Яна Перепечина - Только так. И никак иначе

Матч закончился с разгромным счётом. Её «ашки», и старшие, и младшие, ликовали, прыгали вокруг, обнимали саму Злату, Павла, Мишку и Настю. Хотели качать Серёжку Иванова, но скромный Серёжка не дался, спрятался за Павла и оттуда хохотал и дразнился:

- Тили-тили-тесто! Жених и невеста!

Мишка и Настя безмятежно улыбались и стояли, прижавшись друг к другу, держась за руки. В этот момент Злата почувствовала, как её собственные замёрзшие пальцы осторожно взял в руку Павел. Она дрогнула, отдёрнула было свою и попыталась отодвинуться от него, стыдливо поглядывая на учеников, но Павел не позволил ей этого, а лишь сильнее сжал её кисть и притянул Злату ближе к себе:

- Не пущу. Никуда не пущу. Никогда.

Злата горько прошептала:

- Ты ничего не знаешь… Я не такая, как ты, наверное, думаешь… Я должна тебе всё сама рассказать… Пока другие не рассказали…

- Я всё знаю. Ну, во всяком случае, многое. И мне наплевать. И тебе должно быть наплевать. – И в ответ на её поражённый взгляд он скорчил грозную рожу и прижал её к себе, обхватив за плечи.

По закону подлости именно в этот момент дети переключились с Миши и Насти на них. Мишка громко крикнул:

- Ура нашей Злате Андревне и её Павлу! Если бы не они, то мы бы позорно продули!

Все обернулись к ним, Злата слабо пискнула, дёрнулась, чтобы отскочить от Павла. Но напрасно. Он и не собирался опускать руку, лишь повернул её лицом к ученикам. И ей ничего не оставалось делать, как улыбаться детям и ему, в ужасе думая о том, какие слухи теперь пойдут по школе и окрестностям.

Они медленно ехали по заснеженным улицам. В «Ауди» было тепло, Злата расстегнула оставшиеся пуговицы на дублёнке и подумала, что надо бы завтра попробовать поискать у катка оторванные. Хотя безнадёжно, наверное, - скорее всего их благополучно втоптали в снег, и теперь ничего не найдёшь. Обидно. Пуговки были красивые, их бабушка сделала их сама и украсила вышитыми узорами. Они получились необыкновенными и оригинальными. И бабушка радовалась, что таких больше нет. А Злата частенько любовалась ими.

Она расстроено поёжилась и сунула руки в карманы – уж больно замёрзла. И тут же изумлённо замерла, энергично порылась и вынула руку. На раскрытой ладони лежали обе потерянные пуговицы. Она воззрилась на них, как на какое-то невероятное чудо. Посмотрела пару секунд и потрясённо взглянула на Павла, тот, сдержанно улыбаясь, кивнул:

- Хорошие пуговки, жалко было бросать.

- Но как? Но когда? Ты же не видел! – Злата перевела взгляд с него на ладонь и обратно и прыснула. Она смеялась долго, до слёз. Вместе с ней смеялся и до крайности довольный Павел. Наконец, Злата смогла остановиться и, отдышавшись, выдавила:

- Спасибо! Ты просто какой-то волшебник! Возник ниоткуда, спас моих детей, выручил меня, а теперь ещё и потерянное вернул. Спасибо тебе…

Он кивнул, а она тише продолжила:

- Ты прости меня, пожалуйста. Я так безобразно себя вела. Это ужас какой-то. Просто понимаешь – дети у меня хорошие очень, но любопытные до ужаса. Они же знают, что я замужем, а тут вдруг ты. Я так растерялась… Мне так стыдно стало… Да я тебе ещё и ни о чём не рассказывала! – она заговорила громче, с таким отчаяньем в голосе, что Павел накрыл её ледяную, ещё не согревшуюся ладонь своей, да так и не убрал руку.

- Я подумала, что своим молчанием ввела тебя в заблуждение, что ты, возможно, решил… ну… - запнулась, помолчала и с трудом выдавила, - поухаживать за мной.

Господи, ну, какая же смешная! Павел подавил улыбку:

- Ты всё правильно сказала. Да. Решил. И буду ухаживать.

Она откинулась в кресле и застонала.

- Что я наделала! Прости! Прости меня, если сможешь! Я же тебе не сказала ещё, что замужем, хотя должна была, конечно. А сегодня говорю, но это уже поздно. Как некрасиво, как ужасно стыдно!

- Да не переживай ты так! Я тоже в разводе. При случае расскажу, как всё было. И про твоего мужа мне уже сообщили. Но мне это абсолютно неважно. Ты же ведь была за мужем? – он голосом выделил «была». Она уставилась на него испуганно и изумлённо:

- Была… Всё закончено… Но официально-то я ещё замужем! Гарри отказывается дать развод! – я ему звонила, просила подъехать в загс, чтобы развестись, а он ни в какую… Теперь придётся через суд. Я уже ездила, заявление подала. Заседание назначили через месяц. Но он наверняка не придёт. А значит, всё перенесут, потом ещё раз. И только в случае, если он три раза не явится, нас разведут. А я не хочу, я не могу больше быть его женой и жить с его фамилией! – Она в отчаянии ткнулась лбом в торпеду и замерла так, зажав ладони между коленями. Павел протянул руку и коснулся её волос:

- Но всё равно же разведут. Не получится у Гарри испортить тебе жизнь. А мы подождём.

