Глава 17

В пятницу я не пошла в школу. Я хотела поехать с родными в больницу, к тому же родители считали, что мне лучше избегать школы, пока не улягутся разговоры о фотографиях в журнале «Развлечения сегодня». Их напечатали. Вместе с интервью с Карли Роллер, в котором она обвиняет меня в её расставании со Стивом Райли: «Я знала, что у него есть кто-то ещё. Женщина всегда это чувствует».

Ладно. Сомневаюсь, что она знает, где путь наверх, если не пользоваться лифтом.

Мэдисон позвонила мне и сообщила, что по телевизору показывают это интервью, а потом несколько моих друзей звонили мне на мобильный. Разговоры со всеми выглядели примерно так:

Они: Эй, тут на фотках Стив Райли с таинственной незнакомкой, очень похожей на тебя.

Я: Правда?

Они: Ага, если не считать каштановых волос, она — твоя близняшка.

Я (отмечая себе, что нужно не забыть обратно перекраситься в блондинку, прежде чем увижу кого-то из друзей): Неужели?

Я не собиралась рассказывать правду никому из них. Я не хотела, чтоб они завидовали или начали следить за мной, чтоб встретиться со Стивом, и уж точно не хотела повторения ситуации с папарацци. Конечно, это не значит, что я не мечтаю, чтобы Стив пошёл со мной на выпускной, потому что, ну, это ж нереально круто!

Мои родители смотрели интервью с волнением. Полагаю, они ожидали, что репортеры станут звонить нам домой. Но никто нам не звонил, что явно расстроило Лию. Она мечтала попасть на телевидение и дать эксклюзивное интервью про визит Стива к нам.

— Люди должны знать правду, какой он прекрасный парень, — сказала она.

— Джереми не должен, — возразила я, поставив точку. Мы все согласились, что никогда никому не станем рассказывать о приезде знаменитого актёра.

Мама договорилась с одной своей подругой-парикмахером, и та пришла и перекрасила мне волосы. В итоге я стала блондинкой, но не такого оттенка, какой была изначально. Моим волосам явно потребуется время на восстановление.

В пятницу утром вся наша семья выехала в Лас-Вегас в детскую больницу Санрайз. Перед школой заехала Мэдисон с плюшевым мишкой для Джереми и объятиями для меня. Её волосы уже вернулись в свой естественный цвет. Они выглядели точно так же. Я завидовала, как легко она вернулась к обычной жизни.

По пути в Лас-Вегас я играла с Джереми в карты, пытаясь поймать ещё несколько мгновений нормальной жизни, прежде чем мы доберёмся до больницы.

— Ты не закончила историю, — напомнил он мне. — Что случилось после ворон?

Да, и что же? Он не поверил ни одной сверхъестественной попытке спастись, так что стоит попробовать очевидные варианты.

— Мы решили вылезти наверх. Понимаешь, как скалолазы. Скальные стены в Подземном царстве похожи на те, что на скалодроме. Ну, только гораздо выше.

— Тогда почему все остальные не вылезают?

— Потому что скалы такие крутые и такие высокие, что большинство людей сдаются через какое-то время. Но ты не сдавайся, хорошо?

Он посмотрел на меня серьёзными глазами, но ничего не ответил.

— Обещай мне, что никогда не сдашься?

Его взгляд оставался серьёзным.

— А разве Смерть с Косой не ловит тех, кто пытается вылезти?

— Я её отвлеку, пока ты будешь лезть. Всё будет хорошо.

Я позволила ему выиграть партию. И следующую тоже. Наверное, зря. Потому что, выиграв третью партию подряд, он критично посмотрел на меня и прошептал:

— Предполагалось, что ты будешь счастлива. Я загадал это!

— Иногда требуется время, чтобы желание начало действовать, — объяснила я.

— Как Робин Гуд, который не сразу пришёл? — спросил он.

— Да. Как Робин Гуд.

— Хорошо. Но ведь скоро ты будешь счастлива?

Надеюсь, но только если операция пройдёт успешно.

— Я буду счастлива, если ты не сдашься, — сказала я.

Мы доехали до больницы, и родители зарегистрировали Джереми. Мы стали ждать. Родители ушли в дальнюю комнату оформлять документы по страховке. А мы с Лией по очереди читали ему рассказы. Каждый раз, когда у Лии срывался голос, я ещё явственнее ощущала болезненность ситуации. Лиа спокойней всех в нашей семье переживала лечение Джереми, но сейчас даже она сорвалась. Я сжала её руку, как делала, когда мы были маленькими девочками.

Родители вернулись, и мы продолжили ждать. Нам сказали приехать в больницу к одиннадцати тридцати, за два часа до операции. Видимо столько времени требовалось для оформления документов. Мы вернулись в предоперационную палату, где медсестра измерила кровяное давление, вес и другие параметры Джереми. Потом он переоделся в больничную пижаму и стал играть в игровую приставку, пока медсестра задавала вопросы родителям. Мы ещё подождали. Пришёл детский психолог и объяснил процедуру Джереми. После него поговорить с Джереми пришёл анестезиолог и задал ещё больше вопросов.

Я удивлялась, как они умудряются говорить так обыкновенно, так жизнерадостно, когда всё было совсем наоборот.

