Яна Перепечина - Только так. И никак иначе

- Эх! – дед недовольно крякнул. – Распродадут всё скоро. Будем среди чужих людей жить!

- Да ладно тебе, Сашок! Вон посмотри, наш новый сосед сзади! Парень какой приятный. Спокойный. Вежливый, всегда поздоровается, помощь свою предложит, если сумки тяжёлые несёшь. Замечательный парень!

Злата с удивлением поняла, что, услышав о соседе, навострила уши. Всё, что говорили про него, ей было очень интересно.

- Приятный-то приятный, соглашусь. Но ты ведь не знаешь, чем он на жизнь зарабатывает, на участок здесь, на дом, который, между прочим, взялся реставрировать. Представь, сколько это денег стоит! Может, он бандит, сосед твой? – дедушка не привык раздавать авансы, к малознакомым людям относился с осторожностью, которая, впрочем, потом могла перерасти в искреннюю симпатию. При условии, что люди окажутся достойными.

- Ой! – замахала руками бабушка. – Ой! Не могу! Бандит! Не смеши. Где ты таких бандитов видел? Никаких у него пьянок, гулянок, девиц! Приедет тихонько, собачку свою покормит… Ты же видел: и гуляет с ней, и чешет её, и когти на крыльце подстригает щипчиками специальными! Тебе кажется, что бандиты на такое способны? И дом не снёс, а ремонтирует. Бандит бы уже давно замок отгрохал…

Дедушка покачал головой:

- Бандиты тоже разные бывают, Надежда…

Новый год встретили весело. Сначала дружно наряжали маленькую голубую ёлочку, несколько лет назад посаженную дедом во дворе, у беседки. Гера всё время вертелась рядом и то и дело норовила стянуть старые игрушки, найденные на чердаке и принесённые для украшения ёлки. Банзай и вернувшаяся Мурка на улицу не пошли, сидели рядком на подоконнике и следили за происходящим в окно, сквозь резные бумажные снежинки, которыми неугомонная и любящая праздники бабушка ещё за пару недель до Нового года украсила все стёкла.

Ровно в полночь выпили шампанского, наелись до отвала салатиков и холодца, а потом сидели у камина, разговаривали о школе и учениках Златы и вспоминали её же детство. Эти воспоминания Злата нескромно любила, потому что по рассказам бабули и дедули выходило, что была она ребёнком необыкновенно щедро наделённым умом, обаянием, чувством юмора, симпатичной и прочими достоинствами, список которых был поистине безграничным. Злата слушала и немного стыдилась чувства гордости за себя, всю такую замечательную. Но было так приятно, что наконец-то она там, где её любят, ею гордятся и бережно хранят её рисунки, школьные тетради с пятёрками и корявые поделки, которые она самозабвенно лепила, вышивала, выжигала, плела из бисера, вырезала из дерева и расписывала гуашью на все мало-мальски важные праздники от Нового года до Дня лёгкой промышленности, поскольку именно этой отрасли отдала значительную часть своей жизни бабушка. А ещё здесь она была в полной безопасности.

Кроя почём зря жену и отца, Гарри Долин ехал в электричке в область. В вагоне было малолюдно. Гарри даже хотел полне подремать, но от злости и обиды сон не шёл. Тошнило после вчерашнего, страшно хотелось в душ и в тёплую постель. Но отец, неожиданно нагрянувший с подарками накануне вечером и обнаруживший отсутствие любимой невестки, был категоричен: или Гарри живёт с женой отдельно от родителей, или без жены, но с родителями.

Квартира, в которой он обитал со Златой, принадлежала предкам, Гарри не имел на неё никаких прав. А предки, особенно отец, прекрасно знали цену единственному отпрыску, а сноху – вот ведь бывает же такое! – обожали. Поэтому, как ни ломало, пришлось ехать мириться. Гарри, которого родители нарекли вовсе не этим оригинальным именем, а простецким Егор - в честь деда, видите ли! – тоскливо застонал и ткнулся лбом в холодное стекло.

Что такое не везёт и как с этим бороться? У других и предки – люди как люди, и жёны нормальные, а у него… Он опять застонал, уже громче. Бабка, сидевшая через проход, участливо посмотрела на него и не выдержала:

- Что, мила-а-й, перебрал? От мужики! Ну чего ж пить-то, если организьма не терпит?! Теперь вот маешься, сердешный.

Гарри сглотнул и пробормотал:

- Помолчала бы ты, бабка, голова раскалывается, говорить совсем не могу.

- Ага, ага, - удовлетворённо закивала та, - ну, тады сиди, молчи, и я помолчу.

«Ну, наконец-то, старая карга». Гарри и откинулся на спинку, вытянув ноги и закрыв глаза. Пусть бабка думает, что заснул, а то ведь опять её поболтать потянет. А ему поразмыслить надо.

Как же он до такого докатился? Едет в электричке с похмелья мириться с ненавистной женой, подгоняемый грозным напутствием отца. Ведь как всё хорошо начиналось…

В старших классах в их обычную школу неожиданно пришёл новый директор, молодой, энергичный и решительный, привёл за собой целую команду учителей. И началась совершенно другая жизнь. Из обычной школа превратилась вдруг в весьма престижную, попасть туда было нелёгким делом, а вот Гарик и его одноклассники оказались в привилегированном положении уже по праву прописки: их дома стояли рядом со школой.

