— Я буду целовать тебя. Только поцелуи. И немного руки. Ты в любой момент можешь меня остановить. Я сдержусь. Даю слово.

Он склоняется к моим губам, и я сама обвиваю его шею, притягиваю к себе. Отвечаю на поцелуй. Мягкий. Нежный, очень деликатный. Эдгар не спешит. Руки его безвольны и безучастны. Поддерживают — всего лишь.

Я прислушиваюсь к себе. Мне нравится с ним целоваться. Губы его засасывают, тянут за собой в тёмные воды, но это приятно. Это пробуждает внутри робкий отклик где-то в груди. Закрываю глаза — так лучше, и ничто не отвлекает.

Он пахнет кофе. Язык его немножко горчит. Я хочу чувствовать. Хочу, чтобы поцелуй стал глубже, и пытаюсь подтолкнуть его к этому. И он понимает. Чутко улавливает моё желание. Мы целуемся так, что в какой-то момент я теряюсь, растворяюсь в ощущениях, и уже нет ничего вокруг — только он и я. Только я и он.

Когда ожили его руки? Когда его пальцы начали меня поглаживать? По спине, по плечам, по шее. Лёгкие касания. От них кожа зудит и загорается. Словно сотни светляков прилетели и зажгли разноцветные огоньки там, где Эдгар оставляет скользящий след.

Я выгибаюсь — и его ладони накрывают мою грудь. Кружат по халатику. И стрела огненным жалом спускается ниже — бьёт в живот, и хочется сжать ноги. Инстинктивно я так и делаю. Напрягаю бёдра, пытаясь спрятать место, где зарождается моё желание.

Эдгар замедляется. Разрывает поцелуй. И я тянусь за его губами слепо — не хочу расставаться ни на миг.

— Тш-ш-ш, не спеши. Мы всё успеем, Тая Гинц. Сядь ко мне спиной.

Он командует. И его низкий голос вибрирует внутри меня. Я сажусь к нему спиной. Между широко разведённых ног. Там нет ничего — только полотенце, что уже не скрывает его возбуждения. Я осязаю его твёрдую плоть в районе копчика. И это не отталкивает, а будоражит ещё больше.

Эдгар спускает халат с моих плеч, оголяя грудь. Первый порыв — прикрыться. Хотя бы руками. Но он не даёт.

— Не бойся. Доверься. Я не сделаю ничего плохого.

Его рокочущий голос гипнотизирует, уводит за собой моё сознание. И я замираю, закусываю губу, когда его ладони кружат над сосками — задевают их слегка, дразнят, но не дают полноты ощущений. Я готова стонать от разочарования, когда он всё же сжимает мои груди — плотно, но нежно.

— Моя робкая девочка. Я хотел бы попробовать их на вкус. Но это позже. Тебе же нравится, как я тебя касаюсь?

— Да, — я шепчу. Мне не хочется разрушать туман страсти, что обволакивает нас со всех сторон.

— Разведи ноги в стороны. Смелее. Вот так, — он помогает мне рукой. Это бесстыдно. На грани безумной смелости для меня. Практически невозможное. Но его руки, его пальцы не оставляют мне выбора. Это падение. Сладкое. Грешное, Безумно приятное. И я готова падать в эту чувственную пропасть, потому что знаю: оттуда есть выход. Там вырастают крылья.

Пальцы его пробрались в трусики. Одной рукой он поглаживает и очень нежно пощипывает сосок, а второй — гладит меня там до тех пор, пока мой экстаз не вырывается на волю и не выносит на своей волне меня вверх, туда, где сверкает белая молния. Хрипло вскрикиваю. Взлетаю. На миг. Бьюсь в разрядке.

— Вот так, моя девочка. Всё правильно. Ты молодец.

Его слова — лезвием по оголённым нервам. Хочется плакать и смеяться. Хочется поделиться свое лёгкостью, сделать что-то, чтобы и он получил удовольствие. Вместе со мной. А не просто подарил и остался в стороне.

Его рука всё ещё в моих трусиках. Вторая — оглаживает тело от шеи и до низа живота. А губы целуют плечо.

Я соединяю ноги, встаю и поворачиваюсь. У Эдгара волосы растрепались. У него глаза — сумеречная хмарь. И губы сжаты плотно от сдерживаемой страсти. Полотенце не скрывает его возбуждения.

— Пойдём, — протягиваю ему руку. — Я хочу, чтобы это случилось в постели. Я хочу тебя, Эдгар Гинц. Очень.

Безумная смелость. Может, во мне бродят остатки хмеля. Иначе я не могу объяснить, почему такая смелая. Почему подобные слова слетели с моего языка, и я не провалилась от стыда под землю. Но какой стыд? Боже мой, какой стыд, если я не могу оторвать от этого мужчины взгляд? Если сжигаю глазами кремовое полотенце? Если первое, что я делаю, когда он вкладывает руку в мою ладонь и встаёт, — одним движением срываю с него эту махровую тряпку?..

25. Эдгар

Это было неожиданно — её посягательство на полотенце. Но я выдержал. Внешне остался спокойным. Моя жена полна сюрпризов. Для робкой девственницы — слишком храбрый и отчаянный шаг. Но в этом жесте — её характер. Смею надеяться, что это страстная натура прорывается в ней. И смелость, которая всё же больше характер, чем всё остальное.

Это не развязно и не развратно. Это не выглядит грубо. Она сделала и, наверное, пожалела. Но то, как она смотрит на меня, обнажённого, мне определённо нравится.

— Я не пугаю тебя? — хрипло и слишком сдержанно. Зачем я спрашиваю об этом? И что буду делать, если она растеряет решительность? Я же не смогу её ни принудить, ни заставить.

