупостей. Ты моя жена. Ты моё уязвимое место, куда могут ударить неожиданно и достаточно сильно. Я пока не знаю, что происходит, но явно не очень хорошее. Все эти выпады неспроста. Поэтому ты будешь постоянно на виду у мальчиков, не станешь делать глупости: смешиваться с толпой в супермаркете, к примеру, бегать одна по вечерам с Че Геварой. И вообще я бы хотел, чтобы твои передвижения минимизировались. Университет — из университета на машине с Игорем и мальчиками. Всё. Остальное можно перепоручить и другим.

— Эдгар… — кажется, до неё дошло. В глазах — тревога. Она делает шаг ко мне. Касается щеки ладонью. Всматривается в моё лицо. — А ты?.. А тебе?..

Она боится произнести вслух слово «опасность». Но я её и так понимаю. Всё чаще мне кажется, что могу понимать жену без слов.

— Я давно взрослый, Тая. Со мной ничего не случится. Обычно если и бьют, то в уязвимые места.

— Я сделаю всё, что ты скажешь, — вздыхает она. — Лишь бы у тебя не было неприятностей. И будь осторожен, ладно? Дай слово, что будешь осторожен!

После вчерашнего она словно перешагнула через излишнюю робость и уклончивость. Каждый раз разная. Моя жена. Может, именно это тянет меня к ней неуклонно. Я не хочу ничего другого, — вдруг понимаю в эту секунду. Не хочу ничего менять. Меня всё устраивает. И этот полунастоящий брак, чёрт побери, тоже.

— Одна маленькая уступка.

Вымогательница. Она умеет просить об уступках. И каждый раз я не могу ей отказать. Я помню её просьбу про тётку. Я не забыл её мольбу о собаке. И вот сейчас она снова что-то для себя выторгует.

— Слушаю.

Пусть лучше скажет, чем сделает втихаря то, чего ей не разрешили. Я хоть буду знать, чего она хочет.

— Разреши гулять с собакой. Пожалуйста. Я хочу бегать утром и по вечерам. И Че любит. Нам нравится общаться.

— Если тебе не хватает движения, могу предложить тренажёрный зал. Пользы будет больше. Ты хоть понимаешь, как вы будете выглядеть? Ты и два охранника трусцой?

Она молчит, понурив голову. А мне вдруг нестерпимо хочется, чтобы глаза её засияли от радости.

— Ладно. Иногда. В хорошую погоду и со мной, когда я буду не занят.

И она таки расцветает. Обнимает меня. Тянется губами к щеке, но я ловлю её на подходе и целую в губы. Ненасытно, как всегда.

— У меня есть ещё дела. Не скучай. Вечером буду.

— Они всё время будут в квартире? — сверкает Тая глазами. — У меня завтра экзамен. Я должна сосредоточиться.

— Им нужно, прежде всего, проверить квартиру и сигнализацию. И да. Я бы хотел, чтобы они были рядом. Но на время можешь их выставить за дверь.

Я уезжаю, но тревожные мысли не покидают меня. Я думаю о жене. Я очень часто о ней думаю. И вспоминаю. И это немного мешает. Но я не могу не думать. Не прокручивать раз за разом каждый день, прожитый вместе.

Наверное, нужно поговорить. Сказать ей, что, может, нам попробовать жить, как все семейные пары? Без всяких дурацких ролей и «работы». Наверное, это неплохая идея сама по себе, но я страшусь. Не хочу услышать «нет». И как убедить Таю, если она заартачится, я не знаю. Какие аргументы привести. Неоспоримые. В пользу брака.

Смешно: я купил её. Принудил. А сейчас ломаю голову, как уговорить. 

— Эдгар, — у Севы на щеке три свежих царапины. Длинные — от виска и до подбородка. И сам он весь взъерошенный и не в своей тарелке. Интересно, кто в офисе посмел вот так яростно располосовать моего помощника? Видимо, он кого-то крепко достал. — Ты прости, а? Но тебе всё же придётся с ней поговорить.

Я понимаю его с полувзгляда. Виноватый кивок. Разведённые в сторону руки. Всё ясно. Моя мать и его достала, и сюда добралась. Однако, слишком настойчивая. Наверное, хотя бы ради этого стоит её увидеть.