Злата снизу глухо ответила:

- Да. Подождём. Но жить с ним я никогда больше не буду... Теперь надо вещи забрать, а я даже не знаю, как это сделать. Не могу себя заставить поехать туда. Так противно! Так противно! Сил нет. Ведь такая гадость, мерзость. А я в этой гадости и мерзости больше двух лет прожила. Куда я смотрела?! – и она снова застонала, как от зубной боли.

- Может быть, ты вылезешь оттуда, и мы поговорим в более комфортных условиях? Я тебя и так слышу, конечно. Но мне ужасно жаль твой лоб, которым ты на каждой кочке долбишься в пластик. А вдруг на нём образуется синяк? Что все подумают после сегодняшнего моего появления? Ты видела, ведь все твои дети глазели, как я тебя увозил. А завтра ты явишься с огромным синяком. Что решат? Что я тебе дал в лоб? – Павел наклонился вбок и потянул Злату на себя. Она медленно, очень медленно села, повернулась к нему всем корпусом и слабо улыбнулась:

- Вот. Я вылезла.

Павел ласково глянул на неё:

- Ну что? Полегчало?

- Да. Спасибо тебе. Как-то опять жить захотелось.

- Ну, вот и хорошо. Давай теперь думать, что делать дальше. Вещи надо забирать, конечно. Когда ты можешь?

- У меня в четверг методический день, я вполне могу. Или в выходные.

- В четверг, значит, в четверг.

- А как же твоя работа?

- Ну, моя работа и без меня обходится иногда. У меня друг есть и компаньон, который вполне справляется и со своими и с моими обязанностями. Так что давай договоримся на четверг. У тебя свои ключи? Или Гарри, - он поморщился, - дома будет?

- И ключи есть, и дома, скорее всего, он будет... Он не работает. Если не устроился, конечно, но это вряд ли.

- Понятно. А что он делает? Как живёт?

- Спит. Ест. Пьёт. Не воду и не чай. Дышит. Поёт. И строит наполеоновские планы. А ещё ненавидит меня.

- Так, с первыми тремя пунктами всё понятно. А вот со следующими тремя не очень. Как, впрочем, и с последним.

- Ну, поёт в буквальном смысле. Он считает, что очень талантлив и грезит о славе Юрия Шевчука и «ДДТ». С этим, кстати, связаны частично и его наполеоновские планы. Потому что кроме сцены он ещё мечтает и о Нобелевской премии по химии. Иногда он проводит какие-то опыты. Я всегда боялась, что он квартиру спалит, или взорвёт. Или отравит соседей результатами своих опытов.

- Ага. И с этим разобрались. А что такое «дышит»? В смысле, живёт, дышит, небо коптит?

Злата горько усмехнулась:

- Нет. В смысле – токсикоманит.

- Что-о?! – Павел отвлёкся от дороги и так изумлённо уставился на неё, что она закивала.

- Да, да! Ты всё правильно понял. Он токсикоман.

- Приплыли. А ты когда узнала об этом? До свадьбы или после?

- После. Я, конечно, глупая совсем, но до свадьбы даже не догадывалась. Узнала на четвёртый день семейной, если это можно так назвать, жизни. Я потолок красила в его квартире, то есть в той квартире, которую нам для жизни отдали его родители. А он потом кисточку взял, сказал, что пошёл мыть, заперся на кухне и всё. Пятнадцать минут нет, полчаса. Я вещи раскладывала, увлеклась, поэтому сначала внимания не обратила. Через час я к нему ткнулась, а на кухне запах растворителя невозможный и Гарик с безумными глазами. Я думала, он случайно надышался. Надо ж быть такой наивной! – она горько усмехнулась.

У Павла сжалось сердце. Да что ж такое-то? Что ж за напасть? Ну, не может он на неё смотреть спокойно.

Злата помолчала и продолжила:

- А он вскоре и стесняться перестал. Купил растворитель, краску масляную. Смешивал их в полиэтиленовом пакете – так, по его словам, забористее получалось – запирался в ванной и дышал. «Трезвел» или как это называется он очень быстро, не как после выпивки люди трезвеют. Буквально полчаса – и никто не догадается. Кроме тех, кто с этим сталкивался. Кто сталкивался, тот ни с чем не спутает. Потому что запах очень сильный. Он в такие дни выдыхал буквально пары растворителя и краски. А этот «аромат» жвачкой пытался заглушать. Но становилось ещё хуже – такое амбре. Кошмар... Я это сочетание теперь слышать не могу. И сразу понимаю, что передо мной токсикоман... Пару дней назад ехала в метро. Рядом дядька стоит, а от него этот запах! Токсикоман. А раньше бы подумала, что человек ремонт делал.

Она помолчала, глядя в окно. Павел тоже ничего не говорил. Они ехали по кольцевой дороге, за окном по медленно проплывали другие машины и валил крупный неторопливый снег.

- Он дышал нечасто. Не каждый день и даже не каждую неделю. Пил гораздо чаще. Я пыталась с этим бороться. Но бесполезно. Если я выбрасывала растворитель и краску, он зверел. Это очень страшно. Глаза стеклянные, ненавидящие. И готов убить. Я трусиха, наверное. Побоялась, что и правда убьёт и перестала прятать его заначки.

А потом стало совсем плохо. Потому что у него, когда подышит, разные видения начались. Однажды вышел из ванной и заявил, что ему приказали Землю повернуть в другую сторону, и он должен об этом подумать и выполнить. Представляешь? А недавно спрашивает, с кем я в субботу ехала в автобусе. Что за блондин со мной был? А мы с ним в субботу к его родителям ездили. Я ему говорю об этом, а он не помнит и не верит! Мне так страшно стало. А что ему в следующий раз привидится?