— Нет, — она не отрывает взгляда от вздыбленного вверх члена, что нетерпеливо подёргивается. Я возбуждён так, что, кажется, могу потерять сознание. Что за чувства бурлят во мне?

— Подними глаза, Тая, — командовать у меня получается лучше всего. Она слушается, хоть и не сразу. В её взгляде — рассеянность. Мысли, наверное, далеко-далеко, но на голос она реагирует хорошо. — Смотри на меня. Вот так.

Я делаю шаг и прижимаюсь всем телом к ней. Ощущаю дрожь. Её колотит. То ли от возбуждения, что вряд ли, то ли от нервов, что вероятнее.

— Трогай меня, — беру её руки за запястья и кладу на свои плечи. — Как хочешь, как нравится, так и трогай. И где хочешь — тоже.

Её пальцы скользят по моей груди. Очерчивают мышцы. Касаются живота. Тая смежает веки. Так ей, вероятно, проще ощущать. Или фантазировать. Она молчит. А я бы хотел слышать, что творится в её голове.

— Тебе нравится меня трогать? — пытаюсь втянуть её в разговор.

Она шумно дышит, аккуратные ноздри вздрагивают. Мы ещё и не начинали толком, а в воздухе пахнет страстью — густой, дурманящий голову запах.

— Да, — ведёт она ладонью до самой опасной границы. Ещё немного — и её рука наткнётся на возбуждённый член. Нет, я не буду её останавливать и предупреждать. Она задевает головку. Одёргивает руку, и мне стоит большого труда не застонать от разочарования и желания ощутить это неловкое касание ещё раз. Она замирает. Сжимается. Медлит. — Можно я потрогаю тебя там?

Как я не выдохнул шумно, не рассмеялся от облегчения — не знаю. Выдержка всё же — великая вещь.

— Можно. И даже нужно, — с трудом удаётся подавить дрожь.

Я не могу её напугать сейчас. Я должен выдержать. Но тихий стон всё же прорывается сквозь стиснутые зубы, когда её пальцы, поглаживая, обхватывают головку, а затем скользят вниз по члену, оценивая, наверное, его «параметры».

Тая открывает глаза.

— Я должна это видеть, — она словно извиняется и присаживается на корточки. Сосредоточенное лицо. Брови сведены, рот полуоткрыт. Она не смотрит — изучает. Как ребёнок, которому в руки попало что-то непонятное и неизвестное. Водит пальцем по венам. Обхватывает ладонью и ведёт вверх- вниз. Притрагивается к смазке, что каплей выступила на головке.

Я бы хотел, чтобы она прикоснулась губами. Обволокла ртом. Но это позже. Я научу её. Обязательно. Кажется, это будет не трудно. С её-то любознательностью и смелостью.

Господи, ну что она творит? Ещё несколько таких движений, и я захочу, чтобы она не останавливалась. Кончу прямо в её нежные ладони.

— Может, мы всё же дойдём до спальни? — мне ещё удаётся иронизировать.

У Таи краснеют щёки — вспыхивает трогательно. Спохватывается. Поднимается на ноги.

— Прости. Но я должна была оценить, что мне досталось, — я вижу, как её подтряхивает, словно от холода. Теперь я не уверен, что это только нервы.

— И как визуально-тактильный контакт?

— Эдгар Гинц, тебе бы в лаборатории научной работать. Там точно никого не распугаешь своими умными речами. Ты должен быть благодарен, что тебе досталась такая просвещённая девушка, как я.

— Я и благодарен, — говорю серьёзно и боюсь пошевелиться. Иначе схвачу её в охапку, перекину через плечо и поволоку в спальню. На чёртову кровать.

— Ты замечательный, — всего два слова, а в груди, взбрыкнув, трепыхнулось сердце. — На ощупь, — доносится сквозь топот взбесившегося пульса, что грохочет в ушах, как молот по наковальне. Ах, только на ощупь… Но и так тоже неплохо. Пока.

Прижимаюсь к ней. Целую в губы. Глажу руками спину. Обхватываю ягодицы ладонями. Вдавливаю в себя. И она выгибается.

Всё то же самое, что в коридоре. Но я сдерживаю себя. Не позволяю прорваться грубой дикости — и получаю отклик.

— Ты тоже ничего так. Приятная, — позволяю себе поддеть её, за что получаю кулачком в плечо. Ух ты. Дерётся. Это забавляет меня. Смеюсь. Нет. Хохочу. И тяну-таки её в спальню.

Под покрывалом — белая простынь. Ослепительная. Гладкая. Прохладная. Новая. Она постелила её для себя? Или всё же думала, что одиночеством её брачная ночь не закончится?

Я слышу, как Тая шумно сглатывает. Секунда — и уже потеряла боевой пыл. Но решительность, кажется, никуда не ушла.

Она смотрит, не моргая, на постель. А затем, очнувшись, медленно расстегивает пуговки на халате. Я слежу заворожено. Как же эротично простое действие. Обыденное. Ничем не примечательное. И хорошо, что она делает это сама. Я и любуюсь, и наслаждаюсь. И понимаю: она действительно решилась.

Выдыхая, Тая распрямляет плечи. У неё красивая округлая грудь. Твёрдая, стоячая. И соски торчат задорно. И ореолы у неё светлые, нежные. Этим можно любоваться бесконечно.

Она первой ложится на кровать. Вытягивается с наслаждением. Закидывает руки за голову, отчего груди подскакивают вверх и становятся ещё красивее. Отчётливо проступают рёбра. Впалый живот втянут, ноги перекрещены. Наверное, она так справляется с волнением.