Я вдруг понимаю: хочу посмотреть в её глаза. Не знаю, что я в них прочитаю. Без разницы. Но у меня есть уникальная возможность сказать ей всё, что я о ней думаю и почему не хочу видеть и встречаться. Возможно, после этого она оставит попытки штурмовать и доставать и моих работников, и друзей. Сева всё же и то, и другое. А она располосовала ему лицо. Я уверен: это сделала моя мать.

— Хорошо, — соглашаюсь. — Где она?

Долговязая Севина фигура дёргается в сторону. Он похож на паяца, которого за ниточки утянула подальше небрежная рука.

Длинный, бесконечно длинный коридор с дверьми направо и налево. Где-то там, далеко, белеет окно. А возле него фигурка. Моя мать. Я узнаю её сразу. По крутым завиткам рыже-каштановых волос, что вьются над её головой, словно нимб. Это она, без сомнений. Но я всё же иду ей навстречу, чтобы заглянуть в лицо. И посмотреть в глаза.

Сколько прошло? Да всего лишь двадцать лет. Она, как всегда, вовремя. Ничуть не опоздала.

35. Эдгар 

— Мама? — говорю и кривлюсь, как клоун. А как ещё мне её звать? Она всё же родила меня. И семнадцать лет мы жили одной семьёй. Очень дружной и любящей. Так мне казалось. Пока всё не рухнуло.

Она оборачивается живо. Стремительно. Всегда такой была. Постоянно в движении. «Мой солнечный зайчик» — так звал её отец. Ей пятьдесят три. Но возраст выдают лишь морщинки вокруг глаз, почти незаметные, если не присматриваться, и шея с «годовыми кольцами».

Лицо гладкое. Кожа шикарная. Руки — девушки могут позавидовать. Подтянутая. Небольшого росточка. Она сейчас худее, чем я помню. Скулы выдаются, грудь меньше. Совсем как девочка. В ней появилась хрупкость. Кажется, тронь — и рассыплется со звоном.

— Эдгар, — делает она шаг вперёд и протягивает руку, желая коснуться моего лица. Она ко мне — я от неё. Как обиженный подросток. К чёрту. Я он и есть. Мне было семнадцать, когда ушёл из дома. И ей не было до меня никакого дела — устраивала личную жизнь.

— Раз уж ты так настойчива — пойдём. Я так понимаю, ты хочешь поговорить. Я не хочу тебя слушать. И встречаться не хотел. Но ты умеешь ломать преграды, не так ли?

Она сдувается. Бледнеет. Становится ещё меньше. Это плечи её поникают. Она молчит, кусая нижнюю губу, а затем встряхивает кудряшками и выпрямляется. В глазах у неё вызов.

— В тебе та же кровь, сын. И эту черту ты унаследовал от меня. И не только. Я вложила в тебя свою целеустремлённость, ум, умение не пасовать перед трудностями, находить решения даже из провальных ситуаций.

— Я должен быть тебе благодарен? Или я вообще тебе что-то должен за гены? Деньги, например?

Она смотрит на меня насмешливо. Губы её пляшут. То ли от смеха, то ли от сдерживаемых рыданий. Глаза блестят, но сухие. Она не будет плакать. Не привыкла. Прожила весёлым зайчиком, которому всё давалось легко и преподносилось по первому зову. Или даже взгляду.

— Веди уже в свой кабинет. Посмотрю, как ты живёшь. Да и не дело обсуждать семейные дела в коридоре.

Вот как. Слова с её губ слетают легко. Думает ли она о чём-нибудь глубоко? Или с цветка на цветок порхает беззаботно?

Она раздражает меня, но я не злюсь. Сил нет, что ли. Или действительность оказалась не такой болезненной, как я думал. Перегорело всё. Дотла. Я копался в себе и не находил отторжения. Резкого негатива.

В кабинете мать с любопытством осматривает интерьер. Подходит к панорамному окну. Смотрит, покачиваясь с пятки на носок, вниз и улыбается. Я снова отмечаю, как она похудела. Бёдра в потёртых вельветовых штанах почти мальчишеские.

— Я должна рассказать кое-что тебе, сын, — поворачивается мать и смотрит на меня. Спокойная. Уравновешенная. Интересно, она продумывала речь? Репетировала перед зеркалом? Чтобы выглядеть сейчас очень убедительной? Потому что она такая. И невольно хочется ей верить.