Яна Перепечина - Только так. И никак иначе

Злата вскочила и со всех ног побежала к Дому. Павел посмотрел ей вслед и покачал головой: ну, сущее дитя.

«Сущее дитя» с топотом и гиканьем подлетело к дому, споткнулось о сумки с продуктами, поставленные кем-то за углом, рухнуло, ойкнуло, вскочило на ноги и, теряя валенки, рвануло искать брезент. Наверху стучали, пилили и гремели чем-то мастера. Натальи не было видно. И Златиного странного поведения никто не заметил.

Шкаф под лестницей открывался сложно: следовало сразу дёргать на себя обе створки, причём одну приподнимать, а вторую, напротив, опускать. В одиночку да ещё без тренировки это сделать было нелегко. Злата попыхтела, попыхтела и крикнула:

- Наташа! Наташенька! Помогите, пожалуйста! – домработница не отозвалась. Злата в сердцах со всей силы разнонаправленно дёрнула створки, и они распахнулись.

- Уф-ф! – брезент лежал на нижней полке, она подхватила его и опрометью бросилась на улицу.

Она бежала, размахивая небольшим куском брезента, и оглашая участок радостными воплями:

- Паша, Пашенька! Нашла! – запыхавшись, чуть не слетела в бак-погребок, затормозила и заглянула внутрь. Павел сидел, как-то странно привалившись к стенке бака. Длинные ноги его были неудобно согнуты. Злата осеклась на полуслове и хрипло и очень тихо позвала:

- Паша! – Она не поняла, конечно, кто, как и за что это сделал, но осознала мгновенно и абсолютно ясно, отчётливо, что он её не слышит и не услышит уже никогда. Издав совершенно нечеловеческий короткий вой, Злата свесилась вниз, как и десять минут назад, и дрожащими руками, словно слепая, стала водить по волосам Павла. Руки вмиг окрасились багровым.

- Нет. – Шёпот её был так страшен, что ворона, сидевшая на соседней, обгоревшей во время пожара берёзе, недоумённо покосилась одним глазом на этих странных людей внизу, каркнула и, лениво хлопая крыльями, улетела. Но ничего этого не видела и не слышала Злата.

- Нет… Нет. Нет!

Она свесилась ещё ниже, стараясь подхватить Павла под мышки и вытащить его. Но у неё не получилось – не хватило сил. Можно было бы спрыгнуть вниз и попытаться достать его, но бак был небольшим, Павел лежал так, что встать ей было некуда.

- Я сейчас что-нибудь придумаю! – зашептала Злата быстро и горячо, так быстро, будто от этого могла зависеть жизнь или не жизнь Павла, и потянула за воротник бушлата, в котором Павел любил ходить в Никольском. – Я придумаю, вот увидишь! Я вытащу тебя!

- Нет! – она в отчаянье крикнула громче, от бессилия хлопнула ладонями по краям бака, поднапряглась и потянула рывком. Павел – она старалась не думать, что это уже не Павел, а лишь тело его – чуть подался вверх. Руки дрожали от напряжения, и она зубами вцепилась в воротник бушлата и так, плача и воя от невыносимой боли и такой же невыносимой, невозможной тяжести, тянула и тянула его, пачкаясь в крови.

Вдруг Павел дрогнул, пошатнулся и, тяжело опершись руками о края бака, попытался встать. Злата тут же вскочила на четвереньки, уперлась ногами в головёшки, а руками в края бака и всё так же, зубами, как кошка котёнка, потащила его вверх. Челюсти свело, она давилась слезами, в горле стало невыносимо больно, но отпустить она не могла – ей казалось, что тогда он упадёт обратно и больше уже не встанет. Никогда...

Павел не понял ничего. Он посмотрел вслед убегающей к Дому Злате, наклонился, достал тяжёлый сундучок, чтобы разглядеть его получше, сел на корточки и пристроил находку на колени. День был пасмурным, солнце бродило где-то не в их краях. Но ему вдруг показалось, что стало темнее, будто туча закрыло свет. Он хотел обернуться, но в этот момент что-то твёрдое и тяжёлое, неимоверно твёрдое и неимоверно тяжёлое, обрушилось на его затылок. Последнее, о чём он подумал, было: жива ли Злата.

А потом он услышал жаркий горячечный шёпот, и после этого стало неудобно, совсем неудобно дышать, потому что кто-то тянул его за воротник вверх, дёргал из стороны в сторону, и ворот давил на шею… В следующий момент он услышал сдавленные рыдания и стоны. Стонала женщина. Стонала так страшно, что Павел каким-то дальним, уже очнувшимся уголком своего сознания подумал: «Что ж у неё стряслось-то?! Плачет, будто с жизнью прощается… Надо спросить, может, помощь нужна?»

Он попытался встать под аккомпанемент этого утробного, страшного не то воя, не то плача, но руки и ноги слушались плохо, словно он отлежал их и теперь они будто и не его вовсе. Наконец, почувствовал под ладонями твёрдое и холодное ребро какой-то опоры, Павел вцепился в него изо всех сил и начал подниматься. Он чувствовал, что его снова тянут за воротник, и теперь ему казалось, что только благодаря этой неудобной помощи он всё-таки сможет встать. Как котёнка тянут, подумалось ему почему-то.