И началась интересная жизнь. У новых учителей Гарик научился играть на гитаре, узнал много песен. У него неожиданно оказался неплохой голос, поэтому старые и новые одноклассники и особенно одноклассницы гитариста и певца полюбили и всячески ему свою приязнь выказывали.

C именем, правда, вышла незадача. Ненавистное Егор почему-то всем нравилось, а попытки изменить его сначала не удавались. Первым вариантом стало Гор, которое мигом превратилось в Горку. Какая горка? Почему горка? И Гарри попытался переименовать себя на польский лад в Ежи. После чего вмиг стал Ёжиком, а иногда – учитывая его длинные волосы – и Дикообразом. И только вариант Гарри с грехом пополам прижился, хотя всё же чаще называли Гариком. Но и то хорошо. А то ведь могли Гаражом обозвать или ещё как — в фантазии его одноклассникам было не отказать.

Дальше пошло легче. Память у новоиспечённого Гарри оказалась неплохая, мозги тоже варили, а уж учителя у них были один другого лучше, так что после школы Гарик довольно легко поступил в не самый престижный, но вполне посильный для него педагогический институт на химический факультет.

Однако на этом полоса везения закончилась. Нет, Гарика, одного из немногих юношей в девчачьем коллективе, да ещё и такого творческого, любили и здесь, буквально на руках носили. Но Гарику это сыграло плохую службу. Он – противно самому себе признаваться – оборзел. Учиться ему стало откровенно лень, честолюбивые мечты стать настоящим учёным и получить Нобелевскую премию как-то подзабылись, и в конце первого курса Гарик неожиданно для себя узнал, что его отчисляют за неуспеваемость. Декан испуганного Гарика принял сочувственно, но помочь ничем то ли и правда не смог, то ли не захотел. Любимец однокурсниц Гарик был унижен и растоптан.

Осенний призыв его как-то миновал, но весной всё же пришлось идти отдавать долг Родине. Сам Гарик надеялся армии избежать, даже обдумывал варианты уклонения от почётного долга, но родители, уставшие от сына-лоботряса, неожиданно ультимативно заявили, что, если он не пойдёт сам, то они сдадут его, не задумываясь. Пришлось согласиться. По счастью, служить выдалось полтора года против прежних двух.

Гитара помогла и в армии, дедовщина Гарика, которого сослуживцы звали Музыкантом, почти не коснулась. Родители его не оставляли, дважды приезжали к нему в Карелию, и к концу службы отношения, подорванные было в результате отчисления из института и добровольно-принудительной мобилизации, казались опять вполне тёплыми.

Вернувшись на гражданку, он помыкался, по настоянию матери попытался поступать в МГУ на геологический, но провалился. Идти куда-нибудь на завод не хотелось. Зато хотелось красивой жизни. Гарик мечтал о собственной группе, славе, деньгах, гастролях и записях в студии. Иногда даже пытался что-то делать. Но хватало его ненадолго. Работать он не любил, и искренне не понимал, почему он, такой настоящий талантище, такой замечательный и одарённый, должен вставать раньше комфортных и приятных ему двух часов пополудни, почему он не может прославиться вот так сразу, в один миг, отчего не попадается на его пути человек, готовый помогать пробиться талантищу, и с какой стати талантище прозябает в неизвестности и нищете.

А тут ещё и отец с матерью спокойно жить не давали и постоянно устраивали беспутного сына на работу то в одно место, то в другое. Гарри нигде долго не задерживался, родителей замучил окончательно и сам от их опеки подустал. Больше всего на свете он хотел жить отдельно от них. Тем более и возможность имелась: была у них однокомнатная квартирка в Кунцеве. Устроил бы он там себе замечательную нору настоящего рокера, давал бы квартирные концерты и непременно прославился бы. Но упрямые родители ни в какую отселять его не хотели, и ситуация окончательно зашла в тупик. Но тут вдруг Гарику подвалила удача. Во всяком случае, так тогда показалось.

Два года назад его позвали в школу на встречу выпускников. Там он и познакомился со своей будущей женой. Она тоже училась в этой школе, только на три класса младше, поэтому раньше он её не видел или просто внимания не обращал. А тут, неожиданно для себя влюбился. Его родители были потрясены, когда оболтус сын привёл знакомиться скромную тоненькую, почти прозрачную девочку-студентку, разительно отличающуюся от всех его предыдущих подружек. Им даже показалось, что Гарри начал взрослеть.

Через год сыграли свадьбу, и молодые уехали жить в вожделенную однушку в Кунцеве. Гарри чувствовал себя счастливым, взрослым и свободным. Жене, в отличие от родителей, врать было легко и приятно. Сейчас он с удивлением вспоминал ту густую паутину лжи, которая окутывала их семейную жизнь, и не переставал удивляться. Она ведь никогда не была дурой, его юная жена, но верила ему безоговорочно. Что это было: невероятная наивность, любовь или такая душевная чистота, когда человек не видит грязи в других, потому что его самого эта грязь никогда не касалась? А может, это равнодушие? Ну, нет, - Гарри даже потряс тяжёлой головой и тут же застонал, так стало больно, - равнодушной её назвать никак нельзя.