Наконец мы вышли в коридор, в последний раз обняв Джереми, и его увели.

— Продолжай взбираться, — прошептала я, но он был слишком далеко, чтоб услышать.

В комнате ожидания сидело двадцать восемь человек. Я несколько раз пересчитала их, глядя в пространство и так усердно жуя жвачку, что заболела челюсть. В итоге я выплюнула жвачку. Мама и папа разговаривали друг с другом приглушёнными голосами. Лиа листала страницы журнала, но не читала его.

Мы ждали и ждали, и ждали.

Я сказала родителям, что мне нужно размять ноги. Вышла из комнаты и медленно пошла по коридору. Мимо меня проплывали незнакомые лица, как песчинки в ручье. Я шла, не разбирая пути. В итоге оказалась в часовне. Я заглянула в дверь, но открывать не стала. Если не собираешься разговаривать с Богом, не стоит просто так заглядывать к нему в дом. Он не будет рад меня видеть.

Люди проходили мимо меня, но я оставалась неподвижной.

Когда видишь, какие ужасные вещи происходят в мире, неужели кто-то верит в существование Бога или духовного мира?

Но даже думая о такой возможности, я не могла в это поверить. Люди не фейерверки, чтобы взрываться в ночном небе с блеском и славой и сразу же бесследно исчезать. Наши души должны были быть более долговечными.

Я подумала (и почти произнесла эти слова вслух):

— Боже, если ты любишь меня хоть немного, то убедись, чтоб всю опухоль удалили. Сделай так, чтобы у моего брата всё стало в порядке.

Потом я вспомнила, что так же молилась прямо перед первой МРТ Джереми.

И ничем хорошим это не закончилось. Я уже знала ответ на вопрос, любит ли меня Бог. Но я всё же закрыла глаза и прошептала:

— Пожалуйста, пусть ему станет лучше.

И пошла обратно по коридору, слушая звук своих шагов.

Я вернулась в комнату ожидания и смотрела, как движутся стрелки часов. Я слышала, как переворачиваются страницы журнала, как сухие листья шелестят по тротуару. Наконец зашёл доктор и пригласил моих родителей в отдельный кабинет.

Меня и Лию не позвали, но в этом не было необходимости, я и так всё поняла, лишь взглянув на изнурённое лицо врача.

Что-то пошло не так.

Я сидела, не шевелясь, будто таким образом могла остановить время, будто я могла бы удержать плохие новости на расстоянии, если превращусь в камень.

Прошло двадцать минут. Папа появился в комнате ожидания с покрасневшими глазами. Жестом он позвал меня и Лию за собой. Когда мы вошли в кабинет, мама даже не взглянула на нас.

— Врачи не смогли удалить всю опухоль, — сказал папа. — Она слишком разрослась. И уже захватила жизненно важные части мозга.

Он больше ничего не сказал, но и так всё было понятно. Рак в конечном итоге выиграет эту битву. Я не могла заставить себя спросить, сколько ещё проживёт Джереми. Месяцы? Недели?

Я ошибалась, когда говорила, что неспособна плакать. Потому что выступили слёзы, сразу же, неослабевающие. Я не могла их остановить. Папа обнял меня, но это не помогло. Я сделала шаг назад, задыхаясь от нахлынувших эмоций, будучи не в силах их контролировать.

Наконец я сказала:

— Я пойду в машину, — потому что мне не хотелось так рыдать в присутствии родных.

Я не пошла, я побежала по больничным коридорам.

Никакие мои усилия не имели смысла. Ни одна из молитв не была услышана.

Я не смогу двигаться дальше, не буду. Я брошу мою душу ветру и распадусь на тысячу осколков. Меня вынесет где-нибудь на берег как сломанный плавник. Я буду сохнуть на солнце, пока не сморщусь до песка.

Не знаю, как долго я сидела в машине. Достаточно долго, чтобы мои ребра разболелись от плача, а слёзы высохли. Но мысли так легко не иссушились. Я закрыла глаза и попыталась стереть отпечатавшуюся в голове фразу: «Боже, почему ты меня не любишь?»

Я услышала, как открылась дверь. Я думала, это папа, но оказалось, что внутрь забрался Стив.

— Ты пришёл, — сказала я. Это всё, что я смогла выдавить.

Он сел рядом со мной, глаза его были полны сочувствия.

— Рон забронировал мне билет на сегодня, помнишь?

Я помнила, но думала, что Стив поменяет планы после своего вчерашнего приезда.

— Я привёз Джереми костюм Веселого человека. В костюмерной сразу же его подогнали под размер, как только я сказал, зачем он мне. — Он протянул руку и погладил мои волосы. — Твои родители рассказали мне об операции. Сочувствую.

Я не ответила. Я просто наклонилась к нему, и он обнял меня. Некоторое время мы оба молчали.

Когда он отстранился от меня, то сказал:

— Твоя семья в послеоперационной палате с Джереми. Ты должна быть с ними, когда он проснётся.

— Не могу, — слова с трудом вырвались из горла. — Понимаю, что я должна быть сильной и пойти туда, но не хочу. Совсем. Я обижена и зла, и хочу крушить всё вокруг. — Я не стала добавлять, что хотела бы ударить Бога. Всё равно это невозможно, так же невозможно, как перехитрить Смерть.