Наконец он смог привстать, упасть грудью на что-то надёжное и застонать. Тянуть его тут же перестали, зато рядом зашевелился кто-то пахнущий так знакомо и вкусно. Павел с трудом приоткрыл свои серые глаза, залитые чем-то липким и страшно мешающим, и увидел рядом огромные заплаканные карие. Холодные пальцы невесомо пробежали по его волосам, а родной голос страстно, умоляюще зашептал:

- Ну вот… Вот и молодец… Ты только не теряй сознания! Сейчас я сбегаю за помощью и вернусь. Очень быстро… Ты только живи! Ты только не умирай! Ты не можешь умереть! Мы же ещё ничего не успели! Ты же мечтал о венчании, и чтобы отец Пётр венчал, а Ясень держал венец у тебя над головой. А дети?! Они же не родятся, если не будет тебя! Понимаешь?! Ты не обо мне, ты о них подумай! Они же просто не родятся! Совсем!... А я… Я не смогу всю жизнь каждый день по сто раз говорить, как я люблю тебя, и как я счастлива, что когда-то ты купил свой Дом, благодаря которому мы познакомились… Ты слышишь меня?

Павел с трудом разомкнул сухие губы и довольно внятно сказал:

- Да…

Злата всё так же лёжа щекой на снегу, коротко всхлипнула и попросила:

- Подожди чуть-чуть! Я сейчас! – она вскочила на колени и уже собралась убегать, когда Павел хрипло шепнул:

- Дождусь только при одном условии…

- При каком? – она снова испуганно рухнула плашмя почти вплотную к нему и тревожно заглянула ему в глаза.

- Если ты скажешь, наконец, что любишь меня…

Лицо её мучительно скривилась, губы задрожали, и Злата, болезненно морщась прошептала:

- Я люблю тебя.

- Дождался… - Павел с трудом улыбнулся и погладил Злату по щеке, - а вот теперь беги!

Когда примчавшиеся после звонков Златы Лялин и Ясенев отбили раненого друга у врача «скорой помощи», не желающего отпускать свою добычу, Павлу было уже значительно лучше. Рана на голове от удара оказалась не очень серьёзной. Били, похоже, обгорелой доской, оставшейся от летней кухни. Крови было много, потому что из доски вкривь и вкось торчали погнутые гвозди, которые, к счастью, не пробили Рябинину череп, а только сильно расцарапали кожу под волосами. Злата ни на шаг не отходила от него. Павел завладел её рукой и держал её крепко-крепко. Она тревожно заглядывала ему в глаза и не желала отойти ни на миг.

Приехавший Ясень, увидев друга с забинтованной головой, залитого не отмытой ещё кровью, огромные лихорадочные глаза его любимой, обведённые появившимися невесть откуда тёмными кругами, не спрашивая ни о чём, рванул на кухню и загрохотал там посудой. Потом помог Лялину выпроводить врача. Через несколько минут он приткнул перед Златой и Павлом на журнальный столик поднос, уставленный чашками с чаем, вазочками с конфетами и вареньем, тарелку с толстенными бутербродами с докторской колбасой. Почему-то ему казалось, что друзей обязательно нужно накормить. И тогда всё будет хорошо.

Вскоре с улицы пришла Наталья, поставила сумки на пол в прихожей, заглянула на кухню:

- Здравствуйте! У нас гости? Павел Артемьевич, может, на стол накрыть? Ой, - увидев Павла, она прижала ладонь ко рту, - что с вами? Что случилось?

- Бандитская пуля, - неоригинально отшутился Павел.

Злата, помогая заносить сумки с продуктами на кухню, шепнула:

- Я вам потом расскажу, Наташа.

Та кивнула и улыбнулась, губы её дрожали.

- Не переживайте вы так, Наташенька, уже лучше, Павел не сильно пострадал.

Опросив Злату и Павла, а так же мастеров и Наталью, ходившую во время нападения по магазинам, Лялин недовольно пробурчал:

- И опять никто ничего не видел и не слышал. Говорил я тебе – надень хоккейный шлем…

- Я ж на ночь обещал, а тут среди бела дня, - Павел морщился, оттирая у зеркала кровь с лица. – Вот ведь я дурака свалял… Бдительность совсем потерял, не ожидал ничего подобного на участке…

- Ты не бдительность потерял, ты от любви ошалел… Все вокруг у тебя хорошие, добрые, - Лялин был страшно зол. Когда позвонила испуганная Злата, и прокричала, что на Павла напали, он подумал самое плохое. Не дослушав её, бросил все дела и примчался. Увидев окровавленного, но вполне живого Павла, схватил его в охапку и, отпихивая возмущённого доктора, долго тряс и страшно ругался последними словами. Хотя ругать, конечно, следовало только самого себя, а никак не и без того пострадавшего друга. В доме явно происходило что-то не то. Вчера чуть не убили старика Эдуарда, а сегодня едва не отправили к праотцам и самого хозяина дома.

- Скажи хоть, что вас туда понесло, в этот мусорный бак? Что вы там нашли?

Павел потёр лоб, виновато улыбнулся и выдал:

- Сокровища, похоже. Только у нас их уже украли.

- Час от часу не легче…

Злата положила руку на плечо Павла и попросила:

- Ты посиди, отдохни, а я расскажу.

- Да уж, давайте лучше вы, - Лялин кивнул, - а то когда наш пострадавший рассказывает, мне всё время кажется, что он бредит.

- Понимаете, Володя, мы тут встретили одну местную жительницу, Ольгу Васильевну, библиотекаря, может, знаете её?